Добравшись после Бадгаха до крупного селения Калаи-Ахангаран, тезинцы узнали некоторые подробности из прошлого древнего государства Гур. Могучие горы здесь с обеих сторон так сжимали Герируд, что узкая и мрачная теснина, где бурлила река, выглядела словно прорубленная гигантским мечом в скалистых отвесных глыбах. Пробиться через нагромождение скал вверх, к гребню хребта, дорога не могла — она круто сворачивала в боковое ущелье. У входа в это ущелье вздымалась стоявшая несколько поодаль одинокая гора. Она прочно запирала подступы к Калаи-Ахангарану с востока и с запада. Лишь птица, да и то не всякая, могла преодолеть зубцы суровых скалистых хребтов. Как военный человек, Файз Мухаммад сразу оценил неприступность позиции и, вглядевшись, заметил у самой вершины одинокой горы остатки разрушенной крепостной стены.

Ночевать они остановились у малика, старшины Калаи-Ахангарана; впрочем, его власть распространялась и на многие соседние деревни. Малик был уже глубоким старцем, много видевшим и пережившим на своем веку. После ужина, перед сном, он охотно рассказал, как в молодости с отрядами хазарейцев добровольно помогал эмиру Дост Мухаммаду бороться против напавших на Афганистан инглизи.

Файз Мухаммад вспомнил неприступную гору, некогда опоясанную стеной, и спросил:

— Надежная была защита?

Старшина усмехнулся:

— Ты думаешь о нашей крепости? Да, некогда ее мощь пугала врагов. Но ведь она уже не одну сотню лет лежит в развалинах. И не такие твердыни падают, если мужество оставляет защитников…

И малик, прочитавший, по его словам, все старинные рукописи, где повествовалось об истории Гура, рассказал предание об ахангаранской крепости.

— Когда-то, в старину, здесь была столица правителя Гура, не пожелавшего склониться перед повелителем всех известных человеку стран — великим султаном Махмудом Газневи. Когда весть о такой дерзости достигла ушей султана, он собрал многотысячное войско и сам отправился походом на Гур. Два месяца осаждал грозный Махмуд крепость на ахангаранской горе и совсем уже потерял надежду взять ее, но нашелся предатель. Прельстившись обещанным ему богатством, он открыл врагам крепостные ворота. Ворвались солдаты… Правитель Гура по велению султана был казнен, а предателя сбросили с обрыва напротив нашего селения. Он разбился о скалы, и земля вокруг них, забрызганная нечистой кровью, навеки стала красной. С тех пор, если случайный путник, не ведающий о проклятии, тяготеющем над этими багровыми камнями, ляжет, утомленный, там отдохнуть, он уже никогда не встанет, отравленный ядом предателя…

— Хороший рассказ, — почтительно похвалил Файз Мухаммад старца. — Надо, чтобы его услышали все те, кто отравлен ядом покорности и предательства!

— А ты послушай, что произошло потом, — назидательно произнес малик и продолжал. — Сыновья гурского правителя, казненного султаном, поклялись отомстить газневийским владыкам. Но силы были неравны, и вместо сладости победы они испили горечь поражений. Их дети продолжали дело отцов, однако и они отступали перед гордой неприступностью стен Газни, сложенных прославленными мастерами. И лишь правнук владетеля Гура, черпавший силу и настойчивость в ярости отмщения, не впал в уныние. Через сто сорок лет он сровнял с землей великолепную столицу Газневидов. Три дня и три ночи бушевало пламя пожара, уничтожая дворцы, дома и базары Газни, навеки закатилась слава его властителей, а победителя, отомстившего за былой позор Гура, прозвали с тех пор Джехансуз, Поджигатель Вселенной…

Малик умолк. Гафур слушал его рассказ словно зачарованный. Файз Мухаммад тоже был настолько увлечен услышанным, что даже забыл поблагодарить старшину. Потом он спохватился:

— Спасибо тебе за поучительную историю! Только вот что… Ты говоришь, ярость отмщения дает силы для победы. Это очень хорошо. Но ждать сто сорок лет мы не можем. Такое ожидание будет похоже на предательство. Уж если нам самим не удастся воздать инглизи сторицей за унижение родины, то пусть наше дело продолжат сыновья.

И, повернувшись к Гафуру, спросил:

— Ты поклянешься продолжать дело своего отца и деда — до конца дней бороться с врагами родины?

Юноша встал и молча, в знак обета, склонил голову.

Старец тоже поднялся и, воздев кверху руки, торжественно сказал:

— Да не иссякнет ваша воля и сила!

На следующее утро, тепло попрощавшись со старшиной Калаи-Ахангарана, тезинцы двинулись дальше. За перевалом Хутур-Хун дорога, описав огромную, вытянутую к югу дугу в обход намертво сжавших Герируд скал, снова вывела путников в долину этой реки. После суровых красок Хазараджата совершенно иной мир открылся перед глазами Файз Мухаммада и Гафура.

В первом же селении, Кафтар-Хона, их поразили странные сооружения из сырцового кирпича. Крупные, массивные, без единого окна внизу, они завершались башнями со множеством отверстий.

Герат.

Одолеваемый любопытством, Гафур набрался смелости и решил проявить самостоятельность.

— Кто живет в этих домах, аба? Какой народ? — спросил он у стоявшего близ одного из таких строений долговязого усача в полосатом халате.

У того округлились глаза, и он визгливо расхохотался, хлопая себя по бедрам.

— Какой народ в этих домах? Ха-ха-ха…

Наконец он успокоился и подошел поближе к побагровевшему от неловкости подростку:

— Насмешил ты меня, сынок… Это не дома, и никакой народ тут не живет. Это голубятни. А дырки сделаны, чтобы птицы могли свить побольше гнезд. Гератцы — люди хитрые. Им нужно много удобрений для своих полей. Вот голуби и помогают им. Понял?

Гафур поблагодарил за объяснение, а про себя решил, что получил хороший урок за проявленное любопытство, недостойное настоящего мужчины. Впрочем, его внимание отвлекли величественные развалины древней мечети Ходжаи-Чишт.

Скоро настал черед удивляться Файз Мухаммаду: нигде до того он не видел столь ухоженных полей и садов, столь широкой полосы тщательно обработанной земли. Это был Гератский оазис, один из древнейших очагов мировой земледельческой культуры.

Услыхав восклицание сына, въехавшего на пригорок, кефтан пришпорил База и подскакал к нему. Гафур не случайно нарушил данное самому себе обещание проявлять сдержанность. Внизу, на некотором отдалении, вырисовывался огромный, почти правильный квадрат мощной стены. Внутри этот квадрат был сплошь заполнен множеством укрывшихся в зелени строений. В центре — крыши, крыши, крыши, а к середине северной стены примыкали громадные башни и бастионы могучей крепости. То тут, то там к небу вздымались минареты; их облицовка ярко горела в лучах еще не успевшего высоко подняться солнца.

Древний Герат…

Дорога, слегка изгибаясь, спускалась к северо-восточному углу городского вала, где были сооружены ворота Кутабчак, одни из четырех ворот города. Вся окружающая местность представляла собой густой массив садов, огородов и виноградников — дома жителей в полном смысле слова утопали в них.

«Что ждет нас здесь? — подумал Файз Мухаммад. — Будем надеяться, что Аллах вразумит молодого правителя! Как бы то ни было, приехали».

Вскоре его с сыном поглотил лабиринт улочек Герата.

Четвертого дня месяца джумади-ус-сани 1296 года хиджры, или в понедельник 26 мая 1879 года христианского летосчисления, в огромном шатре на окраине Гайдамака готовилось торжественное подписание договора между Британской империей и Афганистаном. Снова выстроился гусарский эскадрон, у пушек замерли артиллеристы. На этот раз к салюту изготовились девять орудийных расчетов: англичане уже полуофициально признавали Мухаммада Якуб-хана «независимым, самостоятельным правителем». Новым в ритуале был военный оркестр. Ревом труб, грохотом барабанов и литавр возвещалось наступление этапа доверия в англо-афганских отношениях.