А вот еще одно послание Александры Федоровны к царю в Ставку от 21 июля 1916 года: «Вечером пойду к Ане [Вырубова], чтобы повидать нашего Друга. Он находит, что во избежание больших потерь, не следует так упорно наступать. Надо быть терпеливым, не форсируя событий, т. к. в конечном счете победа будет на нашей стороне. Можно бешено наступать и в два месяца закончить войну, но тогда придется пожертвовать тысячами жизней, а при большой терпеливости будет та же победа, зато прольется значительно меньше крови».

В письме от 4 августа 1916 года императрица пишет царю в Ставку: «Он [ «Он» — все тот же Распутин. — Авт.] огорчен слухами, будто бы Гучков и Родзянко приступили к организации сбора меди. Если это так, то следует, по его мнению, отнять у них инициативу в этом. Совсем это не их дело. Просит тебя быть очень строгим с генералами в случае ошибок… Видишь ли, все страшно возмущены Безобразовым, все кричат, что он допустил избиение гвардии, что Леш, отступая в течение пяти дней, дал Б. приказ наступать, а он все откладывал и, благодаря своему упорству, все потерял, раненые стрелки, да и остальные не скрывают своего негодования».

Цитирование подобных посланий можно продолжать еще долго, но и без того ясно, какое влияние имел Распутин на царя и императрицу и какими он владел военными и государственными тайнами.

Если вспомнить, что в военной стратегии и в управлении страной он сам ничего не смыслил, то возникает вопрос: кто руководил его действиями, кто определял, где и когда нужно наступать, а где нужно повременить? О том мы можем только догадываться. Вокруг Распутина вращалось много темных лиц, готовых торговать Родиной. Но были задействованы силы и другого порядка. В Петрограде действовала немецкая разведка, и было бы наивно думать, что она осталась в стороне. Очевидно, именно на это намекали в своих послевоенных выступлениях немецкие специалисты, утверждавшие, что они получали информацию на самом высоком уровне.

О том, что Распутин торгует государственными и военными тайнами, говорили и депутаты Думы, прямо причисляя «святого старца» к «немецкой партии», действующей в пользу врага.

К этой же партии современники причисляли и саму императрицу. Она не пользовалась в народе ни любовью, ни доверием. О ней ходили самые невероятные слухи и анекдоты. Вот один из них:

«Царевич сидит и плачет в коридоре Зимнего дворца. К нему подходит генерал и спрашивает:

— Что случилось? Почему ты плачешь?

Царевич отвечает:

— Как же мне не плакать? Когда бьют русских, плачет папа, а когда бьют немцев, плачет мама. А мне жалко и папу, и маму».

Плакать приходилось больше «папе». Российские войска, несмотря на свою беспримерную храбрость, были обречены. И в том не было их вины. Это была великая беда, в которую вверг свой народ Николай II. Трагедия заключалась в том, что Россия ввязалась в войну совершенно не подготовленной. В количественном отношении российская армия превосходила армию противника. На первом этапе в ее рядах насчитывалось 1,4 миллиона человек, а после мобилизации она увеличилась еще на 3,1 миллиона. Всего за годы войны под ружье было поставлено более 15 миллионов человек.

Что касается технического и военного оснащения огромной массы российских солдат, то этот круг проблем оставался в запустении, находясь за пределами монаршего внимания. Железных дорог не хватало, их плотность в России составляла одну десятую от немецкой. По сообщениям печати тех лет, средний переезд новобранцев в России равнялся 900— ЮОО верстам. В Германии и Австро-Венгрии — 200–300 верстам. Следовательно, маневренность и подвижность войск противника была в 4–5 раз выше российских. Немецкие и австро-венгерские армии оперативно перебрасывались с одного участка фронта на другой, тогда как российское Верховное командование сталкивалось здесь с неразрешимыми проблемами.

Не лучше обстояло дело и с развитием промышленности. На каждую российскую фабрику приходилось более юо фабрик противника. Рассчитывая на скоротечность войны, Николай II и его генералы не позаботились о резервах достаточного количества вооружений и боеприпасов. На многих участках фронта запрещалось расходовать более трех снарядов в сутки, тогда как немецкие орудия били непрерывно.

Положение российской армии усугублялось еще бездарностью командования. Ее возглавляли два человека, которые конфликтовали друг с другом — генерал Сухомлинов, военный министр, и великий князь Николай Николаевич, родственник императора, главнокомандующий действующей армии. О военном искусстве оба стратега имели довольно смутное представление. Сухомлинов, лучший друг Распутина, был к тому же еще и нечист на руку.

Воевать в таких условиях было сущим безумием. Тем не менее Николай II влез в войну и завяз в ней, как муха в сиропе. Это было не легкомыслие, а преступление перед страной и народом, за которое они заплатили дорогую цену, о чем тогда, разумеется, молчали. Только спустя десять лет Н. Головин, российский генерал императорской армии, изучив все данные, привел конкретные цифры кровавых потерь России в Первой мировой войне:

1 300 000 убито.

4 200 000 ранено, из которых 350 000 умерло от ран.

2 400 000 оказались в плену.

Таким образом, общие потери составили 7 900 000 человек — более половины от общего количества мобилизованных.

Но о потерях стало известно только после войны. А пока идет война, Николай II приезжает в Ставку не как глава государства, ведущего смертельную схватку с врагом, а как посторонний человек. Он ест, пьет, совершает длительные прогулки, ухаживает за больным наследником, выслушивает доклады, но не принимает никаких решений.

Позже, когда Николай II назначил сам себя Верховным главнокомандующим, всю работу по разработке стратегических и тактических планов выполнял начальник штаба генерал Алексеев. Правда, император вносил в них существенные коррективы, которые он делал по подсказке Распутина (о чем уже говорилось выше), что, естественно, вносило еще большую сумятицу в работу штаба и приводило к еще большим потерям.

В одном из своих писем царю в Ставку императрица писала: «Будь тверд, покажи свою властную руку — вот, что надо русским… Они сами просят об этом — сколь многие недавно говорили мне: «Нам нужен кнут!» Это страшно, но такова славянская натура — величайшая твердость, жестокость даже и — горячая любовь (интересно, как можно совместить жестокость с горячей любовью?! — Авт.). Как бы мне хотелось влить в твои жилы свою волю… Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом I — круши их всех…»

Себя она сравнивала с Екатериной Великой, выстроив такую параллель: Екатерина была немецкая принцесса, и я немецкая принцесса; Екатерина стала императрицей, и я императрица; Екатерина правила Россией, и я (после отъезда Николая II в Ставку) правлю Россией. К всеобщему сожалению, на этом сравнения заканчивались. Екатерина II была в стократ умнее, обладала чутьем на талантливых людей — советников и военачальников, а Александра Федоровна опиралась на советы одного лишь Распутина. Совместными усилиями они и привели Россию на край пропасти.

Теперь опять сошлемся на документы. Вот «Доклад Петроградского охранного отделения особому отделу полиции. Октябрь 1916 год. Совершенно секретно».

Во вступительной части доклада характеризуется общая обстановка в стране и возможные катастрофические бедствия, угрожающие всему жизненному укладу государства.

Далее авторы доклада сообщают: «Систематически нараставшее расстройство транспорта; безудержная вакханалия мародерства и хищений различного рода темных дельцов в разнообразных отраслях торговли, промышленной и общественно-политической жизни страны; бессистемные и взаимно-противоречивые распоряжения правительственной и местной администрации; недобросовестность второстепенных и низких агентов власти на местах и, как следствие всего вышеизложенного, неравномерное распределение продуктов питания и предметов первой необходимости, неимоверно прогрессирующая дороговизна и отсутствие источников и средств питания у голодающего в настоящее время населения — все это определенно и категорически указывает на то, что грозный кризис уже назрел и неизбежно должен разрешиться в ту или иную сторону».