Через несколько минут после того, как привели Джоанну, в комнате появился мрачного вида человек, который назвался доктором. Он объявил, что всякие разговоры между ними запрещены. И при этом погрозил пальцем, словно рассерженная наставница в монастырской школе для девочек.

Другие охранники более снисходительны, сказала Маруха. Или, по крайней мере, обращают на своих пленниц меньше внимания. По вечерам они главным образом слушают репортажи с футбольных матчей по радио в коридоре или смотрят по телевизору «мыльные оперы».

Джоанна потеряла Пола, затем Джоэль. Теперь ее окружали люди, которые прошли те же испытания, что и она. У них были семьи, дети, родители. И они ее понимали.

Женщины шептались и переговаривались жестами. Маруха и Беатрис поведали Джоанне свои истории, показали фотографии своих супругов, детей и даже домов. Одна из них жила в фешенебельном районе Боготы Ла Калера, другая обосновалась на холмах над городом.

Когда они спросили, есть ли у Джоанны дети, она ответила: «Да. Девочка». Но никаких фотографий у нее нет. Только образ, который она хранит в мыслях. Джоанна рассказала, что произошло с ней и Полом. Маруха и Беатрис вздыхали и сочувственно качали головами.

Все трое спали на одном матраце – валетом. Маруха, в той, прошлой, жизни бывшая неисправимой курильщицей, ужасно храпела. Беатрис, пытаясь ее утихомирить, толкала под ребра. Разумеется, с любовью, по-сестрински.

Они, должно быть, находились в горах, решила Джоанна. Ночью стало безумно холодно, при дыхании изо рта вырывался пар, и они, пытаясь согреться, прижимались друг к другу. А утром доски на окнах покрылись пятнышками инея.

На второй день у Джоанны возникло ощущение, что все это – какая-то нескончаемая вечеринка в пижамах. Они заплетали друг другу волосы. Кто-то из охранников дал Марухе пузырек дешевого лака для ногтей «Алая страсть». И они по очереди делали друг другу маникюр и педикюр.

Мужчина, который щупал груди Джоанны, больше не приближался, и ее страх перед насилием постепенно померк, уступая место другим страхам. Разумеется, страху перед смертью.

И другому, грызущему изнутри, который был едва ли не страшнее: удастся ли когда-нибудь отсюда выйти?

Маруха и Беатрис были похожи на давно сидящих в тюрьме и уже угасающих узниц; их лица посерели. И Джоанна спрашивала себя, как скоро и ее кожа приобретет такой же оттенок.

Иногда, сообщила Беатрис, охранники позволяли им смотреть вместе с ними телевизор. И они с нетерпением ждали выпусков новостей. В этих выпусках время от времени появлялись их мужья и дарили крупицу надежды.

«Мы ведем переговоры. Мы пытаемся вас вытащить. Бодритесь».

Джоанна понимала, что у нее такого утешения не будет. Пол уехал и растворился в эфире так же мгновенно и бесследно, как ее прошлая жизнь.

На третье утро раздался стук в дверь. Это само по себе было необычно: охранники привыкли вваливаться в комнату, когда им заблагорассудится, не обращая внимания на то, что их пленницы могли лежать, шептаться или даже, полураздевшись, протирать себя губкой из ведра с чуть теплой водой. «Купание шлюхи» – кажется, это так называлось?

Но на этот раз все трое сидели одетые в центре комнаты и коротали время, составляя список своих любимых городов. Беатрис выбрала Рим, Рио и Лас-Вегас. Маруха – Сан-Франциско, Буэнос-Айрес и Акапулько. Настала очередь Джоанны. Но она не могла придумать ничего, кроме Нью-Йорка. Города, в котором жила и в который изо всех сил желала вернуться.

Дверь открылась. В комнату вошла Галина.

До какой же степени отчаяния дошла Джоанна, если вид ее похитительницы вызвал у нее прилив… чего же именно? Радости? Облегчения? Или просто удовольствия от вида знакомого лица?

Может быть, такое чувство возникло от того, что Галина выглядела по-другому, чем в прошлый раз, когда мрачно объявила Джоанне, что Полу не удалось выполнить задание. Теперь она была больше похожа на другую Галину – ту, с которой каждый с удовольствием посидел бы на солнышке на скамейке в парке.

Она поманила к себе Джоанну – хотела ей что-то сказать.

– У нас есть вести от вашего мужа. – Галина сжала ей руку. – Подождите, все еще образуется.

Сердце Джоанны, или ее дух, – словом, то, что способно вознести человека на седьмое небо, всколыхнулось в груди. И не потому, что она услышала радостную новость. Нет.

Галина приехала в горы не одна. Следом за ней вошел один из охранников – тот застенчивый паренек, что выглядел лет на тринадцать.

Он нес на руках Джоэль.

Они переехали Уильямсбургский мост, нырнули в тоннель Линкольна и направились куда-то за пределы Джерси-Сити. Было пять часов вечера. Безлюдную дорогу обрамляли поля колышущейся тимофеевки. «Высокой, до глаза слону». Строка была из любимого мюзикла Джоанны – «Оклахомы». Пол сказал Майлзу, что на их последнюю годовщину они с Джоанной ходили на возобновленную постановку спектакля.

Слово «последняя» застряло у него в горле.

Прошло три дня и восемнадцать часов с тех пор, как он оставил жену и дочь.

Болото вибрировало от непрерывного гудения насекомых. Но счет в бейсбольном матче «Большой лиги» был превосходно слышен. Майлз слушал с жадным вниманием.

– Бейсбол – такой спорт, в котором очень трудно выверить шансы на успех. Жестокий.

– Вы имеете в виду тотализатор?

– Да. Тут все дело в пробежках – одной, другой, третьей, и все в конечном итоге зависит от питчера. Худшая на свете команда может выиграть шестьдесят раз в год. Вот и думай тут, на кого ставить.

– Не знал, что вы делаете ставки.

– По крохам. По двадцать, тридцать долларов, чтобы поднять настроение. Знаете, это мой маленький бунт против предписанного традициями образа жизни. У ортодоксального иудея на все есть свои скрупулезные правила. Может вывести из себя.

Пол предположил, что и присутствие Майлза на работе без кипы – тоже маленький бунт против предписываемого образа жизни.

– А вам не приходило когда-нибудь в голову отказаться от своей ортодоксальности?

– Еще как приходило. Но кем я буду в таком случае? Задавать мне подобный вопрос – все равно что спрашивать черного, не желает ли он перестать быть черным. Можно размышлять как угодно, но вы тот, кто вы есть.

– И что, существуют правила по поводу ставок на бейсбольные матчи?

– Безусловно. Правила предписывают сторониться подобных занятий. – Майлз выключил радио.

Пол чуть не сказал, сколько часов во время обеда они с коллегами провели, устанавливая актуарные вероятности выигрышей в бейсболе с разными питчерами и разными бэттерами на разных полях. Он мог бы сообщить Майлзу, что, когда на третьей площадке Комо-парка появляется Барри Бондз, вероятность выигрыша три к одному. Два раза из трех он запускает мяч в стратосферу.

Но промолчал.

Пол понимал: адвокат говорит о спорте, чтобы не говорить о другом. О том, что они делали в данный момент. А в данный момент они предполагали встретиться с наркодельцами на болотах за Джерси-Сити. Если бы они говорили об этом, то вынуждены были бы признать, что безнадежно преступили закон.

– Спасибо, – сказал он.

– За что?

– За то, что вы для меня делаете.

Майлз немного помолчал.

– Это я отправил вас в Боготу. Сказал, что там совершенно безопасно. И теперь чувствую определенную ответственность.

– Грандиозно! Может, я вас найму, чтобы вы предъявили иск самому себе?

– Я не занимаюсь исками.

– Вы давно работаете адвокатом? – спросил Пол.

– Давно? – повторил за ним Майлз, словно никогда не задавался этим вопросом. – Слишком давно. И недостаточно давно. Зависит от настроения.

– А почему вы захотели стать юристом?

– Я не хотел. Мечтал стать Сэнди Куфаксом.[30] Но Бог был не на моей стороне. И раз не получилось стать вторым Сэнди, оставалось идти в юристы или врачи. Сделаться вождем краснокожих мне не светило, хотя мы – тоже своего рода племя. Но раз нельзя, так нельзя, и я и пошел в адвокаты. Правда, я стал не тем, чего от меня ожидали.