– Из детей. Которых брали на воспитание.

В комнату вошла пожилая женщина, наклонилась к Рейчел и что-то сказала на идише. Вдова поднялась. Пол хотел ее поддержать, но Рейчел отстранила его. У Пола сложилось ощущение, что эта женщина сильнее, чем показалась на первый взгляд, – достаточно сильная, чтобы пережить самоубийство мужа и все следующие за ним долгие, одинокие ночи. Во второй раз она не скоро упадет в обморок.

Пол еще немного покрутился в их доме.

Ему становилось все более неуютно. Жара жарой, но, кроме нее, ему досаждали косые взгляды, перешептывание на идише и недружелюбие соболезнующих, которые явно не звали его в свою компанию.

Но тут, к его большому облегчению, явился еще один такой же неуместный человек, как он сам.

Он был черный – чернее некуда.

Поначалу Пол решил, что человек пришел убраться. Собрать пустые тарелки, полные крошек коробки из-под пирогов, испачканные губной помадой картонные стаканчики и вынести все это в мусорный ящик.

Однако на черном был костюм. Плохо сидевший, не слишком дорогой, но тем не менее костюм. Он был bona fide[57] соболезнующий.

Тут же стало очевидно: если на Пола смотрели, как на лезущего не в свое дело, то на него – как на откровенно непрошеного гостя.

Но черного как будто не тронула реакция собравшихся на его появление. Он подошел к Рейчел, которая снова сидела на неудобном табурете без спинки (Пол отметил, что и это неудобство, видимо, было одной из составляющих их образа жизни), наклонился, пожал ей руку и что-то сказал. Рейчел выглядела немного изумленной – наверное, все еще переваривала то, что сообщил ей Пол. Но нашла в себе силы кивнуть и что-то пробормотать в ответ.

Когда черный отошел и уставился на последнюю оставшуюся на столе галету с печеночным паштетом, явно не понимая, что это такое, Пол объяснил:

– Печень.

– Неужели печень? Вот уж не подумал бы. Ненавижу печенку.

– Это печеночный паштет, совсем другое дело. Очень вкусно.

– Все равно я не любитель печени. Меня зовут Джулиус.

– Пол Брейдбарт. – Они обменялись рукопожатием.

– Похоже, Пол, мы с вами здесь единственные, кто не носит тюбетеек.

– Кип. – Пол не удержался, чтобы не поправить его.

– Как? Ну да ладно, все равно.

– Вы друг Майлза?

– Друг? Угу. Наши дорожки пересекались.

– По профессиональной линии?

– Что?

– Вы тоже адвокат?

Вопрос рассмешил Джулиуса.

– Да нет, я с другой стороны.

– Что значит «с другой стороны»?

– Он меня защищал. – На правой кисти Джулиуса был длинный шрам, убегавший к запястью.

– О, так Майлз был вашим адвокатом?

– Именно. Суд по делам несовершеннолетних. Давние дела. Я был тогда скверным мальчишкой и вляпался в дерьмо.

– Он вам помог?

– Еще как! Вытащил мою задницу из детской каталажки.

– Освободил вас из тюрьмы?

– Типа того. А что тут удивительного?

– Я просто поддерживаю разговор.

– Ах вот что…

– Я никого здесь больше не знаю.

– Мне с ними тоже не в жилу.

– Тогда зачем пришли?

– Я же сказал: Майлз все отлично обтяпал. Вытащил из детской тюрьмы.

– Вас отпустили?

– Вам выдать отчет по полной программе? Так вот, я оказался по уши в дерьме. Застрелил одного козла. А Майлз добился, чтобы меня освидетельствовали. Асоциальный тип. Таких помещают в дурдом.

– Ну и что? Получилось удачно?

– Ничего. Сидишь себе, рисуешь картинки, к тебе особенно не пристают. Я много читал, все время терся в библиотеке. А когда вышел, уже знал, куда пойти, кроме как к тем волкам.

– И долго пришлось там оставаться? В больнице?

– Немало. Угодил в зверинец в пятнадцать лет.

– Зверинец? Вы же сказали, что там не так плохо.

– Угу. Мы называли больницу зверинцем, потому что она стояла напротив зоопарка в Бронксе. По ночам мы слышали слонов. А иногда львов. Весной наших придурков выводили туда на прогулку. Давали еду для лам. А половина ребят сами ее ели. Вот умора.

Один из соболезнующих, пожилой еврей с густой седой бородой, покосился на них укоризненно.

– Ну вот, нас опять записали в невежливые рожи.

Пол под предлогом поисков съедобного куска мягко увлек собеседника в другой конец комнаты.

– Вы поддерживали отношения с Майлзом? – спросил он, когда нужная тарелка была найдена, захвачена и подчищена.

– Вроде того. Время от времени. Заскакивал, если делал что-то хорошее, чтобы он знал, что я еще жив. Клевый был человек.

– Да, – подтвердил Пол.

Настало время уходить.

Джулиус откланялся несколько минут назад, объявив о своем уходе у входной двери:

– Джулиус вас покидает, но никто об этом не жалеет.

«Что я предложу орнитологу? – думал Пол. – Неопределенный доклад о многообещающих близких результатах?»

Он попрощался с Рейчел и мальчиками, и вдова с облегчением наблюдала, как он уходит.

А на ступенях столкнулся с кем-то, кто поднимался в дом.

Поднял глаза, собираясь извиниться, и осекся.

– Не покажешь, где припаркована машина?

Моше был одет в элегантный траурный костюм – черный шелковый пиджак, угольно-черный галстук и пришпиленная к волосам заколкой черная вязаная шерстяная кипа. Он был не один.

Рядом с ним стоял тот, кого Пол оглушил куском цемента. На лбу – повязка с проступившими пятнами.

Пол физически, как дуновение ветра, почувствовал угрозу.

– Так как насчет машины, Пол? Будь добр, скажи, где она стоит?

– В Куинсе, – ответил он.

Перед тем, как сесть в поезд и вернуться в город, Пол оставил украденный автомобиль на Лонг-Айленде.

– В Куинсе… – повторил Моше. – А если поточнее? Может быть, рядом с «Корона айс кинг»? Не поверишь, но там лучшее в городе мороженое. Так о какой части Куинса мы с тобой толкуем?

– Лонг-Айленд-сити. Двадцать четвертая улица на пересечении с Северным бульваром. – Пол не сводил глаз с татуировки «СССР». Это было несложно, поскольку ее хозяин торчал как раз перед ним.

– Хорошо, что ты мне сказал. Ценю.

Наступила тишина. Но не покой. В атмосфере что-то витало, и отнюдь не приятное.

– Ты нервничаешь, дружок, – продолжал Моше. – Снова напал паук?

Пол не шевелился. Моше обошел его и направился наверх. Пол умудрился не отступить, даже когда с ним поравнялся дылда с татуировкой. На верхней ступени Моше обернулся.

– Расслабься, приятель. Я работаю за наличные. Нет наличных – нет и работы. Ясно? – Он кивнул в сторону двери. – Человек, с которым я сотрудничал, скончался. Беда. – Он взялся за ручку, но сделал вид, что спохватился: – Хотя постой. Расслабляться тебе рановато. Мой друг на тебя сильно сердит. – Моше громко рассмеялся и вошел в дом.

Пол ходил и непрестанно обливался холодным потом.

Слышал, как тикают его наручные часы.

Ему снилось, что Джоанна умерла. Он присутствовал на ее похоронах и разговаривал с Майлзом.

Однажды утром за спиной почудился ее голос. Пол обернулся: позади него шла молодая мама, толкая перед собой коляску и разговаривая по мобильному телефону.

Теперь допросы назывались опросами. Но смысл не изменился. Отчет Пола расценили должным образом – как лепет не подготовившегося к экзамену двоечника.

– Другими словами, Пол, ты облажался, дружок, – заявил ему орнитолог. – Тебе на шпика еще тянуть и тянуть.

– Мне нужно немного времени, – ответил Пол.

Но со временем как раз и была проблема. Времени не оставалось.

Если он хотел, чтобы орнитолог помог ему спасти Джоанну, требовалось что-то предложить. Конечно, если Джоанну еще можно было спасти.

Теперь, когда Пол стал неофициальным информатором АКН, ему позволили спать на кровати. Вернее, не спать, а крутиться, метаться и широко открытыми глазами смотреть в потолок.

Через две секунды после того, как он вернулся в квартиру, в дверь постучали.