В «Правде» 13 мая вышла еще одна статья — «Победа, какой не знала история»:

«Если в мировой истории не было войны столь кровопролитной и разрушительной, как война 1941–1945 годов, то никогда никакая армия в мире, кроме родной Красной Армии, не одерживала побед более блистательных, и ни одна армия, кроме нашей армии-победительницы, не вставала перед изумленным взором человечества в таком сиянии славы, могущества и величия.

В Восточной Пруссии после взятия нашими войсками города Эйдткунена на стене вокзала рядом с немецкой надписью „До Берлина 741,7 километра“ появилась надпись на русском языке. Размашистым почерком один из бойцов написал: „Все равно дойдем. Черноусов“.

Какая великолепная уверенность в этих простых словах русских солдат! И они дошли, да еще как дошли, навсегда похоронив под развалинами разбойничьей столицы бредовые мечтания о мировом господстве.

Пройдут века, но человечество всегда будет хранить благодарную память о героической Красной Армии».

…За плечами Шолохова статьи, очерки, рассказы и главы из романа «Они сражались за родину».

Эти главы подталкивают его не просто продолжить роман — он задумал трилогию.

Может быть, изберет для нее, как некий стержень, настроения своих земляков, что описал в 1941-м в очерке «На Дону»: «Два чувства живут в сердцах донского казачества: любовь к Родине и ненависть к фашистским захватчикам. Любовь будет жить вечно, а ненависть пусть поживет до окончательного разгрома врагов».

Наверное, не минет в работе над романом и тех чувств, что выплеснулись у него в письме 1943-го для американцев: «Я потерял свою семидесятилетнюю мать… Мой дом, библиотека разрушены… Я потерял уже многих друзей — и по профессии, и моих земляков — на фронте. Долгое время я был в разлуке с семьей. Мой сын тяжело заболел за это время, и я не имел возможности помочь семье. Но ведь в конце концов это личные беды… Личное наше горе не может заслонить от нас мучений нашего народа, о которых ни один писатель, ни один художник не сумели еще рассказать миру».

Лучшими книгами о войне считал воспоминания маршала Жукова и дневники немецкого генерала Типпельскирха.

Может, отобразит в своей трилогии то, что спустя пять лет, в период холодной войны, выразит вдохновенно о русском солдате в очерке «Не уйти палачам от суда народов!»:

«Символический русский Иван — это вот что: человек, одетый в серую шинель, который, не задумываясь, отдавал последний кусок хлеба и фронтовые тридцать граммов сахару осиротевшему в грозные дни войны ребенку, человек, который своим телом самоотверженно прикрывал товарища, спасая его от неминучей гибели, человек, который, стиснув зубы, переносил и перенесет все лишения и невзгоды, идя на подвиг во имя Родины.

Хорошее имя Иван!»

Чеканные строки стихотворения в прозе.

Чувства военных лет остались навсегда. Уже в пожилом возрасте Шолохов в одном из обращений к Армии написал: «И если отчизна будет в опасности, мы снова наденем шинели…»

Кое-кто уже после кончины писателя стал утверждать, что, мол, его патриотизм зиждется на чрезмерной героизации Армии. Он по-иному рассуждал: «Допустим, я пишу о нашем солдате, о человеке, бесконечно родном мне и близком. Как же я напишу о нем худо? Он мой, весь мой, от пилотки до портянок, и стараюсь не замечать, допустим, рябинок на его лице или некоторых изъянов в его характере. А если и замечу, то уж постараюсь написать так, чтобы читатель тоже полюбил его вместе и с этими милыми рябинками…»

Дополнение. Память о войне не отпускала его до смерти. Я тому свидетель — несколько раз был у него в больнице. Почти в каждом разговоре — а уж как был болен! — он хоть что-то, но вспоминал о войне. Выделю: не о себе в войне, а о тяготах войны и о тех, кто воевал.

Незадолго до кончины он попросил дочь Светлану напомнить слова из песни военных лет «В лесу прифронтовом». И когда услышал: «И что положено кому, пусть каждый совершит!» — проговорил: «Да, правильно, вот так…»

Хорошо начинать жить в мирном мае — пошла череда беззаботных празднеств: 18 мая сыну Саше — 15 лет, 23 мая младшему Мише — 10 годков. И у главы семьи 24 мая день рождения. Всего 40 лет исполнилось ему в тот победный месяц.

Мария Петровна любовалась мужем. Совсем молодым смотрелся он в офицерской форме. С улыбкой припомнились ей строки из «Тихого Дона», когда Григорий явился в мундире и наградах на груди: «Какой ты пышный!..»

«Правда» на следующий день поместила небольшую заметку «На родине Михаила Шолохова». Она отразила — пусть всего-то в 20 строках — всенародную любовь к юбиляру: «Во всех колхозах и МТС, школах Вёшенского района прошли собрания… Вчера вечером в районном доме культуры состоялось многолюдное собрание… На имя тов. Шолохова поступило много приветственных телеграмм со всех концов страны…» Кто же из Москвы поздравил? Газетчик не назвал.

Пришла телеграмма из Воронежа от одного приятеля военных лет. Тонкая душа, не забыл, каково иногда приходилось Шолохову в войну:

«Помню, Михайло, когда сообщили феврале 1942 года, что убит фронте писатель Кацман, ты очень рыдал…

Помню, ты говорил: Левко, никогда не поверю, что Артем Веселый враг народа…

Помню, прилетела из блокадного Ленинграда Ольга Берггольц и читала свой „Февральский дневник“, ты ребенком рыдал…

Помню, как Петр Андреевич Павленко, узнав, что ты не хочешь идти в бомбоубежище, приказал отнести <тебя>…»

Позади война. К концу июня пришлось вспоминать про свое уже основательно забытое в войну депутатство. Шолохов приглашен на сессию Верховного Совета. Он голосует за тот закон, которого так ждут по всей стране, — о демобилизации, пусть пока еще только для воинов старших возрастов.

По совпадению редактор «Красной звезды» тоже «демобилизовал» Шолохова. Уговорил его писатель подписать приказ об окончании службы в этой славной газете.

Все в те дни праздновали окончание войны. Шолохов с Марией Петровной приглашены на прием в честь Победы. В зале руководители партии и правительства, маршалы, выдающиеся военные конструкторы, члены ЦК, министры, дипломаты, депутаты, знаменитые артисты… Пошли тосты. Они так часты и так гулко торжественны, что казались салютными залпами. За маршалов и генералов! За ученых! За военных конструкторов! Молотов в конце произнес тост за Сталина. Вождь — в ответ: «За людей, которых считают „винтиками“ великого государственного механизма!..»

Странно, что не прозвучала здравица в честь тех, кто тоже ковал победу — художественным творчеством, кто был увенчан всенародным признанием за участие их произведений в войне. Не только Шолохов, но и Твардовский со своим всенародно любимым «Теркиным», только что скончавшийся Алексей Толстой, Шостакович, художник Корин, дирижер и композитор Александров, режиссеры Эйзенштейн и Пырьев, многие авторы замечательных песен…

Едва ли хоть как-то сумели пообщаться на многолюдной встрече Шолохов и Сталин. И с Жуковым не удалось познакомиться.

В дни, когда Сталин стал генералиссимусом, «Правда» помещала поздравления. От писателей тоже — Тихонов, Сурков, Рыльский, Инбер… Шолохова не было.

В июне 1945-го Оргбюро ЦК утверждает тематический план главного в стране литературного издательства — Гослитиздата. Сколько обещано прекрасных изданий! Есенин, Ал. Толстой, Леонов, Пастернак, Ахматова!.. Среди них и «Тихий Дон».

Казалось, великая победа рождает свободу! Спустя два месяца Маленков получает обзор готовящейся к выпуску литературы — с критикой намерений издать Берггольц, Асеева, Довженко, Чуковского… Правда, авторы обзора все-таки рискнули пожаловаться на «притеснения со стороны цензоров и редакторов».

Шолохова торопят с военным романом. Он отбивается, сердится: «Еще много неустоявшегося материала. Все требуют, ждут… Что правильнее: написать хуже того, что было исторически, или не торопиться?» Однажды приоткрыл секрет — творческий: «Роман я начал с середины. Потом буду приживлять к туловищу голову и ноги. Это трудно».