Следующими налетели москиты или их очень крупные собратья. Им здорово повезло – попалась ходячая закуска. Руки Джоанны быстро покрылись кровавыми волдырями, очень похожими на оспу.

Джоэль опять заплакала и, судя по ее настроению, не собиралась успокаиваться. Даже небольшой знаток языка младенцев сразу понял бы, что дело не только в жаре и всяческих неудобствах: девочка явно захотела есть. И Джоанна впервые усомнилась, правильно ли она поступила. Надо было обо всем подумать заранее и запастись детской смесью. Она корила себя за преступное легкомыслие.

Дочь ничто не могло успокоить. А вскоре утешение понадобилось и самой Джоанне. Страх поднимался откуда-то из самых глубин ее нутра и физически сковывал, словно стягивая ноги резиновыми жгутами. Она наяву переживала кошмарный сон, когда надо бежать, спасать свою жизнь, но не можешь двинуться с места.

Они потерялись, как только могут потеряться люди.

Джунгли поглотили их – сожрали заживо. Им отсюда не выйти.

Однако Джоанна продолжала двигаться вперед. Что-то, – наверное, чистое упрямство – заставляло ее переставлять ноги.

Маршевые песни – правой, левой.

Марширую и песенку пою.

Сапоги для того, чтобы маршировать.

Маршируй, как солдат.

Джоанна решила, что будет идти до тех пор, пока способна двигаться. Это было красиво: шагать и шагать вперед, а потом упасть. Бороться до конца.

Наступило раннее утро. За исключением краткой задержки у сожженного кокаинового поля, она шла без остановки шесть часов подряд.

И вдруг почувствовала запах.

Замерла как вкопанная, закрыла глаза и скрестила пальцы.

«Принюхайся еще».

Она повела носом.

Колбаса.

Неужели это возможно?

Горячая, обжигающая, ароматная колбаса.

Может быть, так пахнет какое-нибудь растение? Или животное? Может быть, это запах джунглей, с которым она не знакома?

Джоанна снова принюхалась к воздуху, повременила. Да нет, все ясно как день. Кто-то готовит завтрак.

Ее сердце екнуло, заныло, перевернулось в груди. Она перестала укачивать Джоэль, поднесла к лицу и прошептала:

– Мы справились. Мы идем домой. Мы свободны.

Перед глазами не возникло ничего нового – те же деревья, пни и папоротники. Большая, покрытая росой паутина преломляла солнечные лучи множеством сверкающих огней.

Джоанна шла на запах. Налево, направо, затем прямо.

Ну, нос, только не подведи!

Джунгли как будто бы поредели – не вдруг, постепенно, но явно стало светлее. Воздух сделался не таким тяжелым – отпустило легкие, затем отстала мошкара.

Запах усилился, он щекотал ноздри, окутывал ее всю.

Джоанна уже видела просвет между деревьями.

Она ускорила шаг. Если бы на ней были кроссовки, а не туфли на полудюймовых каблуках, бросилась бы бежать.

Даже Джоэль почувствовала перемену в настроении матери – стала плакать тише, а затем прекратила вовсе. Несколько раз икнула и хрипло фыркнула.

Джоанна поняла, что идет по земле, по которой ходили люди. Кто-то рвал здесь стебельки и втоптал в грязь широкий зеленый лист папоротника. Ей даже показалось, что она различила след ноги.

Запах кружил голову. Джоанна чувствовала себя словно пьяная. Она обогнула большое баньяновое дерево и внезапно оказалась на открытом пространстве.

Перед ней маячила одинокая фигура, освещенная со спины солнцем цвета мармелада.

Ей что-то сказали.

Не выпуская из рук ребенка, Джоанна опустилась на землю. Уронила голову на грудь и, раскачиваясь из стороны в сторону, расплакалась.

– Нет, – шептала она себе, Джоэль и стоявшей перед ней на прогалине женщине. А может быть, и самому Всевышнему. – Нет…

Прогалина полого поднималась к гребню холма, на котором расположилась скромная ферма.

Труба курилась дымком, ставни были выкрашены в лиственно-зеленый цвет. Сзади в покосившемся загоне обитали петухи, козы и коровы.

Джоанна впервые увидела это место снаружи.

– Быстрее, – сказала Галина. – Скорее назад в комнату, пока никто не заметил.

Галина ввела ее в дом через заднее крыльцо. Но остаться незамеченными им не удалось. Женщины наткнулись на индейскую девочку с длинными черными волосами, которая выходила из туалета.

– Ей стало плохо, – объяснила девочке по-испански Галина. – Пришлось вывести на свежий воздух.

Та не проявила никакого интереса, только кивнула.

Галина ввела Джоанну в комнату, закрыла дверь, села и сказала:

– Это было очень глупо. Вы же не знаете джунглей. – Она приняла Джоэль из уставших рук матери, перепеленала и накормила. – Вы бы там погибли.

– Так и так погибать, – ответила Джоанна. Она впервые позволила себе сказать это вслух. Словно до этого боялась, что стоит произнести и страшная мысль обернется реальностью.

– Не надо так говорить, – покачала головой Галина.

– Почему? Это же правда. Меня убьют, как убили Маруху и Беатрис. Вы не хотите об этом упоминать. Но их убили здесь, в этой комнате. Я могу показать вам их кровь.

– Ее простуда усилилась, – Галина имела в виду Джоэль. Она предпочитала не тревожить двух призраков, которые все еще витали в этой комнате.

– Да, усилилась, – согласилась Джоанна. – Ее мать по-прежнему прикована к стене. И не будем вспоминать двух убитых женщин. – Собственный голос показался Джоанне чужим – невыразительным, бесстрастным. «Это оттого, – подумала она, – что я потеряла в джунглях надежду».

– Я собираюсь положить ее спать, – сказала Галина.

– Хорошо. Замечательная мысль. А заодно уложите меня.

Колумбийка моргнула и погладила ее по руке.

Няня. Похитительница. Подруга. Тюремщица.

– Я вас не понимаю, – сказала Джоанна.

– Что?

– Не понимаю. Вас. Почему вы здесь? С этими людьми – убийцами, преступниками? Вы ведь мать.

Галина собиралась уходить, но остановилась и обернулась к ней. «Слово найдено», – решила Джоанна. В этом все дело. Мать.

– Вы так и не досказали свою историю. Расскажите. Я хочу послушать на ночь хорошую историю. Хочу понять, почему вы здесь.

«Я хочу послушать на ночь хорошую историю…»

Именно так говорила Клаудия, чтобы подольше не отправляться в постель.

«Расскажи, мама, – упрашивала она, – историю…»

Что ж, хорошо.

Вот такая история.

Уйдя из бара в тот день, Галина с мужем больше ни разу не говорили с Клаудией.

Иногда им звонил парень из университета.

В горах произошел бой с участием вертолетно-десантных войск. Новая инициатива только что пришедшего к власти президента, который поклялся проводить в отношении партизан жесткую политику. Клаудия тоже была там. Армейские офицеры упоминали о красивой девушке в камуфляже. «Не беспокойтесь, – обнадежил их парень, – ее не задело».

Правительственные вылазки случались не часто и устраивались больше для показухи. Все понимали, что жесткая политика по отношению к партизанам – это пустые заявления. В Колумбии были две жесткие группировки, но правительство не входило в их число.

Левой группировкой была ФАРК – Революционные вооруженные силы Колумбии.

Правой – Объединенные силы самообороны.

Все названия в подобных игрищах – не что иное, как чистейшая ирония. Что значит «силы самообороны»? Будто на бейсбольном поле получил по носу от задиры и должен защищаться… Не исключено, что многие искренне полагали, что именно так и происходит в реальной жизни.

Но только не тот, кто заварил эту кашу.

Чтобы понять, что произошло с Клаудией, надо знать и его тоже. Представьте, как она, хрупкая восьмилетка, бегает по улочкам Чапениро и как легко на ее нежной коже появляются синяки. А он в это время растет в Медельине и сам щедро сажает синяки другим. Они были полными противоположностями. Клаудия – светлой стороной, а он – темной.

И им суждено было столкнуться.

Как объяснить, что такое Мануэль Риохас?