— Ты уже взрослый. Садись с нами и послушай. Так вот, Керимджан. Не был я весел, когда направлялся в Гандамак. Правильно говорили. Чего было радоваться. Нас били, а ответить как следует мы не могли. Не подготовились…

Кефтан с горечью взглянул на старосту. Тот внимательно слушал, покручивая ус.

— Но до полного поражения было еще далеко. И того позора, на какой пошел новый эмир, никак нельзя было ожидать. Он поехал к инглизи, чтобы принять все их требования. Нет, не зря Шер Али-хан держал его в тюрьме. Якуб-хан предал родину, предал народ, предал все, за что боролись, за что погибли наши отцы! Твой и мой… — голос кефтана прерывался от негодования.

Глаза Керим-хана налились кровью, а правая рука нырнула куда-то под халат, нащупывая нож.

— Негодяй! — воскликнул он в ярости. — Почему же ты не прирезал его на месте?

— Ну, прирезал бы. А дальше что? Ведь вокруг него свора единомышленников. Дауд Шах и другие. Да и войска инглизи неподалеку. Они наготове. Может, Якуб-хан что-то задумал. Время покажет. Но инглизи так просто не откажутся от своих замыслов. А хотят они одного — надеть нам ярмо на шею. Это ясно. Не удалось сорок лет назад, думают, получится сейчас.

Файз Мухаммад незаметно посмотрел на сына: Гафур сидел, затаив дыхание, стараясь не пропустить ни одного слова.

— Как же теперь быть? — спросил староста. — Что ты намерен делать? Нам к чему готовиться?

— Ты задаешь такие вопросы, дружище, на которые ответить непросто. Во всяком случае, пока. Знаю только одно: надо поднимать народ! Без этого инглизи не одолеть. Так было раньше, так будет и теперь. Нужно оружие, нужны стойкие, хорошо обученные бойцы. И в Тезине тоже надо этим заняться…

— Ты опытный военный, — обрадовался Керим-хан. — Этим и займешься!

— Нет, — с грустью возразил кефтан. — Конечно, неплохо было бы остаться здесь. Семья рядом. Мать очень слаба… Но я покинул эмира, не спросясь. Да еще обругал главного инглизи, с которым шли переговоры, — миджара Камнари. Меня схватят, посадят в тюрьму, а то и казнят…

Гафур вздрогнул.

— Я должен уехать. И куда-нибудь подальше.

На всякий случай Файз Мухаммад решил умолчать о своих намерениях. Кто его знает, как все получится.

Староста понимающе кивнул и поднялся.

— Ну что ж, Файз, удачи тебе. Не забывай земляков. На нас ты всегда можешь положиться. Не подведем.

— Спасибо, Керимджан, готовьтесь к борьбе.

Они обнялись.

Через несколько часов, в предрассветных сумерках, два всадника, отец и сын, выехали из Тезина. Одеты они были так, чтобы не привлекать внимания: подпоясанные кушаками легкие темно-серые халаты, белая чалма на голове отца, тюбетейка — у сына, обычные светлые штаны со множеством складок, на ногах грубые сыромятные сандалии с широкими ремнями. За спинами небольшие мешки: нехитрая снедь, белье. Путники как путники.

…Любой мало-мальски уважающий себя торговец, отправляясь из Кабула в Герат, двинется старинной проторенной дорогой на Газни. Так же поступит и сановник, едущий для ревизии, и богатый паломник, посещающий мусульманские святыни. И в самом деле, их ждет хорошая дорога с караван-сараями, а главное — города Газни, Калати-Гильзаи, Кандагар, Гиришк, Фарах, где можно отдохнуть, уладить дела, встретиться с полезными людьми, обменяться новостями. Не беда, что на этом пути придется преодолеть многие сотни миль. На Востоке время не всегда течет быстро, а приятная беседа может с лихвой возместить потерянные дни. Да и потеря ли это? Все предначертано свыше, и роза, что расцвела до срока, быстро вянет…

Но Файз Мухаммаду было не до бесед. Он торопился. Очень торопился. Он так спешил, что даже обогнул Кабул, тем более что там его могла ждать опасность — распоряжение эмира об аресте. Около Вазирабада кефтан с Гафуром достигли Газнийской дороги, но следовали по ней лишь до ближайшего большого селения, Арганди. Там торный караванный путь сворачивал к югу, а прямо на запад, к Герату, вела Хазарейская тропа. Через Газни и Кандагар обычный караван двигался до Герата пятьдесят дней. Всадник мог одолеть этот путь за тридцать пять дней, а чтобы добраться до Герата через Хазараджат, требовалось только три недели. Но дело было не только в быстроте передвижения. Власть кабульского эмира не простиралась дальше перевала Аобанд, лежавшего в трех переходах к западу от Арганди. Миновав эти края, Файз Мухаммад мог уже не беспокоиться, что его перехватят стражники Якуб-хана.

Здесь когда-то, в давние времена, находилось основное ядро обширной страны Гур, и даже завоеватели-арабы не смогли проникнуть в ее ущелья. За последние шесть веков никому из иноплеменных правителей не удавалось утвердить свое господство над свободолюбивыми горцами. Со всех сторон Хазараджат ограждали скалистые хребты, будто неприступные крепостные стены. Зимой, когда выпадали глубокие снега, нечего было и думать о том, чтобы пробраться из селения в селение. Возможно, поэтому и жили хазарейцы разобщенными племенами: якауланг, дайзанги, дайкунди, бесуд и многие другие.

Да и деревни горцев, обнесенные высокой квадратной глинобитной стеной с башнями по углам, напоминали крепости. Чтобы не занимать годные под посевы земли, хазарейцы селились на самых неудобных каменистых склонах, что, кстати, помогало жителям обороняться от вражеских набегов. Поля были обсажены рядами деревьев, а выше, на горных лугах, кое-где виднелись летовки, сложенные пастухами овечьих отар из грубых каменных плит.

В селениях, где путники останавливались на ночлег, Файз Мухаммада звал к себе старшина и, узнав, что кефтан с сыном пробирается в Герат, чтобы не жить под игом насильников-инглизи, сочувственно расспрашивал о событиях в Кабуле. Простые крестьяне относились к путникам с еще большим теплом, старались угостить, чем могли, и с привычным для горцев гостеприимством никогда не брали ни единого гроша. Кефтана поражала их отзывчивость, но все чаще он с тревогой думал о том, как его примет гератский владетель. Поверит ли искренности, проявит ли любовь к родине? Или верх возьмут родственные чувства? Тогда ему, вероятно, не сносить головы. Все в руках Аллаха… Но появятся же люди, которые поймут, какая страшная беда нависла над страной!

От этих раздумий, не оставлявших Файз Мухаммада ни днем, ни ночью на протяжении всего долгого пути, его отвлекал только Гафур. Он вел себя с достоинством и самообладанием, присущими, скорее, взрослым, опытным людям: не жаловался на трудности, безропотно переносил все лишения и дорожные невзгоды, был немногословен, но с напряженным вниманием слушал рассказы отца о сражениях прошлой войны, о недавних событиях. По тому, как загорались глаза Гафура, когда речь шла об успехах афганского оружия, о доблестном Акбар-хане и его сподвижниках, о храбрости деда, Самед-хана, Файз Мухаммад мог судить о чувствах, волновавших сына. А тот с еще большей готовностью седлал своего коня, ухаживал за ним. Он похудел, лицо его обострилось, резче стали выделяться скулы. Недоедание порой давало о себе знать легким головокружением, но, если бы Гафура спросили о самых счастливых днях в его пока еще недолгой жизни, он без малейших колебаний назвал бы те, которые провел с отцом в путешествии по Хазараджату.

Давно остались позади долины рек Кабул и Гильменд, по которым они ехали, обогнув столицу. Кефтану не доводилось ранее бывать в этих краях, и он приглядывался к редким попутчикам, стараясь не привлекать к себе внимания ненужными расспросами.

На десятый день после выезда из Тезина, преодолев самую трудную часть пути, отец с сыном достигли долины реки Герируд. Файз Мухаммад хотел было остановиться на дневку в большом селении Даулатъяр, чтобы Гафур немного отдохнул, но тот уговорил отца сразу ехать дальше. За Даулатъяром, вблизи Бадгаха, виднелись развалины. По словам местных жителей, тут некогда находилась столица громадного государства Гуридов, низвергнувших могущественных Газневидов.

Дневные переходы были не очень большие, но времени и труда отнимали немало. Часто скалы подступали вплотную к речному руслу, и тогда узкая тропа, петляя, уводила ввысь. Встречались настолько крутые подъемы, что приходилось спешиваться и вести коней в поводу. Порой из-за крутизны склонов лошади карабкались рывками; в таких местах находившийся впереди человек подвергался опасности: конь мог сбить его в пропасть. Спускаться бывало не легче, особенно если попадалась каменная осыпь. В результате расстояние, преодолеваемое по обычной горной дороге за пять-шесть часов, здесь удавалось осилить с огромным напряжением за десять-одиннадцать часов. После такого перехода можно было думать лишь об отдыхе, и все же у Файз Мухаммада иногда еще хватало сил, чтобы побеседовать с обитателями этих краев о давних временах.