Потом она разглядела Назира Хаммуда, во властной позе стоявшего за своим столом. Кожа его имела тот же синтетический блеск, что и раньше, но в глазах горела особая ярость и триумф, как у боксера, который только что поверг соперника на помост ринга. Лина поискала глазами профессора Саркиса, но не нашла его. Прыщавые иракские полицейские тоже исчезли, однако у стола Хаммуда стояла группа молодых людей, включая тех двух молодцов, что стояли у двери. У некоторых из них под костюмами угадывались автоматы, а один разговаривал по портативной рации, скрытой в рукаве. И еще одно увидела Лина: старый портрет Правителя, еще вчера висевший над столом в траурном убранстве, тоже пропал.

Когда все вошли, дверь закрылась и Хаммуд сказал:

— Ну что, друзья, скучали вы без меня?

— Да, — прокатилось по комнате. Это прокричали все, даже Лина. Вся комната буквально задрожала от этого фальшивого энтузиазма по отношению к вернувшемуся руководителю. Кто-то даже начал петь по-арабски: «Всей кровью, всеми слезами мы приветствуем тебя, о Назир!» — так, как они привыкли петь во славу Правителя. Хаммуд прервал их; кажется, он потерял вкус к таким грубым сценам.

— Это хорошо, что вы скучали. Потому что и мне без вас было плохо! — Он поднял вверх правую руку, словно в нацистском салюте. Даже Лине из дальнего угла комнаты было видно, что с его рукой что-то не в порядке. Указательного пальца не было, а вокруг обрубка была намотана толстая белая повязка.

— Теперь, друзья, нам надо снова браться за дело. Мы избавились от предателя. — Он погрозил толпе тем, что прежде было указательным пальцем. — От лжеца. От неверного! От армянина! Его среди нас больше не будет. Он арестован властями Великобритании — да, именно так! — за попытку присвоить то, что ему не принадлежало. Я лично вытребовал ордер на его арест вчера вечером, когда вернулся из Багдада.

Итак, что же происходит в нашей любимой отчизне? Думаю, вы хотите это знать, и я объясню вам. Все спокойно. Правитель скончался, да хранит его Господь! Правительство контролируется народными силами. Некоторые ренегаты — члены семьи Правителя — попытались захватить власть после его смерти; это те самые, кто послал собаку Саркиса похитить средства «Койот инвестмент». Но заговор ликвидирован. Даже американцы признали новое правительство в Багдаде. Слава Господу!

Снова послышался одобрительный гул, но палестинские охранники нахмурились, и в комнате снова стало тихо.

— А теперь у меня есть хорошие новости. В конце месяца все верные сотрудники получат премии. Самая маленькая премия составит пятьсот фунтов. — Из толпы послышались крики благодарности; даже не слова, а какие-то подхалимские отдельные звуки, вроде тех, что издают нищие, получив от кого-нибудь несколько монет. — Не надо меня благодарить! Мы все пострадали в эти дни от горя и неразберихи. — Он протянул к ним обе руки, наподобие того, как Римский Папа приветствует верующих. Все опять увидели обрубок его указательного пальца. — Так что давайте вернемся к работе, дорогие мои друзья. Давайте работать усердно, чтобы оградить богатство «Койот инвестмент» — то, что мы создали и что принадлежит нам, — от любого захватчика. А тех, кто захочет иметь дело с собаками и предателями, пытавшимися выступать от имени семьи нашего дорогого Правителя, я предупреждаю: гнев Правителя покажется им легонькой трепкой по сравнению с тем, что сделаю с ними я.

Когда Хаммуд кончил, несколько наиболее отъявленных льстецов, стоявших напротив, подошли к столу, чтобы поцеловать ему руку и провозгласить свою вечную преданность. Лина заметила, что среди них были те, кто днем раньше громче всех приветствовали профессора Саркиса. При виде этих шакалов Лина даже почувствовала жалость к Саркису. Он был марионеткой; ниточки оборвались — и он рухнул.

В группе сотрудников, пошедших к двери, она увидела Ранду и решила проводить ее в сторону бухгалтерии.

— Что случилось с Юсефом? — спросила Лина. — Я не видела его на собрании.

Ранда провела пальцем по горлу.

— Кхатийя атхвал. — Это иранское выражение означало «бедный дурачок».

— Харам (Нехорошо), — сказала Лина.

Когда они подошли к новому кабинету Лины, Ранда отвела ее в сторонку. У Ранды были заново покрашены ногти, а юбка еще короче, чем обычно.

— Хаммуд хочет, чтобы ты вернулась в ту часть компании, — сказала она шепотом. — С завтрашнего дня.

— Откуда ты знаешь?

— Мне это сказал новый охранник Хасан несколько минут назад и просил передать тебе. Он неглуп. Он еще сказал, что Хаммуд хочет удостовериться в том, что ты снова в семье.

— Он тоже предложил тебе шпионить за мной?

— У-гу, — ответила Ранда, мотая головой, как говорящая лошадь «Мистер Эд». — Конечно предложил.

— И ты сказала «да»?

— Конечно! Мы ведь уже с этим покончили. Так что не заставляй меня снова переживать. Я скоро приду. Чао! — Они попрощались, поцеловав воздух рядом со щеками, и Ранда поспешила к себе.

После убийства Правителя Ирака Хофман было выкинул дело Назира Хаммуда из головы. Но в тот день, во время ленча в его любимом китайском ресторанчике с удобными ненавязчивыми официантами, расправляясь последовательно с вантонским супом, творогом с острыми бобами и закуской «ло минь», он вдруг подумал: а кто же теперь стал владельцем «Койот инвестмент»? Готового ответа у него не было, и этот вопрос стал его донимать. После ленча он бродил по Сохо, мимо пивных, забитых панками и рокерами, мимо тускло освещенных стриптиз-клубов и замызганных книжных лавок. Обычно он воспринимал этот пейзаж как некую городскую пастораль. Но вопрос, которым он задался, преследовал его неотвязно; куколки из секс-шоу и пьяницы, блюющие в закоулках, уже не казались ему такими забавными. Хофману стало казаться, что он стареет. Какой-то коротенький толстяк, спотыкаясь, вышел из паба, и Хофману на секунду показалось, что это его отец. Пора идти домой, решил он.

Вернувшись в офис, Хофман позвонил Асаду Баракату. Не считая принца Джалала, это был единственный человек, который мог знать ответ. Секретарша Бараката ответила, что он занят и не поднимает трубку, поэтому Хофман решил — гори все синим огнем! — прийти без предупреждения. Было пасмурно, моросил дождь, но Хофман прошел несколько кварталов до «Банк-Арабия» пешком.

Баракат действительно был занят — беседовал с группой бизнесменов из Аммана, поэтому Хофману пришлось ждать в приемной. Он перелистал лежавший на кофейном столике каталог недвижимости «Сотби»; интересно, подумал он, кто в состоянии покупать все эти дома стоимостью по три-четыре миллиона долларов. Наконец появился Баракат, обмениваясь рукопожатиями со своими иорданскими посетителями. Он проводил их до двери, потом до лифта и, казалось, готов был проводить их и до гостиницы. Такие проводы были неотъемлемой частью арабского гостеприимства; но Баракат все же вернулся, качая головой.

— Идиоты, — сказал он, кивая в сторону лифта. — Не понимаю, с чего они так разбогатели.

Баракат снова покачал головой и пошел к себе в кабинет. Хофман последовал за ним без приглашения. Баракат скривил свои полные губы.

— Я не люблю быть невежливым, Сэм, но чего вы хотите? У меня масса работы.

— «Койот инвестмент», — сказал Хофман. — Я бы хотел задать вам всего один вопрос.

Баракат сощурил глаза.

— Какой же?

— Кто сейчас, когда Правитель умер, а Хаммуда нет, владеет «Койот»?

Баракат сложил руки на своем огромном животе и стал похож на Шалтай-Болтая.

— Хаммуд никуда не делся, — сказал он. — Вчера вечером он вернулся из Багдада. Говорят, что он в неожиданно хорошей форме, не считая потери пальца.

— А что случилось с его пальцем?

— Брат Правителя отрезал его такой маленькой острой пилкой, какими пользуются плотники. Типично иракские манеры.

Хофман вздрогнул. Он вдруг подумал, что́ они могут сделать с Линой, если когда-нибудь ее поймают, но потом отогнал от себя эту мысль.

— Почему же они отрезали ему палец? Что им было нужно?