Относительно шашек мы провели заседание редколлегии, приняли соответствующее решение, и в 1968 году отдел шашек был закрыт. Отмечу, что никаких протестов, никаких жалоб по этому поводу тогда в журнал не поступало. А о том, что произошло через 15 лет, я расскажу позже.
С любителями шахмат журнал вел обширную переписку, и на многочисленные письма приходилось отвечать почти всем работникам редакции. Читатели сообщали о самых различных местных соревнованиях и их результатах, присылали свои партии и анализы, этюды и задачи, указывали на ошибки в примечаниях гроссмейстеров и мастеров. Для таких писем у нас было несколько специальных рубрик — «Читатель критикует», «Читатель комментирует», «Письма читателей».
Из потока писем мне запомнилось несколько.
Так один читатель обвинил журнал в том, что мы искажаем факты, утверждая что у нас в стране шахматы — игра народная.
«Я просмотрел список мастеров и гроссмейстеров, — писал он, — а не увидел в нем ни рабочих, ни крестьян. А ведь они и есть народ!»
Получала редакция критические письма от болельщиков того или иного чемпиона. Им казалось, что мы недостаточно прославляем их любимцев. В таких письмах не обходилось без откровенных ругательств в адрес журнала.
Мне приходилось встречаться с авторами подобных «ругательных» посланий. Как правило, они оказывались людьми внешне отнюдь не агрессивными, даже стеснительными, говорили, как бы извиняясь. Но стоило им взяться за перо, как они менялись, становились резкими, злобными, не стеснялись в выражениях. Видимо, таким образом их скрытая агрессивность выплескивалась наружу.
Однажды я получил письмо от следователя сельской прокуратуры, из самой что ни есть российской глубинки.
«У нас в селе проходил шахматный турнир, — сообщал он. — Игра продолжалась два часа, и если партия за это время не кончалась, она присуждалась судьей. По поводу оценки одной позиции возник спор между судьей и игроком, закончившийся ссорой и оскорблением действием. Дело было передано мне на расследование, но до суда оно не дошло. Остыв, спорщики помирились, и, к счастью, все обошлось.
Поскольку я тоже любитель шахмат и знаю вас как эксперта в области эндшпиля, то посылаю вам эту позицию. Прошу ее оценить и ответить, чтобы стало ясно, правильно ли игрок врезал судье или неправильно!»
А однажды пришло письмо из исправительной колонии. Заключенный писан, что у них проводятся шахматные соревнования между бараками. Однако помимо очков за победу и половинок за ничью начальство колонии ввело также очки за дисциплину и чистоту в бараках.
«И так получилось, — жаловался автор письма, — что мы на 12 очков опередили всех в шахматах, но у нас отобрали 14 очков за дисциплину и чистоту. В итоге первое место мы потеряли!»
Как-то один читатель пожаловался на журнал в шахматную федерацию.
«Почему, — не без ехидства вопрошал он, — если в журнале печатается партия Шамкович — Иванов, то всегда выигрывает Шамкович?»
Тогдашний председатель федерации передал мне это письмо, предварительно наложив резолюцию: «Учесть в работе редколлегии!»
В апреле 1971 года журналу «Шахматы в СССР» исполнилось 50 лет, ведь журнал вел свое начало от «Шахматного листка Петрогубкоммуны», увидевшего свет в апреле 1921 года. Он являлся старейшим спортивным изданием нашей страны. В связи с юбилеем журнал был награжден Почетной грамотой Президиума Верховного Совета РСФСР. По этому случаю был устроен торжественный вечер в ЦШК, на который была приглашена вся шахматная элита, в том числе и патриарх наших шахмат М. Ботвинник. Однако через одного из своих тогдашних приближенных — мастера Я. Эстрина он передал, что не придет. Что же явилось причиной этому?
За несколько лет до юбилея, раскрыв как-то «Шахматную Москву», я обратил внимание на статью Я. Эстрина «Ошибка мастера». В ней он описывал, как выступал вместе с экс-чемпионом мира, причем Ботвинник провел сеанс одновременной игры с часами, а Эстрин после четырех часов игры присуждал неоконченные партии. В одной из них он присудил ничью, однако Ботвинник с ним не согласился и показал, как можно выиграть, добавив, что мастер не должен допускать подобных ошибок.
Мельком взглянув на приведенную позицию, я пришел к выводу, что все не так просто. Расставил шахматы и быстро установил, что ошиблись оба. В варианте, приведенном Эстриным, на самом деле выигрывал Ботвинник. А при указанном им будто бы выигрывающем продолжении игра кончалась ничьей.
Подобная метаморфоза показалась мне чрезвычайно поучительной и интересной для читателей. Вскоре у нас в журнале появилась крохотная заметка «Вторая ошибка мастера», в которой я рассказал всю эту историю, подписав заметку псевдонимом Б. Усачев, по имени «Усачевки», улицы, на которой проживал.
После выхода журнала из печати редакцию посетил Эстрин и между прочим поинтересовался, кто это такой Б. Усачев. Мне нечего было скрывать, и я признался в авторстве заметки. Эстрин, естественно сообщил об этом Ботвиннику, а он, видимо, посчитал заметку ударом по его реноме, обиделся на журнал. Впрочем, когда через номер мы отмечали шестидесятилетие патриарха, он передал нам для опубликования главу из своих мемуаров, и добрые отношения тогда же были восстановлены.
В федерации
В 1954 году на очередном пленуме шахматной секции меня впервые избрали членом ее президиума, а затем назначили председателем квалификационной комиссии. Эта работа была мне знакома: в конце 40-х годов я входил в состав квалификационной комиссии Москвы.
Одной из задач Всесоюзной комиссии было рассмотрение представлений и присвоение звания мастера. Соревнований, в которых удавалось его получить, тогда было совсем немного. Поэтому способным кандидатам в мастера иногда разрешали играть квалификационные матчи с мастерами. И первыми документами, которые к нам пришли, были материалы матча юного рижанина Михаила Таля с белорусским мастером В. Сайгиным, выигранного первым со счетом 8:6. Мы рассмотрели партии матча, решили, что Таль достоин звания мастера, после чего материалы были переданы в Спорткомитет для утверждения.
Я подробно рассказываю об этом случае потому, что с легкой руки Таля, любившего немного приукрасить события, появилась легенда, растиражированная его биографами, о том, что Всесоюзная квалификационная комиссия будто бы не торопилась присваивать ему звание мастера, пока в состоявшемся осенью того же года командном первенстве страны он не выиграл у ее председателя. Что и говорить, история забавная, но далекая от действительности. В первом номере бюллетеня, посвященного этому первенству, напечатан снимок, где отчетливо видны надписи на табличках: «Гроссмейстер Ю. Авербах» и «Мастер М. Таль».
Главой квалификационной комиссии я пробыл немало лет, был избран также членом научно-методического совета, а в 1962 году пошел на повышение: меня избрали заместителем президента Шахматной федерации СССР, как с 1959 года стала называться Всесоюзная шахматная секция.
На этом посту я пробыл десять лет. Сначала при президенте Б. Родионове, ответственном работнике Моссовета, затем при А. Серове, ответственном работнике ЦК КПСС, затем при Д. Постникове, ответственном работнике ТАСС (бывшем зампреде Спорткомитета, о котором я уже рассказывал).
Вечной проблемой президиума были международные поездки. Число их было ограничено, они утверждались на каждый квартал и всегда вызывали бесконечные споры. Естественно, что чемпион мира и претенденты были вне конкуренции, но у нас еще были ведущие гроссмейстеры, да и молодежи нужно было приобретать международный опыт. Конечно, решающее слово оставалось за Спорткомитетом, мы только давали рекомендации, а у них были свои приоритеты и, естественно, любимчики. А выезды за рубеж бывали разные — материально интересные, малоинтересные и просто неинтересные.
Когда я столкнулся с этим вопросом, то мне пришло в голову составить таблицу выездов за несколько лет, из которой можно было немедленно установить кто, куда и на какие турниры выезжал. Работать сразу же стало легче. Однако, когда в секторе спорта идеологического отдела ЦК узнали о моей таблице, то тотчас потребовали, чтобы я ее передал им. Для них эта информация также была бесценной.
