— Просто сделайте так, как я сказал, Али. О’кей? Скажите своим друзьям, что никто не должен ошиваться вокруг этой девушки. Ни иракцы, ни палестинцы, ни саудовцы, никто. Если они ее обидят, у них будет гораздо больше проблем, чем они думают. Передайте, что так сказал Хофман. Поняли?

— Хадер йа райесс! — Он торжественно отдал честь. — Когда вы хотите, чтоб я поехал? Может быть, завтра?

— Сегодня. Есть ночной рейс. Вы как раз успеете, если поедете сейчас.

— Сегодня не очень удобно, хабиби. Я хотел встретиться с одной старой подружкой, если вспомню телефон службы эскортных услуг. Сегодня как-то нехорошо.

— Нужно сегодня. — Хофман подошел к сейфу и вернулся с еще одной тысячей долларов. — Это на расходы, — сказал он. — В Тунисе полно красивых девушек.

На рю де Банк, пересекавшей старый деловой район Женевы, не было места зазывному неоновому сиянию реклам. Строгие здания, тянувшиеся по обеим ее сторонам и воплощавшие благоразумие и респектабельность, были «золотым слитком» кантона: в них размещались старейшие и почтеннейшие банки, главным образом banques privee, которые не нуждались в рекламе, поскольку предпочитали не общаться с широкой публикой. На дверях висели обычные латунные таблички с названиями: «Хентш», «Ломбард-Одье». Великие имена банковского дела Швейцарии! А некоторые частные банки даже эту форму «рекламы» считали излишней. На их дверях висел только номер дома, а то и вовсе ничего. Такие учреждения не функционировали в общем пространстве банковского дела. Это были финансовые черные дыры, всасывавшие деньги через свои невидимые двери.

Лина шла по рю де Банк, разыскивая номер одиннадцатый. Серый цвет утреннего неба гармонировал с архитектурой, так что вся улица словно была в тени. Лина с трудом различала номера сквозь густую вуаль. Она купила ее сегодня вместе со скромным деловым костюмом и шарфом на голову: это подчеркивало ее облик восточной женщины, только что потерявшей своего любимого дядю. Но смотреть через кружево вуали было трудно. Она могла, правда, различить на улице нескольких мужчин в пальто — видимо, банкиров, расходящихся по своим бухгалтериям. Даже на своей главной улице они вели себя осторожно и скрытно. Лина продолжала путь в поисках нужного ей дома. Она миновала номер семь; здесь на табличке было написано «ЛЕБОН». На номере девять — «С & СИ». Следующий дом, еще более серый, чем его соседи, имел строгий парадный вход с тяжелым латунным дверным молотком и табличкой, на которой было написано просто «М».

Остановившись около двери, Лина в последний раз повторила про себя свои реплики. Она тщательно подготовила роль и теперь, перед поднятием занавеса, чувствовала себя как бы слегка навеселе. Подняв дверной молоток, она ощутила его тяжесть в своей ладони и отпустила его. Дверь моментально открылась. Хорошо одетая женщина, которая, казалось, стояла за дверью и ждала Лину, спросила ее имя, после чего пригласила ее следовать за ней. Они пошли налево по узкому коридору с кремовыми стенами, затем повернули направо и миновали две узкие двери. Около третьей двери женщина остановилась, открыла ее и кивком пригласила Лину войти в небольшую комнату для собеседований. Потом она оставила Лину одну, закрыв за собой дверь. Фактически они не сказали друг другу ни слова.

В комнате для собеседований было уютно. Обстановка самая простая: удобный мягкий стул для клиента стоял по одну сторону лакированного стола, деревянный стул с прямой спинкой для банкира — по другую. Позади стола было окно, выходившее в маленький, не шире самой комнаты, дворик. С трех сторон дворик был окружен невысокой кирпичной стеной, так что никто не мог заглянуть в комнату.

Лина с интересом рассматривала этот секретный уголок. Очевидно, устройство дома подчеркивало таинственность «Кредит Мерсье». Здание было спроектировано в виде лабиринта, обеспечивающего клиентам конфиденциальность. Каждый посетитель, сидя в отдельной комнате, мог быть уверен в том, что другой посетитель его не увидит. Нефтяной министр из Шарджи никогда не узнает, что пользуется тем же банком, что и министр финансов Перу. Начальник штаба кенийской армии никогда не встретится лицом к лицу со спикером российского парламента. Они останутся тайными братьями. Лина села на удобный стул и стала ждать единственного человека, который видел все лица.

Через пять минут она услышала легкий стук в дверь. Не успела Лина ответить, как в комнату вошел плотный человек в сером костюме-тройке, с седеющими волосами и аккуратно подстриженными седыми усами. Иной цвет мелькнул лишь в его глазах — странные, чернильно-синие, они неожиданно сверкали на фоне продуманной уравновешенности его лица и фигуры. Он затворил за собой дверь, после чего протянул руку и представился. «Мерсье», — сказал он, слегка поклонившись. Ни имени, ни звания. У него были утонченные манеры человека, всю жизнь пропускавшего через себя грязные деньги и не замаравшего руки.

Лина приподняла вуаль и проговорила: «Сальва Баззаз», после чего снова опустила вуаль на лицо. Мерсье пригласил ее снова сесть, указав на стул жестом метрдотеля в шикарном ресторане. Своим обращением он старался подчеркнуть, что воспитан лучше, чем его гостья, но тем не менее всецело к ее услугам.

— Итак, мисс Баззаз, — сказал он, — чем я могу вам помочь?

Лина заговорила по-английски с сильным иракским акцентом — таким, какой был у нее в детстве.

— Я приехала узнать о счетах моего дяди. Господь призвал его.

— Это большая трагедия, мисс Баззаз. Примите мои соболезнования. — Несмотря на выраженное сочувствие, лицо банкира оставалось нейтральным. — Но могу ли я узнать, почему вы пришли ко мне?

— Потому что мой дядя был клиентом вашего банка.

Банкир положил руки на колени, прикрыл свои сверкающие глаза и от этого стал совершенно серым: серый костюм, седые волосы, невыразительные манеры.

— Я должен извиниться перед вами, мисс Баззаз, — сказал он. — Не хотел бы показаться невежливым, но один из принципов нашего банка в том, что мы не обсуждаем свои отношения с клиентами ни с кем, кроме самих клиентов.

— Но этот клиент умер, мсье. И деньги принадлежат его семье. Меня послали навести соответствующие справки.

— Понимаю, мисс Баззаз. Но боюсь, что это не может повлиять на принципы банка.

Лина фыркнула от негодования. К этому она была готова.

— Если вы не станете разговаривать со мной, я обращусь в резиденцию ООН. Или в Си-эн-эн. Мой дядя очень любил Си-эн-эн. Я расскажу им о швейцарском банкире, который украл деньги моего дяди.

— Понятно, — сказал банкир. Он слегка поерзал на своем стуле, видимо обдумывая перспективу появления телевизионщиков на рю де Банк. — Простите, мисс Баззаз, нет ли у вас удостоверения личности?

Это звучало уже почти как извинение. Лина и к этому была готова. Она умышленно не взяла с собой документы на случай, если он захочет их посмотреть.

— Мой паспорт в отеле, — ответила она. — Но у меня есть другой документ. Вам, я думаю, он будет гораздо более интересен.

— В таком случае не покажете ли вы его мне?

— У меня есть номера женевских банковских счетов моего дяди. Члены моей семьи просили меня показать их вам.

— Да, действительно. Это бы нам не помешало.

Лина достала из сумочки документ с названием «Счета» и, подняв вуаль, прочитала номера на его первой странице.

— Во первых, «Организация швейцарских банков». У моего дяди там было пять счетов, на которых он хранил доходы своего лондонского холдинга. Это номера 4 808.537-0, 4 808.537-1, В2 218.411-0, В2 218.411-1, В2 218.411-2. Вам прочесть еще раз?

— Нет, благодарю вас, — сказал Мерсье. Пока Лина говорила, он достал из пиджака карманный компьютер и нажимал кнопки. Теперь он внимательно смотрел на дисплей. — У-гу, — произнес он.

— Но когда вчера я обратилась в «Организацию швейцарских банков», чтобы навести справки об этих счетах, мне сказали, что они пустые. Все деньги были переведены куда-то еще. Меня очень интересует, кто это мог сделать, если мой дядя умер.