Генерал Примроуз заперся со всеми войсками в кандагарской крепости, рассылая оттуда призывы о помощи.

…Пока гератская конница преследовала англо-индийское воинство, афганцы собирали убитых и раненых.

Аюб-хан стоял перед изрешеченным пулями телом Файз Мухаммада, вынесенным с поля боя на импровизированных носилках из джезаилей, и не скрывал слез. Корнейль остался невредимым после рискованной рекогносцировки, проведенной им с хотаком Ахмадом под огнем чуть ли не всей пехоты Бэрроуза, но затем, встретив грудью залп нескольких десятков ружей гренадеров и «стрелков Джэкоба», пал вместе с Базом бездыханным.

К телу отца приник Гафур. Мурад Алим, глаза которого тоже набухли от слез, с трудом оторвал от него мальчика.

Подошли несколько гази с какими-то свертками в руках. Среди них выделялся огромный Ахмад. Он прихрамывал, рубаха была разорвана и покрыта кровавыми пятнами. Увидев изуродованное тело Файз Мухаммада, хотак заскрипел зубами и прошептал:

— Знал бы ты, корнейль, как мы за тебя отомстили! Жаль, что ты погиб… Мы бы вместе дошли до Сулеймановых гор!

По его знаку к ногам Аюб-хана гази сложили принесенные свертки. Сардар пошевелил их концом сапога:

— Что это?

Придворные подняли их и развернули. Это были знамена инглизи. На одном из них дракон с громадным хвостом разинул пасть, на другом была изображена белая лошадь.

— Захваченные знамена… — задумчиво сказал Аюб-хан. — Это хорошо. Мы достойно похороним нашего храброго корнейля. Надо, чтобы народ навеки сохранил память о герое!

Он распорядился, чтобы тезинца похоронили на высоком холме у Майванда, завернув не только в чалму, как это положено для умерших в дороге мусульман, но и в священную зеленую ткань.

— А в ноги ему бросьте знамена инглизи. Файз Мухаммад много сделал для нашей победы, а сегодня отдал за нее жизнь! Если сын героя захочет, мы возьмем его в нашу семью, — добавил гератский властитель, глядя на Гафура. — Простимся с погибшими и подумаем, что делать дальше. Дорогу себе мы проложили — и на Кандагар и на Газни!..

Родственники, земляки, соратники прощались с погибшими; их оказалось немало и среди подоспевших на помощь гератцам местных жителей: ведь многие из них почти с голыми руками шли на британские ружья и пушки.

— Что это за девушка так вовремя запела ландый? — спросил Аюб-хан у одного из своих приближенных.

— Это Малалай, дочь кузнеца из Кушки-Нахуда, — ответил тот. — Смелая! Мы хороним ее рядом с мужчинами.

— До меня донеслась ее песня, но слов нельзя было разобрать, — задумчиво сказал гератский правитель.

— А я расслышал и запомнил надолго:

— Да, гордые слова! — подтвердил Аюб-хан.

Муллы затянули заунывную погребальную молитву, и вскоре на поле афганской славы выросли земляные холмики, выложенные по обычаю камнями.

Затем, уже после общей благодарственной молитвы Аллаху, ниспославшему победу, Аюб-хан в одном из майвандских домов собрал военачальников, старшин и вождей племен, чтобы обсудить планы на будущее. На ковре совета расселись участники сражения. Они горячо переживали перипетии боя, перебивали друг друга, и правителю стоило немалых усилий навести порядок.

— Сардары! Было славное дело, им и наши дети будут гордиться. Но что было, то прошло. Борьба с инглизи еще не кончилась, а незавершенное дело — что конь о трех подковах. Пока враги не опомнились, нужно идти на Калати-Гильзаи, а оттуда на Газни. Там мулла Мушки Алам и гильзайские воины ждут нас. С нами будет вся страна. Мы разобьем врага, запрем в нескольких крупных городах, а затем истребим.

Поднялся корнейль Аминулла.

— Я полагаю, что надо двигаться на Кандагар. Он рядом, и тут нам помогут жители. До Калати-Гильзаи далеко, до Газни еще дальше. Неизвестно, с чем мы там встретимся. «Кто неосторожно ходит, тот падает!» — говорят у нас. Войска устали. Надо пополнить запасы, отдохнуть. Это можно сделать во время осады Кандагара. Или когда возьмем его. Вот он, близко, — повторил Аминулла.

В комнате снова поднялся шум. Старшины племен единодушно поддержали корнейля. За предложение Аюб-хана высказался лишь Мурад Алим, да и то, тяжело переживая смерть друга, он смог промолвить только несколько слов.

Правитель понимал, что вожди не хотят уходить далеко от мест расселения своих племен, что они рассчитывают захватить богатую добычу в Кандагаре, основной базе инглизи в Южном Афганистане. Он опасался, что осада или штурм города, к которому теперь наверняка спешат отовсюду войска противника, — задача крайне сложная. Но он слишком зависел от племенного ополчения. Без него, с одними лишь измотанными гератскими солдатами, было бы крайне рискованно направляться на соединение с Мушки Аламом, оставив у себя в тылу сильный вражеский гарнизон…

И Аюб-хан пошел на хорошо укрепленный Кандагар. Это было ошибкой…

«Телеграф, конечно, отличное изобретение. Но на него поневоле начинаешь смотреть по-иному, когда он приносит дурные вести. Уже казалось, что даже в проклятом богом Афганистане все налаживается, и тут на тебе! Теперь об этом Майванде, накануне еще никому не ведомом, неделями будут трубить все газеты».

Такие мысли угнетали секретаря по иностранным делам англо-индийского правительства Альфреда Лайелла, когда его заместитель Мортимер Дюранд принес печальную телеграмму о событиях под Кандагаром. Они сидели, размышляя над происшедшим, в кабинете на втором этаже «Иннес Оун», дома Лайелла в Симле. Распахнутое итальянское окно словно обрамляло давно знакомую живописную картину: высоченные сосны, сквозь которые просматривалась нежно-голубая долина, а за ней зеленые склоны Тара Дэви; над всем этим — безоблачное небо и застывший там орел.

В отличие от своего шефа Дюранд не был поэтом и потому не страдал избытком воображения.

— В конце концов, сэр, — сказал он мягко, — хотя бригаду Бэрроуза начисто разбили, нас прежде всего должны волновать собственно английские потери, ибо в Индии народу не счесть. А там, у Майванда, был лишь один английский полк. Англичан убито в два с половиной раза меньше, чем индийцев, а ранено в три раза меньше.

— Нельзя не отдать должное вашему трогательному стремлению успокоить меня, Мортимер. Но мы не вправе забывать и о многих сотнях погибших в наших индийских частях. Впрочем, не будем играть в прятки, Мортимер! Вы, может быть, удивитесь, услыхав, что я предпочел бы узнать о более крупных потерях, но при условии, что мы одержали верх…

— Естественно, сэр.

— Да-да, Мортимер! — Лайелл в возбуждении встал из-за стола и подошел к окну. — Дело не только в том, что британские войска потерпели тяжелое поражение. Такой бесспорной победы над нами в открытом поле не одерживал ни один вождь во всех долгих войнах в Индии… Что и говорить, этот сокрушительный разгром снова приводит в полнейший беспорядок нашу афганскую политику. Его последствия нелегко предвидеть, но он, несомненно, породит дополнительные трудности, которые придется разрубать мечом. Новые боевые действия с сомнительным исходом…

— Я с вами совершенно согласен, сэр. Бесспорно, уничтожение англо-индийских войск под Майвандом и назревающая угроза Кандагару подрывают военную репутацию Британской империи. Уже давно распространено мнение, и не только среди туземцев Индии, что Афганистан — несчастливая страна для нашего оружия и что мы не гарантированы от дальнейших неудач, пока остаемся за теми горными проходами…

Ворвавшийся ветерок пошевелил тяжелые портьеры, внес в комнату острый аромат и свежесть горного воздуха. Лайелл поежился — он был склонен к простудам, отвернулся от окна и, погладив усы, покосился на собеседника:

— Не намекаете ли вы, мой друг, на то, что я разделял точку зрения лорда Лоуренса, возражавшего против военных методов в отношениях с Кабулом? Не стану отрицать. Но я занял этот пост по предложению лорда Литтона и добросовестно выполнял его указания, хотя и не со всеми был согласен.