Донья Матильда сама затронула эту тему, потому что ей показалось любопытным молчание Кармен на этот счет.

У Кармен опустились плечи:

— Он… он не любит меня.

Донья Матильда не поверила своим ушам:

— Он — не любит!.. Он — что, слепой? Невменяемый?!

Кармен ценила свободомыслие дуэньи и устало улыбнулась в ответ. Да, ее дуэнья — лучшая из женщин, добрейшая из них.

— Нет, — тихо продолжила Кармен. — Он решил, что сложно будет жить с человеком, который постоянно напоминает ему об испанцах. Он ненавидит нас, испанцев.

— Как и многие здесь, — поежившись, проговорила донья Матильда. Но тут же остановилась. Не надо пугать девочку. На пути в магазины Санта Фе в один из недавних дней она встретила Карлоса Гарсиа, того полного сержанта, который провожал ее до виллы Дельгадо. Добрейший сержант предупредил ее о том, что индейцы поднимают бунт, поэтому следует быть осторожными и не выходить из дому. Но сегодня она не станет говорить это Кармен. Ей и без того досталось.

— Тебе надо поспать, — проговорила на прощание донья Матильда.

Кармен улыбнулась. Она смертельно устала. Она тихо закрыла за доньей Матильдой дверь и улеглась. Но во сне ее преследовали холодные голубые глаза Пумы, и она ворочалась до утра.

Когда на следующее утро она спустилась к завтраку, Марии и дуэньи не было; они еще спали. Хуан Энрике, однако, сидел за столом, читая свои отчеты. Он мило улыбнулся Кармен и подвинул к ней тарелку с кукурузными лепешками.

— Мой пустынный цветок, нам придется быть более осторожными, — конспиративным тоном сообщил он ей.

Кармен была изумлена:

— Что вы имеете в виду?

Но что бы там не имел в виду Хуан Энрике, страх сковал все ее члены. Она потеряла аппетит и оттолкнула тарелку.

Дельгадо все так же многозначительно улыбался ей через стол.

— Когда в следующий раз я приду к тебе, Мария ни о чем не догадается. Ей не надо знать.

И он сделал ей глазки.

Кармен вздрогнула, с негодованием поднялась с места и, не говоря ни слова, вышла из столовой.

— Я не остановлюсь ни перед чем! — кричал он ей вслед. — Я не допущу, чтобы меня отвергали! Ты будешь моя!

Суббота, 10 августа 1680 года

Пума был одет в домотканые брюки, тунику и шляпу, что делало его вполне похожим на испанца. Он повязал красный носовой платок вокруг шеи — испанцы любят яркие цвета, рассудительно подумал он.

Он оглядел Угнавшего Двух Коней и одобрительно усмехнулся. Апачский воин выглядел в самом деле как испанец. Его длинные волосы были завязаны сзади, а огромная шляпа и домотканые штаны с рубашкой делали его похожим на крестьянина.

Только лишь Охотник, на взгляд Пумы, все еще выглядел индейцем. Даже испанская одежда, украденная для такого случая, не помогла изменить его внешность. Охотник должен был управлять фургоном, но все равно его индейский облик бросался в глаза. Пума попробовал надеть на него другую шляпу и критически оглядел его. Надо было что-то добавить, и Пума, подумав, перекинул ему через плечо сложенное испанское одеяло. Полосы фиолетового и черного сделали старика чуть более испанцем, и Пума наконец облегченно вздохнул.

Одежда и фургон были удачной выдумкой. Они набрели на испанскую семью, направлявшуюся по Королевскому тракту неподалеку от Санта Фе. Семейство заночевало возле реки. Пока спящие ничего не подозревали, Пума и Угнавший Двух Коней забрали одежду, лошадь и фургон.

Пума, однако, не стал окончательно грабить испанцев, разглядев среди спящих двух детей. Он оставил вторую лошадь, чтобы семейство добралось-таки до Санта Фе.

Теперь у них был гнедой жеребец Пумы, кобыла Угнавшего Двух Коней, а также фургон и лошадь испанцев. Гнали они быстро. По расчетам Угнавшего, восстание должно было начаться через три дня.

Пума вглядывался в горизонт. Он полагал, что через час они достигнут пригорода Санта Фе. У них было время, чтобы выкрасть Кармен и доскакать обратно, пока не началась заварушка.

По пути их следования они видели банды, направлявшиеся к Санта Фе. Но никто, казалось, не замечал друг друга. Придерживаясь своей роли, Пума надеялся, что их примут за испанских крестьян, направляющихся на рынок. Вдруг Угнавший указал на облако пыли позади них. Пума обернулся, чтобы рассмотреть. Это были индейцы, судя по видимым признакам. Пума кивнул и ударил жеребца под бока: надо было поторопиться.

Лошадь, впряженная в повозку, была сильной, но уже достаточно устала. Пума не надолго остановился, чтобы лошади отдохнули, а потом они погнали дальше, надеясь сделать следующую остановку возле Санта Фе.

Когда Угнавший пришел к Пуме и сказал, что желает ехать с ними разыскивать Кармен, Пума был изумлен и не знал, что подумать. Пума заподозрил хитрость, но согласился взять Угнавшего. Его подстегивало любопытство. Однако Пума был вполне вознагражден за доверие. Угнавший оказался самым ценным участником экспедиции. Это он предложил украсть одежду у каких-нибудь испанцев, чтобы выглядеть по-испански. В Санта Фе это пригодится.

По ночам Угнавшего мучили кошмары: он стонал. Пума знал, отчего он мучается. По утрам он, молодой еще человек, выглядел больным и измученным. Какой же путь он изберет? — думал Пума. Его кровавое прошлое начал Злой. Вернется ли он к нему, на путь зла; или придет в свое племя, к Птичке — и будет просить помощи у шамана? Пуме не хотелось бы оказаться на месте Угнавшего и принимать такое мучительное решение. Наверное, думал Пума, Угнавший попросился с ним, чтобы обдумать это нелегкое решение.

Но у Пумы было много своих нелегких решений. Он хотел спасти Кармен — но не был уверен, что она захочет уехать с ним. Может быть, она поверила обману Злого и не желает видеть Пуму. Может быть, ее жених завоевал ее и подчинил себе. При этих мыслях губы его сжались, а глаза зло сощурились.

Хочет ли она быть с ним или нет — он перебросит ее через седло и увезет, решил он наконец. И это было единственное решение, которое он мог сейчас принять.

Приближались окрестности Санта Фе. Стали видны городские ворота. Сердце Пумы колотилось все сильнее. Солдат, стоявший на страже, окликнул их и велел остановиться. Охотник сидел, согнувшись, на козлах, будто задремав. Угнавший Двух Коней притворно зевал. Пума с покорным, приниженным видом отвечал солдату, чем либо заслужил определенное доверие, либо его приняли за дурачка, потому что страж перестал его распекать и начал задавать вопросы.

Нет, господин капитан, мы не видели никаких индейцев по пути, отвечал Пума. Да, капитан, мы крестьяне. Нет, у нас нет пищи — мы едем, чтобы забрать умершего — одного из нашей семьи, случайно оказался, понимаете, господин капитан, здесь…

Солдат, еще раз пристально посмотрев на Пуму, кивнул и пропустил их через городские ворота. Пума наконец облегченно вздохнул. Испанцам что-то известно о готовящемся восстании, подумал он. Что-то уж очень они осторожны. Это плохо: их предприятие может не удастся. Но у них впереди три дня…

Индейцы выехали на площадь. Пума обозревал церковь, официальные здания. Ему стало неуютно и страшно, захотелось бежать, но он подавил в себе это желание. Этот город — городок по сравнению с Мехико, а ведь он выжил в Мехико.

Пума заметил человека в одеянии апачей. Тот поил коня, огромного гнедого жеребца. Пума подъехал к нему. Наездник оказался чернокожим. Он подозрительно посмотрел на Пуму и отвернулся.

— Я ищу одного человека, — начал Пума по-испански. Негр в одежде апачей, да еще в Санта Фе — одно это было подозрительно. Пума украл испанскую одежду — возможно, этот человек таким же способом раздобыл одежду апачей. А может быть, он просто предпочитает более удобную одежду индейцев. А может быть, он — предатель и находится здесь, чтобы предупредить об индейском восстании?

Пума решил, что с этим чернокожим надо быть крайне осторожным.

Чернокожий посмотрел на ноги Пумы и неожиданно сказал по-индейски, на апачском наречии: