В назначенный срок, к 12 часам, с двух сторон подъехали эмир Афганистана Мухаммад Якуб-хан со свитой и британский политический чиновник по особым поручениям майор Каваньяри со своими помощниками. Поддерживаемый придворными, эмир сошел с лошади и, не глядя по сторонам, в сопровождении мустоуфи Хабибуллы-хана и сипахсалара Дауд Шах-хана вошел в шатер, где на маленьком столике лежали письменные принадлежности. Следом за ним, сопровождаемый Дженкинсом, направился Каваньяри с двумя экземплярами договора в руках — на английском и персидском языках. Еще несколько минут, и грянул залп. Он свидетельствовал о том, что в Гандамаке родился исторический документ, установивший искреннюю приязнь и сердечную дружбу между Лондоном и Кабулом.

В завершение торжества предусматривался обмен поздравительными телеграммами между афганским эмиром, пребывающим в Гандамаке, и вице-королем, находящимся за сотни миль от Гандамака, в Симле. Осуществлялся он при помощи аппаратов военного телеграфа, установленных здесь англичанами. С одной стороны, это был жест внимания одного из столпов могущественной империи к правителю не очень значительного государства для поощрения его дальнейшего сближения с Лондоном, а с другой — демонстрация британской технической мощи перед «невежественным дикарем» из горной глуши…

Каваньяри внимательно наблюдал за реакцией Якуб-хана на приветствие лорда Литтона. Как он и ожидал, эмир проявил обычную нерешительность и вялость; он оглядывался то на Хабибуллу-хана, то на Дауд Шах-хана, словно дожидаясь от них совета, в какой момент следует выразить вполне уместный в этом случае восторг.

Однако после этой церемонии эмир неожиданно обратился к Каваньяри с требованием вывести войска из тех областей, которые по договору возвращались Афганистану. Майор был вынужден разъяснить Якуб-хану, что по санитарным соображениям это нельзя сделать немедленно, а главное, мирное соглашение еще не утверждено вице-королем и, стало быть, не вступило в силу. Тогда афганец стал настаивать на быстрейшем утверждении документа. Поскольку это отвечало интересам самого Каваньяри, он принял необходимые меры.

На рассвете следующего дня майор Каваньяри вложил драгоценный договор в сумку и передал ее своему помощнику. Дженкинс повесил ее через плечо и вскочил на коня. Несколько мгновений — и он исчез за поворотом горной дороги, пыльной и каменистой. Не вылезая из седла в течение тринадцати часов, он проскакал 120 миль до Пешавара, там пересел в экипаж, затем в поезд, потом в коляску и помчался в Симлу.

…В затерянной среди Гималаев Симле было значительно прохладнее, чем в равнинных районах Пенджаба, которые только что проехал Дженкинс. Сосны и гималайские кедры мерно покачивались под порывами ветра, долетавшего с гор, покрытых вечными снегами.

30 мая 1879 года в большом зале «Белого дома» за столом заседаний собрались члены Совета при вице-короле. Их внимание привлек молодой человек, скромно сидевший у стены. Лорд Литтон заметил это и представил его:

— Джентльмены, перед вами вестник богов в форме Индийской гражданской службы.

Коллеги Литтона, уже освоившиеся со склонностью своего шефа к образной речи, на этот раз недоуменно молчали. Выдержав паузу и насладившись озадаченностью членов Совета, вице-король продолжал, улыбаясь:

— Полагаю, вы не забыли заявление лорда Биконсфилда в палате общин о случайном и ненаучном характере северо-западной границы Индии… В моих руках документ, призванный коренным образом выправить положение. Это подлинный текст договора с афганским эмиром, и привез его для ратификации со сказочной быстротой мистер Уильям Дженкинс.

Раздались легкие аплодисменты.

— Но речь идет уже не только о новой границе. В конце концов эта проблема не столь уж сложна для решения. Мы пошли дальше. Майор Каваньяри, чьи донесения из Пешавара вам достаточно известны, смог по нашим указаниям весьма умело договориться в Гандамаке о практическом подчинении Афганистана британским интересам. Пройдет немного времени, и, я не сомневаюсь, эта страна станет великолепным плацдармом для распространения нашего влияния за Гиндукуш.

Лица сидящих в зале выражали явное удовлетворение.

— Итак, в договоре десять статей. Одна содержательнее другой. Первая устанавливает вечный мир между нами и эмиром с его преемниками. Вторая избавляет любого из его подданных, оказавших нам содействие, от какой-либо ответственности — весьма перспективный пункт, смею вас заверить… Третья — прошу внимания! — обязывает эмира, я читаю, «вести свои сношения с иностранными государствами в соответствии с советами и пожеланиями английского правительства». Иными словами, без нашего на то согласия ему не дозволяется вступать ни в какие контакты с другими странами. Полный контроль, джентльмены! Разумеется, мы окажем афганскому правителю помощь против чужеземцев деньгами, оружием, войсками, но, заметьте, «таким образом, какой британское правительство признает наиболее полезным для этой цели».

Лорд Литтон сиял. Его эмоциональное выступление произвело ожидаемое впечатление, а для человека, склонного к буффонаде и некоторому позерству, это было небезразлично.

— Четвертой статьей представитель Великобритании с надлежащим конвоем допускается в Кабул. Нам, к сожалению, пока не удалось добиться размещения своих людей в других афганских городах. Пока… Но резиденту в Кабуле дается право посылать агентов — и тоже с конвоем — в любые пограничные пункты, куда он сочтет нужным. Это также позволит нам контролировать обстановку и готовить почву для дальнейшего продвижения. Англичане — народ щедрый и великодушный, вам это не нужно объяснять, джентльмены, и мы разрешили его высочеству эмиру отправить своего человека, чтобы он состоял при вице-короле или находился в любом месте наших владений в Индии. Не думаю, чтобы Якуб-хан вообще воспользовался такой возможностью: она ему ни к чему.

Бросив взгляд на текст договора, Литтон продолжал.

— Пятая статья серьезна лишь наполовину. Я имею в виду ту ее часть, которая гласит, что афганские власти гарантируют безопасность представителям Британской империи и соответствующее обращение с ними. Вторая же ее половина, где говорится о невмешательстве этих представителей во внутренние дела Афганистана, — лишь дань условностям. Во-первых, не всегда ясно, где кончается внутренняя политика и начинается внешняя, при осуществлении которой эмир обязан советоваться с нами. Во-вторых, внутренние дела, как известно, чрезвычайно многообразны, и следующие три статьи подчеркивают, что мы не можем, а значит, и не будем стоять в стороне от их развития в Афганистане.

Вице-король обвел взглядом сидящих за столом.

— Я продолжаю, джентльмены. Правитель Кабула отныне обязывается оказывать содействие торговле английских подданных в его землях, защищать их интересы, облегчать провоз товаров, улучшать дороги, что, кстати говоря, может оказаться полезным для нас и в случае возобновления военных действий… От афганской столицы в Индию срочно протягивается телеграфная линия. Создается новый рынок сбыта наших товаров, что уже само по себе имеет немаловажное значение. А если проникнуть далее, в глубины Азии, в Бухару и Хиву, Коканд и Кашгар и еще бог весть куда… Чем же мы расплачиваемся с Якуб-ханом за все это великолепие? Его собственными городами — Кандагаром и Джелалабадом: по статье девятой они возвращаются эмиру. Но! — Палец Литтона предостерегающе устремился ввысь. — Мы удерживаем за собой округа Куррам, Пишин и Сиби, а это плацдарм для удара по афганской столице и важнейшим пунктам — Кандагару и Газни. Кроме того, в наших руках остаются Хайберский и Мичнийский перевалы на кратчайшей дороге в Кабул и контроль над проживающими там племенами. Наконец, десятая статья предусматривает выплату эмиру и его наследникам шестисот тысяч рупий в год. Это золотая цепь, которая прикует его к нашей колеснице. Полагаю, что индийские налогоплательщики не разорятся из-за этой мизерной в общем бюджете суммы!

— Короче говоря, — резюмировал вице-король, и глаза его засверкали, — мы наконец-то будем иметь в Афганистане своего эмира. Полковник, — неожиданно обернулся он к сидевшему за его спиной Колли. — Запишите, пожалуйста, следующую телеграмму в Лондон и распорядитесь о ее немедленной отправке: «Договор с эмиром ратифицирован. Англичане получают преобладающее политическое положение и влияние в Афганистане, которое всегда было открыто признанной целью британской политики, но которого правительство Великобритании ранее не могло добиться».