Густым пушистым инеем были покрыты деревья дворцовых садов в Кремле, расположенных ярусами. Сам Кремль, утративший к этому времени оборонное значение, превратился в обширный и величественный дворец. Между Успенским, Благовещенским и Архангельским соборами увидели они три палаты — Грановитую, Меньшую Золотую, или Царицыну, и Среднюю Золотую. Пройдя мимо Царицыной палаты, они вышли на Боярскую площадь. Широкое Постельное крыльцо закапчивалось лестницей, которая вела к постельным комнатам царя. Оробевшие ученики молча шли по переходам на третий этаж теремного дворца. Они вошли в передние проходные сени. Стены были обшиты хорошо выстроганными досками; потолки украшены деревянной резьбой. Вдоль стен стояли лавки, покрытые красными и зелеными заморскими сукнами. В переднем углу стояло большое кресло, или царское «место», и несколько кресел поменьше — для членов царского семейства. Воздух был наполнен запахом различных курений и благовоний, исходивших от серебряных и медных жаровен.

Архимандрит Иевлевич был допущен поцеловать руку у царя и царицы, остальные стояли, сгрудившись, у дверей. После разрешения царя и благословения священника началась процедура приема. Главным событием было. конечно, выступление учеников.

Симеон произнес речь, а его ученики — «стиси краесогласные» (то есть рифмованные стихи), в которых Россия сравнивалась с небом, Алексей Михайлович — с солнцем, царица Мария — с луной, наследник цесаревич Алексей — с утренней денницей и многочисленные дочери и сестры царя — со звездами:

В стихах, произнесенных «отроками», выражались надежды на полное воссоединение Белоруссии с Россией (как известно, к этому времени Белоруссия фактически уже воссоединилась с Русским государством, однако официально мирным договором это воссоединение не было еще утверждено). В стихах говорилось также и о том, что царь будет защитником, «оборонцой», Полоцка и всего белорусского народа:

вот основная мысль «декламации». Все же остальное — панегирическое воспевание царя, царицы, наследника и многочисленной царской семьи — лишь дань придворному этикету, без которой не была бы «милостиво» выслушана и вся «декламация» в целом.

Царское семейство было восхищено: «отроков» щедро одарили. Каждому был выдан большой «печатный» пряник (то есть пряник с выдавленным на нем рисунком). На обратном пути «отроков» провели через жилые покои царя. По всем стенам висели клетки с соловьями, перепелами, щеглами и снегирями; были и заморские птицы — попугаи и канарейки. Симеон сказал своим ученикам, что одна канарейка стоит 6–8 рублей, то есть столько же, сколько платили за 10–12 коров.

После духоты царских покоев на морозном воздухе дышалось легко и свободно. Мимо школьников проехал вельможа в больших санях, покрытых шкурами белых и бурых медведей. Его жена ехала сзади в поставленной на сани карете со стеклянными окнами, покрытой до земли алым и розовым сукном.

Возбужденные приемом во дворце, долго еще не могли успокоиться полоцкие ученики, вновь и вновь вспоминали они царские палаты, богатое убранство царя, диковинные изразцовые печи, большое зеркало, висевшее в простенке…

Столичная жизнь вскружила голову молодому иноку. 10 февраля 1660 года он вместе с архимандритом Иевлевичем был на приеме у Федора Михайловича Ртищева — видного государственного деятеля того времени. Архимандрит держал речь, а Симеон, впервые попавший в такое общество, молчаливо рассматривал и невиданное доселе убранство комнат, и богатый стол, уставленный заморской оловянной и серебряной посудой.

Побывали они и в Чудовом монастыре у архимандрита Павла. Богато жили в Москве монахи! На столе были серебряные с позолотой кубки, арбузы и дыни, рыбные кушанья разных сортов и видов, орехи, фрукты, ягоды.

На пасху, 6 апреля 1660 года, они были вновь приглашены к Ф. М. Ртищеву в его собственный дом за Боровицким мостом; Игнатий Иевлевич прочитал необходимые пасхальные молитвы, произнес поздравительную речь. Симеон ему прислуживал. Симеону разрешили даже осмотреть богатую библиотеку Ртищева. В его доме пел выписанный из Киева хор — об этой новинке много толковали в Москве, так как «партесного пения» в то время на Руси еще не было.

Деловитый Игнатий Иевлевич много работал, и Симеон был предоставлен самому себе. Вместе с учениками бродил он по Москве.

Надо ли говорить о том, с какой жадностью листал Симеон продающиеся на Красной площади книги — печатные и рукописные, как поразили его иностранцы… Но молодой монах был прежде всего учителем. Кончил свою работу церковный собор, и 20 сентября 1660 года Симеон вместе с учениками выехал в Полоцк: начинались школьные занятия.

О том, как шла его преподавательская работа в эти годы, мы можем только предполагать. В иронических «Стихах утешных к лицу единому», написанных в это время, он говорит о себе:

Возможно, в этих строчках невольно выразилось его представление о самом себе: молодой честолюбивый инок не находил в Полоцке применения своим силам.

Холодной и вьюжной была зима 1660 года в Полоцке. Длинными зимними вечерами, сидя после занятий в школе один в своей келье, при тусклом и неверном свете свечи, упорно осваивал Симеон церковнославянский язык. Он старался применить к русскому стиху формы, свойственные западноевропейскому стихосложению. Одно свое произведение — «Диалог краткий» — он написал в форме «эхо». Это типичный образец так называемой «песни в виде эхо» — carmen echicum: стих делится на две части, в первой задается вопрос, во второй дается созвучный ответ:

Видимо, стихотворение не вполне удовлетворило поэта. В языке много белоруссизмов. «Царь розаном» — это должно означать «царь россиянам», но слово это никак не «ложилось» в строку. Произведение осталось неоконченным. Было ли оно когда-либо произнесено, мы не знаем, но диалогическая форма его, несомненно, давала все возможности для этого.

Положение Симеона еще более усложнилось после возобновления в 1661 году русско-польской войны. Полоцк был вновь занят поляками. Лица, благожелательно относившиеся к Москве и православной церкви, начали подвергаться притеснениям и преследованиям. На Симеона был написан донос. Выхода не было, и он счел за лучшее выехать в Москву.

С переезда Симеона в Москву наступает самый плодотворный период в его жизни, который начинается скромной работой учителя молодых подьячих. Его переезд совпал с прибытием в Москву газского митрополита Паисия Лигарида. Один из многочисленных авантюристов и вымогателей, которыми так был богат XVII век, темная личность, дважды проклятый иерусалимским патриархом Нектарием за сребролюбие и взяточничество, Лигарид разъезжал из страны в страну, пользуясь подложными документами, не брезговал при случае и шпионажем в пользу Ватикана. В то же время Паисий был, несомненно, весьма образованный и культурный человек. В 1638 году он уже защитил диссертацию на степень доктора философии и богословия. Еще в 1656 году патриарх Никон приглашал его в Москву, надеясь привлечь к работе по исправлению богослужебных книг.