— Дорогой друг, это же невероятно! Абсолютно невероятно!

Макс Фастиен ходил взад и вперед по роскошному ковру, покрывавшему пол главного зала его нарядной маленькой галереи, и подкреплял свою точку зрения весьма богатым набором жестов.

Бывшая галерея Салмона на Бонд Стрит была переоборудована после того, как он приобрел ее, и теперь она являла собой идеальное воплощение его вкусов и его взглядов на бизнес.

Выставлялось обычно несколько тщательно подобранных картин, остальные деликатно хранились в запасниках мистера Фастиена, и неосведомленный посетитель мог даже подумать, что нечаянно забрел в частный дом, принадлежащий некоей баснословно богатой персоне, чей вкус настолько изыскан и рафинирован, что приближается к пределу, за которым начинается отрицание всего общепринятого…

Полностью изолирующие от уличного шума стены обеспечивали тишину, свойственную картинным галереям, соборам или банкам, и в этой тишине протяжно-мелодичная речь Макса казалась намного более уместной, нежели в гостиной Бэлл.

Мистер Кэмпион, опершись на трость, с нескрываемым интересом разглядывал хозяина галереи.

— Итак, я вам изложил суть дела…

Он проговорил это почти извиняющимся тоном, поскольку в такой редкостно изысканной обстановке слова об обыденных предметах, подобных содержимому какого-то там коричневого пакета, звучали почти святотатственно.

— Ну конечно же, мой милый Кэмпион! — Макс очаровательно изображал смятение. — Я послал за тем человеком, который упаковывал рисунок. Ничего не было наклеено на картон, говорите вы? Это просто невероятно! Но, вы знаете, происходят и другие экстраординарные вещи, имеющие отношение к этому злосчастному парню и его гибели. Какие-то дикие вещи! У меня самого тоже случилось нечто непостижимое. Я вам расскажу. Если вы виделись с Линдой (бедное дитя! Как выразительно она выглядела в горе!), то вы уже знаете историю с рисунками Сэйгелса. Так вот до сегодняшнего утра я думал, что вы — последний в Лондоне, если не сказать в мире, владелец образчика произведений Дакра.

Совершая почти балетные па, он резким движением открыл металлический ларец с изумительной гравировкой, стоявший на ничем, кроме него, не занятом роскошном резном столе орехового дерева. Этот стол делил с двумя стульями типа «Уильям» и «Мэри» привилегию быть единственной мебелью в зале.

Мистер Кэмпион отказался от предложенной ему египетской сигареты, выглядящей здесь странно, неприятно и даже громоздко.

— Вы согласны с мнением Линды, что кто-то пытается вычеркнуть из реальности любую работу, выполненную Дакром? — рискнул он задать Максу вопрос.

Макс поднял брови и растопырил свои белые длинные пальцы.

— Кто может знать? — почти пропел тот. — Нет ничего невозможного, вы же понимаете, Кэмпион! Лично меня это не особенно волнует. У Дакра, видите ли, кое-какой талант был, но у кого сейчас нет таланта? Он был одним из тысяч. Тысяч! Одного таланта недостаточно, Кэмпион. Современным «знатокам» подавай гениев. Бедный Дакр! Бедный заурядный Дакр! Лишь смерть сделала его интересным.

Мистер Кэмпион усмехнулся.

— Вот вам и отличие, выделяющее его из массы других художников, — заметил он, несколько рискуя.

Маленькие черные глазки его собеседника на мгновение сверкнули.

— Какая очаровательная истина! — промурлыкал он. — Но я полагаю, что мы должны быть признательны Дакру хотя бы за то, что его смерть сама по себе так оригинальна. А исчезновение всех его работ вдобавок еще и романтично!.. Так вот, меня тоже в какой-то мере это коснулось. Я далеко не был восхищен творчеством Дакра, вы же знаете, но была одна небольшая вещица, всего лишь набросок руки, небольшая вещица, ничего значительного, но она мне понравилась. Я ее прелестно окантовал. Это была моя собственная идея: картон окаймлен камнем. Это исключительно подходит к некоторым его карандашным рисункам: смесь оттенков серого… Я этот рисунок повесил у себя в столовой прямо над неполированным буфетом в стиле Стюартов… — Он замолчал и продолжил свои слова жестом, который мистер Кэмпион истолковал, как отражение композиции, мысленно восхитившей Макса. — Мне пришла в голову причуда, — продолжил он, отрешившись от всех впечатлений, кроме того, которое он мысленно смаковал, — поместить одну яркую розу в оловянной кружке слева от картинки. Это образовало маленькую группу, нарушило монотонность линий, и очень мне понравилось. Вечером следующего дня, когда я вошел в свою квартиру, мне сразу показалось, что кто-то здесь побывал без меня. Всего лишь какие-то мелочи, видите ли. Стул стоял не на том месте, подушка на софе сдвинута. При этом, хотя никакого существенного беспорядка не было, я уже понял, что кто-то здесь прошел и поспешил в спальню. Там было то же самое. Лишь какие-то мелкие признаки вторжения. Но когда я вошел в столовую, меня словно ударило. Оловянная кружка с розой стояла непосредственно под рамой, но в раме не было ничего. Она была пуста. Рисунок был из нее извлечен весьма искусно. Не скрою, Кэмпион, что в первый момент я подумал, что это дело рук Линды, хотя как она могла проникнуть в мою квартиру? Но потом, поговорив с ней и поглядев на нее, я осознал, что она ничего не знает и так же поражена, как и я сам. Вся эта история несколько абсурдна, не правда ли?

— Так ваш рисунок тоже исчез? — тупо переспросил Кэмпион, казалось потерявший от огорчения способность соображать.

— Полностью. — Макс волнообразно потряс руками в воздухе. — Совершенно таким же образом. Смешно, правда?

— Занятно! — буркнул Кэмпион.

Беседу прервало появление испуганного и болезненного на вид подростка, одетого в некое карикатурное подобие собственного костюма Макса.

— Это мистер Грин, который упаковывает наши картины, — произнес Макс с таким видом, будто представлял редкого гостя или особо привилегированную персону. — Мистер Грин, вы уже слышали о наших трудностях? — осведомился он любезно.

Подросток выглядел ошеломленным.

— Я не могу понять, как могло это получиться, мистер Фастиен! Рисунок был в полном порядке, когда я его упаковывал…

— Вы уверены, что он был там? — Макс сверлил мальчика своими блестящими, похожими на бусинки, глазами.

— Там, сэр? Где, сэр?

— Я подразумеваю, — отчеканил Макс, не изменяя любезного выражения лица, — я подразумеваю, милый мистер Грин, уверены ли вы точно, что рисунок был наклеен на картон и что именно его вы так тщательно упаковали и отослали мистеру Кэмпиону?

Бледные щеки подростка заалели.

— Конечно, естественно, сэр! Я же не спятил, я имею в виду… да, я уверен — рисунок был там, мистер Фастиен!

— Ну вот, Кэмпион, — повернулся к гостю Макс с видом фокусника, готового распахнуть свою черную мантию.

Кэмпион посмотрел на мальчика.

— А что было с пакетом после того, как вы его упаковали? — спросил он. — Отправили ли вы его сразу?

— Нет, сэр! Я понял так, что вы сами не хотели его немедленной отправки, поэтому он остался лежать на вешалке в комнате под лестницей, где мы завариваем чай. Он пролежал там около недели…

— В комнате, где вы завариваете чай, мистер Грин? — холодным тоном переспросил Макс.

Подросток, которому, как подумал Кэмпион, было не больше четырнадцати лет, сжался, как от боли.

— Ну да, в комнате, где мы моем руки, сэр! — пробормотал он.

— Вы хотите сказать, в уборной для служащих? — с ледяным изумлением уточнил Макс. — Прекрасный рисунок, принадлежавший мистеру Кэмпиону, пролежал около недели на вешалке в уборной для персонала? Ну конечно же, мистер Грин, вы ошиблись?

— Да, должно быть он пролежал еще где-нибудь, — пролепетал несчастный мистер Грин, оказавшийся на грани обморока под давлением чудовищной мешанины из несправедливости и необъяснимости.

— Я понимаю, — все так же холодно отметил Макс, — но тогда в течение недели любой человек в любое время мог проделать что угодно с чудным рисунком, принадлежавшим мистеру Кэмпиону! Что, собственно, и произошло, мистер Грин!..