От того что все было перевернуто вверх тормашками, у меня уже начинала кружиться голова, и это притупляло страх.

— Если я сломаю шею, виноват будешь ты, — бросила я, стараясь поймать в фокус расплывающееся лицо Дина.

Тот, стоя на стене нелепо накренившейся рубки, ухмыльнулся:

— Я готов рискнуть, мисс.

Закрыв глаза, перед которыми все плыло, я рванула страховочные ремни. Опуститься с грацией лебедя, присущей, как внушали нам на занятиях по танцам, каждой девушке, не получилось. Скорее я, по выражению миссис Форчун, плюхнулась, как мешок кое с чем.

Бесславно шлепнувшись на спутанные сетки и открыв глаза, я увидела прямо перед собой лицо Алуэтт.

— Во имя всех Его шестеренок! — охнула я, поспешно отползая прочь.

Алуэтт была погребена под лавиной коробок и сетей. Синие вены отчетливо проступали на посеревшей, как старая бумага, коже. Обхватив девушку за плечи, я попыталась освободить ее, но безуспешно. Поднявшись на ноги и упираясь изо всех сил, я потянула снова. В грудь опять будто вонзили раскаленный кинжал, и я повалилась на спину, хватая ртом воздух.

— Нужно вытащить ее отсюда. — Какие-то минуты назад я готова была вмазать этой самой Алуэтт, и теперь навязчивое воспоминание заставляло меня отчаянно тормошить безжизненное тело, пока в моем собственном, избитом и помятом, оставалась хоть капля сил. Алуэтт, какой бы она ни была, не заслуживала обрушившейся на нее жуткой смерти.

Кэл, нагнувшись к девушке, расстегнул молнию на высоком кожаном вороте и прижал пальцы к шее.

— У нее нет пульса.

— Ты что у нас, врач? — огрызнулась я.

— Никогда не думал, что скажу такое, но малыш прав, — произнес Дин, пытаясь вышибить ногой погнувшийся при ударе внешний люк. — Кто не пристегнут, тому дружеских объятий земли не выдержать.

— Смотрите-ка! — выдохнул Кэл, присвистнув. — У нее клеймо!

— Что? — Я изумленно наклонилась к плечу девушки и действительно увидела между ключицами небольшой белый шрам. Неизгладимый след, оставленный на коже Алуэтт раскаленным железом, заставил меня вспомнить того еретика с площади Изгнания.

— Я думал, такие бывают только у моряков или преступников, — проговорил Кэл.

Протянув руку, он обвел пальцами очертания крылышек, проглядывающие в морщинистом рубце. Я отбросила его ладонь.

— Кэл, как тебе не стыдно! Она мертва!

— Птичьи крылья. — Кэл облизнул губы. Его пальцы снова потянулись к шраму, словно примагниченные. — Знаешь, пираты когда-то делали татуировки в виде ласточек — чтобы те помогали им находить сушу. Птицы всегда знают, где земля.

— Только это не ласточкины крылья, — произнес Дин, помрачнев как туча. — Так или иначе, она покинула сей бренный мир, а меня не привлекает перспектива изжариться тут, когда водород рванет. В общем, пора сниматься с якоря. — Ему наконец удалось вышибить люк. — Даже пешком мы все еще можем до рассвета достигнуть Аркхема. Прокторы решат, что мы все погибли при большом буме.

Кэл по-прежнему не отрывал глаз от клейма, склонившись над Алуэтт.

— Крылья ворона, — пробормотал он. — Но такой знак бывает только у прокторов…

Непрестанное блеяние Лебеда, что мы должны доносить на своих товарищей, которые держат у себя запрещенные книги и вещи вроде карт Таро и спиритических досок, казалось, вновь звучало у меня в голове, перемежаемое кадрами одной из его бесконечных светолент — «Как мы сражаемся. Присоединяйся к Бюро прокторов».

— Она шпионка. — Слово оставило во рту кисловатый привкус. Все эти еретики, сожженные у меня на глазах или брошенные в Катакомбы, бесчисленные вороны, следившие за каждым нашим шагом, — и ведь находились же еще люди, готовые выдать прокторам соседей, друзей… даже родных.

Послушать прокторов, так еретики представляли собой абсолютное зло. Растленные носители некровируса. Хозяева созданий вроде козодоев и попрыгунчиков.

И среди них была моя мать.

— Думаешь, она шпионила за колдунами? — нахмурился Кэл.

— Разуй глаза, Кэлвин! За нами она шпионила! Мы еще, наверное, на борт взойти не успели, как она отстучала радиограмму своим приятелям во Вранохране.

В трюме вдруг стало тесно и душно, и я начала пробираться через обломки к люку.

— Но, — пропыхтел сзади Кэл, — прокторы используют агентов под прикрытием только против изменников, продавшихся внешнему врагу.

Я резко обернулась назад:

— Ты что, не понял, Кэл? Ты сбежал со мной и еретиком. Для прокторов мы и есть изменники. Их не волнует какая-то там внешняя угроза, они не заглядывают так далеко. Следят они — за нами, и сжигают тоже нас. Шпионят, убивают, растаптывают наши жизни своими начищенными до блеска жуткими сапогами.

Кэл смотрел на меня, теребя лямки своего рюкзака.

— Ты ведь знаешь, что нам всегда говорят, Аойфе: если бы не прокторы, нас бы уже не было. Профессор Лебед…

— Кэл, да повзрослей же, наконец! Хоть раз в жизни подумай сам, а не повторяй то, что тебе внушили! — взорвалась я и не оглядываясь стремительно зашагала вперед. Мы опустились посреди поля, так что мне пришлось продираться сквозь доходившую до колена, покрытую изморозью траву. Школьные чулки и башмаки плохо спасали от предутреннего холода.

Дин бегом догнал меня.

— Эй, эй. Притормозите-ка, мисс.

— Прости, — пробормотала я, чувствуя, как лицо у меня горит от стыда и унижения. Юным леди не пристало читать нотации и уж тем более кричать. — Я вела себя слишком грубо.

— Не бери в голову. Если малыш тебя допек… — откликнулся Дин. — Черт, да он в минуту кого угодно из себя выведет. Вот только убегать ни к чему. Здесь ведь не город — некому всяких тварей в узде держать.

— И плевать, — яростно, словно раненая кошка, прошипела я. — Пусть сожрут. — Все равно я уже практически сумасшедшая. Кому будет хуже, если меня не станет?

Дин окинул взглядом темное поле, над которым в свете высокой луны, прорезаемой облаками, поднимался стылый туман, унылые голые холмики Беркширских гор вдали и отделявшее нас от них чернильное пятно леса.

— Ну, если вам все равно, мисс Аойфе, то я бы предпочел, чтобы вы остались в живых.

Несколько шагов мы прошли в молчании. Слышно было лишь, как хрустит под ногами примороженная земля — словно зубы скрежещут.

— Далеко еще до Аркхема? — спросила я наконец. На данный момент это казалось самой нейтральной темой для разговора.

— Часа четыре, может, чуть побольше. До рассвета вы дом своего старика увидите. — Дин зевнул и потянулся, по-кошачьи выгибая спину. — Только не спать, а то холод живо в вас зубы запустит.

— Прокторы пошлют к месту падения патрули с собаками, — раздался вдруг голос Кэла. — Как пить дать пошлют.

Он кое-как прыгал позади, и я, замедлив шаг, подставила ему плечо. Кэл просто не понимал, насколько бывает жесток иногда, повторяя, как попугай, слова прокторов, принимая на веру их кудахтанье о некровирусе и молчаливо соглашаясь с тем, что рано или поздно я свихнусь. Он оперся на меня с виноватой полуулыбкой, и все затверженные им пропагандистские клише уже не имели значения. Кэл оставался Кэлом — спокойным, надежным, неуклюжим. Нормальным. Он даже не представлял себе, насколько нормальным был по сравнению со мной.

— Нельзя, чтобы нас поймали, — обратилась я к Дину. — Особенно теперь, после того, что эта гадина Алуэтт могла им рассказать.

Позади из-под обломков дирижабля возникли Жан-Марк и Гарри, потрепанные, но невредимые. Оставалось надеяться, что они благополучно доберутся до места, которое было для них домом.

— Не тревожьте свою хорошенькую брюнетистую головку, мисс, — ответил Дин, закуривая на ходу сигарету и выпуская колечко дыма. — Меня еще никому не удавалось поймать.

Прошли часы. Щеки у меня горели от мороза, ноги гудели, когда на покрытой грязью, местами прихваченной ледком дороге, привольно тянувшейся вдоль подножия Беркширских гор, появился указатель на Аркхем. Деревянный, нелепо растопыривший свои перекладины, он был изрешечен пулями.