— Нет.

— Правильно, нет. Потому что такой организации на самом деле не существует. Давай скажем проще: та система, которую я тебе описал, — это не игра случая. Понятно? Если ты меня правильно понял, Аллах не имеет к этой цепочке событий никакого отношения.

— А как насчет Ирана в 1979 году? Хомейни ведь не был в вашей команде.

— Верно, но не потому, что мы сплоховали. На самом деле мы очень давно работаем с иранскими муллами. Многим из них мы платили еще в 1953 году, и большинство из них до сих пор получают свои чеки. Может, не сам Хомейни, но половина его людей работала с нами уже тогда, когда он оказался в изгнании в Париже. На Садека Готб-заде, его правую руку, было заведено досье № 201 толщиной в семь томов. Я не преувеличиваю, семь томов. Мы даже пытались завербовать его будущего президента, Бани-Садра. К сожалению, здесь мы опростоволосились, но к нам попало множество его друзей в Иране, и до сих пор они у нас. Нет, Сэмми. По правде говоря, на всем Ближнем Востоке оставался всего один орешек, который мы никак не могли раскусить. Как ты думаешь какой?

— Ирак, — сказал Сэм. Он забыл о своей настороженности, подался вперед в кресле со стаканом в руке и ловил каждое слово отца. Это действительно была история, которую он ждал всю жизнь.

— Правильно, сынок. Оставался один Ирак. Всех, кроме багдадского Правителя, мы держали на коротком поводке. Но этот был такой разбойник, такой законченный садист и псих, что никак не хотел играть в эту игру. И все же в конце концов мы нашли способ. Да! На это ушло время, но способ мы нашли.

— Деньги.

— Точно! Правитель оказался жадной свиньей, но даже не столько он сам, сколько его братья и кузены. Они решили, что Ирак — это их семейный бизнес, и каждый хотел, чтобы его доля выражалась в долларах, а не в динарах. И чтобы заткнуть им всем пасть, Правитель должен был создать финансовую сеть на Западе, где он мог бы прятать деньги. Вот здесь-то и нашлась для нас лазейка.

— Как вы это сделали? Вы что, ездили прямо к нему?

— Сначала это было невозможно. Ты же помнишь, этот тип был первосортным мудаком. Всю жизнь ненавидел Америку. Нет, сначала мы связались с некоторыми людьми, которых он знал. В Багдаде были деятели, которые обделывали всякие скользкие делишки для министерства обороны, а в Ливане — несколько мерзавцев, продававших ему оружие. Мы заловили этих ребят в Бейруте, но они не смогли обеспечить нам нужного доступа.

— А кто смог?

— Палестинцы. Это были единственные люди, которым Правитель доверял, потому что тогда они были самыми отвратными сукиными детьми. Но он не знал, что палестинцами владели мы. А твой старик помогал вербовать большинство из них. Поэтому когда один палестинский банкир поехал консультироваться с его милостью, угадай, кто за ним увязался?

— Фрэнк Хофман?

— Правильно. И что ты думаешь, мы с Правителем сошлись. Оказалось, что у нас с ним общий интерес к некоторым необычным видам эротики. Когда я приехал в следующий раз, я привез пару девочек, которые, по моим расчетам, должны были ему понравиться. В следующий раз — еще парочку. И очень скоро мы стали друзьями. Он дает мне контракты на вывоз иракской нефти и импорт немецкого пива, я откладываю немножко для него и его семьи, ну, и еще для кое-кого. И мы весело проводим время. Наконец он знакомит меня со своим прилипалой Назиром Хаммудом и говорит, что хотел бы, чтоб мы вдвоем занялись делом. И вот — марш! — гонки начинаются.

— Он знал, что ты работаешь на Управление?

— Конечно. В этом-то и было самое привлекательное. Как и все арабы, он воображал, что миром правят евреи и что единственный способ от них спастись — залезть в постель к ЦРУ. Все арабы с ума сходят по ЦРУ — конечно, в придачу к тому, что они сдвинуты по части евреев. Скажу по секрету, они все хотят спать с нами, потому что думают, что у нас самый толстый хер на деревне. И Правитель не был исключением. Мы его поцеловали, мы ему вставили — и ему понравилось! И он взял цээрушника своим банкиром, причем с удовольствием.

Закончив описание этого последнего триумфа, Фрэнк откинулся в кресле и выжидательно посмотрел на сына, рассчитывая на его оценку. Но Сэм молчал, только глядел на отца широко раскрытыми, как у совы, глазами.

— Но для чего все это, папа?

— Какого хрена ты спрашиваешь «для чего»? — проревел Фрэнк. — Ты же не спрашиваешь художника, для чего он рисует картины. Ты не спрашиваешь музыканта, для чего он играет свои концерты. Они просто делают это. Точно так же и я. Можешь смеяться, но это мое искусство. Это дело моей жизни. Это я сам. И я горжусь этим.

— Я не смеюсь, честное слово. Но что мы от этого имеем? Я говорю о Соединенных Штатах.

— Мы остановили Иран.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что Ирак стал главной линией обороны для всех наших дружков-мудачков в Персидском заливе. Если бы не иракцы, Хомейни через двадцать четыре часа был бы уже в Рияде. Без балды! Поверь, что тогда мы просто не смогли сделать все, что нужно, для наших иракских братьев. Мы позволили им покупать оружие — с большими полномочиями для Назира Хаммуда, слава тебе Господи. Мы давали им займы через Италию. Мы сами послали наш чертов флот напасть на иранцев в заливе. Мы им даже разведку дали. У нас была любовь, говорю тебе, любовь!

— Верно. Но что же иракцы делали для нас?

— Убивали иранцев, сынок. На самом деле это все, что нам от них было нужно. Наши спутники засекали этих сумасшедших подростков — «стражей революции», марширующих к линии фронта, мы нажимали кнопку и — пожалуйста! — «Интел» поступает в Багдад. Иракцы получают координаты и — пух! — пускают в ход свою тяжелую артиллерию. Так погибло целое поколение иранских юношей. Они потеряли пятьсот тысяч мужчин и мальчиков — но это проблемы Аллаха, а не мои. Во всяком случае, это была самая большая победа «неверных». Или, может, ты предпочел бы, чтобы миром правил Иран? А?

— Я просто слушаю, — сказал Сэм, но в голосе его прозвучала нотка согласия. Его обычный сухой морализм, который мог воспламениться от малейшей искры негодования, сейчас был подмочен выпивкой и потоком хлынувшей на него информации.

— А потом все смешалось. Правитель стал окончательным дерьмом. Он напал на Кувейт, угрожал Саудовской Аравии. Абсолютный кретин. Не исключено, что ему ударила в голову вся та чушь, о которой мы часто беседовали, — что он спас Запад от буйных психов. Так что пришлось дать ему по мозгам. Мы назвали его Гитлером, устроили эту забавную войну в Кувейте. А когда дело было сделано, мы его отпустили. Не было смысла возиться — избавляться от него. Но его нахальство перешло все границы. Все время натягивал нашу цепочку, а в Швейцарии у него все еще были запрятаны эти деньги. И наконец мы решили — ну уж хер! Нашли члена его семьи, такого жадного раз…я, что согласился убить старика, лишь бы получить еще деньжат. И пожалуйста — нет больше Правителя! Конец истории. Не считая, конечно, того, что теперь появляетесь вы, сопляки, и на хер все портите.

— Это все?

— Черт! А что, мало?

Сэм старался как-то привести в порядок свои эмоции. Начал он беседу с убежденностью, что его отец мерзавец, но теперь обнаружил, что старается сообразить, почему, собственно, Лина была так зла на него. Он вспомнил свой первый поход против Назира Хаммуда, когда пошел копаться в мусоре и раздобыл обрезки чистого бланка.

— А что такое «Оскар трейдинг»? — спросил он. — Для чего все это было устроено?

— «Оскар трейдинг» — это я. Здесь твоя подружка права. Название происходит от моего старого псевдонима — Оскар Д. Фабиоло. Но в остальном она все врет.

— Она, видимо, считает, что ты положил в карман большие деньги из «Оскар трейдинг».

Фрэнк посмотрел ему прямо в глаза.

— Чушь и брехня, сынок. Все деньги, переведенные в «Оскар трейдинг», пошли на оплату убийства Правителя. Нужно было платить сотрудникам его службы безопасности. Подумай об этом. Мы использовали собственные деньги Правителя, чтобы укокошить его. Какого черта еще надо?