Международный турнир вызвал в Москве шахматный бум. Как отмечал на старте турнира Тартаковер, «такого наплыва посетителей, такого необычайного интереса к нашему искусству нигде и никогда еще не встречалось. Ежедневно толпятся в помещении турнира по тысяче человек, в то время как еще почти столько же ждут очереди у дверей. И все это — настоящие энтузиасты шахмат».
Во всех общественных местах только и было разговора, что о турнире. Были выпущены галстуки «а-ля Капабланка», шахматные запонки и заколки для галстуков, носовые платки и носки в клетку и многое другое. «Совкино» поставило небольшой комедийный фильм «Шахматная горячка», в котором одну из ролей сыграл Капабланка. В этом фильме хорошо переданы напряженная атмосфера турнира и всеобщее увлечение шахматами. Как я уже говорил, турнир закончился сенсационной победой Боголюбова, опередившего и Ласкера (второе место), и Капабланку (третье). Хорошо себя проявили и два других российских шахматиста — Романовский разделил 7-8-й призы с Рети, а Ильин-Женевский, одержавший сенсационную победу над Капабланкой, разделил 9-10-й призы с Грюнфельдом. Удовлетворительно сыграл Богатырчук, занявший последнее призовое место. Он набрал 50 % очков, опередив Рубинштейна и Шпильмана. У остальных россиян были только отдельные успехи. Так Берлинский победил Капабланку и Рубинштейна, Левенфиш — Ласкера.
Подводя итоги турнира, Тартаковер писал: «Рабочая Россия смело встала на шахматном поприще во главе всех остальных стран, и от нее самой зависит удержать за собой эту идейную и фактическую гегемонию шахматной культуры.
Итак, то, что никакие торговые или иные договоры так быстро не смогли сделать, шахматные маэстро, благодаря почину Всесоюзной Секции, дали толчок к мирному сближению между Россией и Западной Европой (да и Америкой!), толчок, основанный на том уважении и даже восхищении, которым проникнут весь цивилизованный мир к шахматному празднику человечества, устроенному в Москве правительством Советской России».
Иностранная шахматная печать отмечала в первую очередь мощную поддержку государства, приравнявшего шахматы к другим видам искусства, и что это не могло не содействовать огромному подъему шахматной жизни в России. Как пророчески было написано в «Deutsche Schachzeitung», «Турнир показал, что в настоящее время Россия занимает в шахматном мире первое место, что там повсюду нарождаются новые силы и что звание чемпиона мира рано или поздно должно достаться русскому».
Волна интереса к шахматам, поднятая в стране во время турнира, не иссякла. Повсюду рождались шахматные кружки, проводились различные соревнования. Знаменательно, что «Шахматная горячка» особенно заразила молодежь, и в первом массовом турнире, организованном газетой «Комсомольская правда», число участников превысило 10 тысяч.
С турниром 1925 года косвенно связана и одна история, которую много позднее мне поведал известный конферансье М. Н. Гаркави, кстати, большой любитель шахмат, не пропускавший ни одного сколь-нибудь крупного шахматного состязания.
— Иду я как-то во время турнира по Тверской, — рассказывал Михаил Наумович, — и встречаю одного из участников этого соревнования Г. Я. Левенфиша.
После взаимных приветствий Григорий Яковлевич объяснил, что на турнире свободный от игры день, и он спешит в «Националь». Там его ждут Ласкер и Шпильман. И тут же спросил:
— А вы ненароком не играете в бридж. Нам не хватает четвертого.
— Бридж мне был незнаком, — продолжал Гаркави, — но я неплохо играл в преферанс и слышал, что эти карточные игры близки друг к другу. К тому же перспектива познакомиться с великими шахматистами выглядела очень соблазнительной.
— А была не была, — решил я, — чем черт не шутит. — И скромно сказал:
— Немного.
— Отлично, — обрадовался Левенфиш. И вместе с ним мы отправились в «Националь».
После того, как Григорий Яковлевич представил меня Ласкеру и Шпильману, мы, не тратя времени, сели за ломберный столик.
Однако игра продолжалась недолго. Как только наступила моя очередь хода и я выложил свою карту, Ласкер, внимательно посмотрев сначала на нее, затем на меня, сложил свои карты на стол и произнес:
— С этим юношей я никогда больше не буду играть в бридж!
Мне пришлось извиниться и признаться, что играть в бридж я в действительности не умею, но уж очень сильно было желание познакомиться с великими шахматистами. Ласкер рассмеялся, инцидент был исчерпан.
А Гаркави потом не раз с гордостью рассказывал, как он играл в бридж с самим Ласкером!
«Рокировка» Боголюбова
Победа Боголюбова выдвинула его в ряды самых популярных людей молодой Советской страны. Он немедленно был избран в руководящий шахматный орган — в Исполбюро Всесоюзной шахсекции ВСФК. Ему также поручили ответственное и почетное дело — пригласили вести открывшийся шахматный отдел в высшем партийном органе — газете «Правда», и он осуществил несколько выпусков.
А затем, к концу года, Боголюбов вернулся к себе в Триберг и оттуда прислал следующее короткое письмо:
«Триберг, 6 декабря 1926 года.
Сим извещаю Шахсекцию, что я вынужден выйти из советского подданства, о чем я и подаю 12 декабря заявление в представительство СССР в Берлине. Препятствия, на которые мне постоянно приходиться наталкиваться, были бы для моей семьи в дальнейшем безусловно гибельными.
С сов. почтением.
Боголюбов».
Что же подтолкнуло чемпиона СССР на такой резкий шаг? Он в чем-то не поладил с Шахсекцией или с Крыленко? Отнюдь нет. Причина оказалась самой прозаической и носила материальный характер. Исполбюро официально объявило, что оно не возражает против участия Боголюбова в трех турнирах — в Меране, Нью-Йорке и Гаване. Однако в Италии к власти пришел Муссолини, и в визе Боголюбову, как гражданину советской страны, было отказано.
В письме к Крыленко Боголюбов так объясняет свое решение:
«Триберг, 5 декабря 1926 года.
Глубокоуважаемый Николай Васильевич!
Как советский подданный, я не получил визу на въезд в Италию (та же участь, вероятно, постигла и Берлинского). Между тем это был последний шанс вернуть утерянное материальное равновесие. Само собой понятно, что прибегать к помощи шахсекции я не собирался и не мог бы таковой принять, так как СССР — страна бедная.
Так или иначе — я, благодаря моему подданству, был в этом году лишен возможности достаточно заработать на содержание моей семьи, несмотря на экономность моей жены.
Заработок, который в этом году для меня окончательно утерян, равняется девяти тысячам рублей. Берлинский турнир дал мне очень мало, а работа над сборником международного турнира в Москве, за которую мне пришлось взяться исключительно изза принципиальных соображений, принесла мне, конечно, только убыток. Мои дела окончательно пошатнулись. Надежда только, что Нью-Йоркский комитет будет вынужден принять мои условия. Пока что, однако, я не имею возможности выполнить мои долговые обязательства. Я не могу долее скрывать от моей жены, что настал момент выполнить данное ей мною слово: начать заботиться только о моей семье, устранив все встречающиеся к тому препятствия.
Посему — я сообщаю Вам, что одновременно с получением этого письма в Москве мною будет подано в Советское представительство (Берлин) заявление о необходимости моего выхода из советского подданства. Каким образом это заявление будет истолковано различными советскими инстанциями, безразлично: никакое оскорбительное толкование не заставит меня реагировать.
Мой выход из советского гражданства будет являться только попыткой упрочить материальное положение моей семьи.
С совершенным почтением,
Ваш преданный Боголюбов».
Это решение чемпиона СССР и одного из сильнейших шахматистов мира не только смазало весь пропагандистский эффект от московского турнира. Оно нанесло ущерб имиджу молодой Советской страны, пошатнуло авторитет шахсекции и лично ее руководителя. Письмо Боголюбова нуждалось в ответе, и он последовал в виде Постановления Исполбюро Всесоюзной шахсекции. Исполбюро констатировало, что, поставив вопрос о своем выходе из гражданства СССР, Боголюбов показал:
