— Не подумай останавливать меня, презренная жаба, — сказал он по-испански.

Хуан Энрике молча открыл рот. Мария вскочила с кресла и попыталась защитить Хуана Энрике своим телом.

— Как вы смеете! — кричала она. — Вы не имеете права врываться в дом… и… и…

— Где драгоценности? — потребовал от Хуана Энрике Пума.

Кармен пыталась сопротивляться. Что Пума хочет от нее? Почему он здесь? Ее сердце бешено билось.

Пума сжал ее руки за спиной, и Кармен сдалась.

— Драгоценности! — потребовал Пума.

Он не собирался допускать, чтобы испанец обманул его.

— Угнавший Двух Коней, пойди с ним и разберись!

Угнавший подтолкнул дрожавшего Хуана Энрике Дельгадо к лестнице.

— Я все равно не скажу вам! — кричал тот, но кричал испуганным голосом.

— Тогда мы убьем эту женщину, — проговорил лениво Стефано.

Его аркебуза была направлена на Марию. Несмотря на его ленивый вид, все поверили, что он выполнит обещание.

Дельгадо нервно облизнул губы.

— Так как же? — поинтересовался Стефано.

Дельгадо кашлянул и бросил взгляд на Марию. Ее жизнь сейчас висела на волоске, и этим волоском были белые пухлые руки Хуана Энрике. Кармен, как зачарованная, смотрела на ту битву чувств, которая отражалась на лице Хуана Энрике. Каждое движение души читалось на этом лице. Решение давалось ему тяжело. Кармен поежилась: что победит — чувство к Марии или жадность?

Мария была очень бледна. Она глазами умоляла Хуана Энрике принять решение в ее пользу, и, не выдержав, прошептала:

— Бога ради.

Хуан Энрике не пошевелился.

— Ради Господа нашего! — закричала Мария.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем Хуан Энрике пробормотал:

— Хорошо, мой маленький рубинчик.

Он повернулся к лестнице, и Угнавший крепко взял его за руку.

Мария опустилась в кресло и упала головой на стол. Она рыдала. Даже у чернокожего на лице было написано облегчение. Кармен внезапно осознала, что все это было только представлением, угрозой, которая не должна была осуществиться. Они ждали Угнавшего и Дельгадо, а стоны и всхлипы Марии раздавались под сводами дома. Донья Матильда молча и неподвижно стояла возле своего кресла.

Вскоре послышались шаги, и молодой разбойник втолкнул испанца в комнату. Кармен видела, что на руке индейца болтается ее кожаный мешочек с приданым. Значит, Хуан Энрике пожертвовал своим обогащением в пользу Марии.

Угнавший Двух Коней передал мешочек из рук в руки Пуме. Пума открыл его и заглянул внутрь. С удовлетворенным видом он положил его за тунику.

— Пошли. — И он подтолкнул Кармен к двери.

Они быстро прошли кухню и вышли во двор.

Пума убрал руку со рта Кармен.

— Куда ты ведешь меня? — потребовала ответа Кармен.

— Иди, — грубо сказал Пума. — Нет времени для разговоров.

Он втолкнул ее в фургон и связал.

— Ты не посмеешь!.. — Но уже через секунду она была связана по рукам и ногам.

И это человек, которого она любила!

— Пусти меня! — попробовала кричать Кармен. Он сорвал красный платок с шеи и завязал ей рот.

Кармен яростно глядела на него своими ярко-бирюзовыми глазами.

Вокруг нее в фургоне находились мешки, некоторые из них с песком, как она определила. «Зерно», подумала она, тот самый предлог, под каким апачи проникли на виллу.

Пума осторожно и быстро устроил Кармен между мешками, так, чтобы она и двинуться не могла. Кармен с горьким вздохом закрыла глаза. По щекам ее побежали слезы. Ее охватило состояние опустошенности. Какая-то часть ее сознания подсказывала, что он пришел, чтобы спасти ее. Но с трудом и болью пробивалась и другая мысль: Он не любит меня, не хочет меня. Надо смириться с этим, а я не могу. На какой-то момент она была безумно счастлива вновь увидеть его любимое лицо. Она забыла его предательство. Чистая, простая любовь закралась к ней в сердце. А теперь вновь пришла горечь от предательства. Зачем он пришел? Что он хочет от нее? Неужели ей предстоит еще страдать? Как он мог бросить ее одну? Продать ее? Разве он не понял, что она любит его?

Тем временем фургон поехал.

— Стоп! — послышался голос Пумы. — Где Стефано?

Как раз в этот момент из парадной двери виллы вышел Стефано, неся в руках множество аркебуз. На его лице была довольная улыбка.

— Дельгадо пришлось заплатить мне, — торжествующе произнес он. — А ведь он нажил бы целое состояние на оружии.

И, беспечно насвистывая, Стефано погрузил оружие и вскочил на лошадь.

Фургон тронулся.

Несмотря на слезы и горькие мысли, Кармен отметила, что Хуан Энрике не побежал за нею со слезами и мольбами. А ведь он мог бы откупить ее у Пумы. Нет, он не захотел. Наверное, теперь он вполне утешен, прижимаясь к полной груди Марии Антонии де Мендоса.

— Подождите! — послышался громкий женский голос.

Фургон остановился. Пума обернулся на гарцующем жеребце.

— Возьмите и меня! — потребовала донья Матильда. Она стояла, бесстрашно глядя на Пуму со ступеней крыльца, держа в одной руке чемоданчик, а другую уперев в бок. Ее седые волосы были растрепаны.

Пума недоуменно посмотрел на нее:

— Я не могу взять вас с собой.

— Можете. — Она, пристально глядя ему в глаза, прошла весь двор и сказала: — Донья Кармен — на моем попечении. Я должна быть там, где она.

Пума беспомощно посмотрел на Угнавшего Двух Коней, на Охотника. Стефано громко хохотнул. Пума нахмурился: он понял, что от спутников сочувствия и помощи в этом вопросе ждать нечего.

— Сеньора, — вежливо сказал он. — Вы не можете жить с нами. Это очень грубая жизнь. Мы часто переезжаем с места на место. — Вспомнив вдруг, что было самым неприятным для Кармен, он добавил: — Мы едим собак.

Донья Матильда сделала надменное лицо:

— Я — сеньорита Дельгадо, — подчеркнула она. — Я привыкла передвигаться. И хотя я уже слишком стара, чтобы привыкать к собачатине, я еду с вами. — Она стояла перед самым корпусом жеребца и не собиралась двигаться с места.

Пума посмотрел в сторону виллы, ожидая, что Хуан Энрике ринется в погоню.

— Пожалуйста, отойдите, — попросил Пума, совершенно не желая наезжать на старуху. — Мы должны покинуть виллу как можно быстрее.

Проследив направление его взгляда, донья Матильда уверила его:

— Погони не будет. В этот самый момент Хуан Энрике утешен на груди Марии Антонии. И она уверяет его в том, что храбрее мужчины она в жизни не встречала.

В ее голосе было слышно глубокое презрение. Так и есть, подумала в этот момент Кармен. Презренная жаба!

Донья Матильда подбежала к фургону, закинула чемоданчик и вскочила сама: взгляд ее при этом говорил Пуме, чтобы он и не думал препятствовать.

— Я с вами. Я не останусь более ни дня с этим идиотом-племянником.

Пума беспомощно пожал плечами. Они уже и так потеряли уйму времени. «Поехали», — дал он команду, и процессия двинулась вперед.

Кармен в досаде стиснула зубы. Да, она и не ожидала от Дельгадо ничего, кроме равнодушия. Говоря откровенно, она сама была рада расстаться с ним. Но Пума… Пума, внутренне застонала она, как он мог предать ее? Как он мог не оценить ее любви?

Горе разрывало ей сердце. Он взял ее с собой, но зачем? Ведь он не любит ее. Слезы душили ее. Нет, не надо было ей пускаться в это длинное и опасное путешествие в Новый Свет. Надо было остаться в Испании, в монастыре. Тогда бы она никогда не узнала этого горя, не узнала бы любви, не увидела бы мужчин — и никогда не встретила бы Пуму.

Ее сердце не было бы разбито…

Пума пришпорил своего жеребца. Надо было поторапливаться, чтобы выехать из Санта Фе, прежде, чем разразится восстание.

Он обернулся на своих спутников. На их лицах была написана озабоченность. Похищенная у испанцев кобыла была в панике: она, должно быть, почуяла страх людей. Охотник едва удерживал ее, чтобы она не понесла.

Пума беспокоился о Кармен: как она там, зажатая мешками? Он надеялся, что она понимает, что все это он сделал для ее блага. Что думает и чувствует дуэнья, Пуму не интересовало.