Версия Анненкова, изложенная в снисходительно-ироническом тоне, в общем представляет Наталью Александровну романтической дурочкой, сбившейся с пути и попавшей в сети к обольстителю.
По поводу интерпретации Анненкова Н. А. Тучкова в письме к Некрасовой замечает: «Это, конечно, пошлый вздор. Когда я встретилась с Натали, она ждала любви; вспомните, она говорила о своем возрождении в Италии; конечно, тому способствовало разочарование в А<лександре>; потом она находила, что он не способен на такую страстную привязанность, о какой ей мечталось; он слишком был поглощен общими интересами. Говоря о нем, она говорила: „У него отшибленный уголок“»[542].
Е. Дрыжакова в своей работе, базирующейся на всех известных к настоящему времени материалах, наиболее подробно и «объективно» излагает историю драматических отношений Герценов — Гервегов. Трактуя мотивы, двигавшие Натальей Александровной, она отчасти солидаризуется с Анненковым: «наедине с собой (в Дневнике), а может, и в интимных беседах со своей „Консуэлой“ (Н. А. Тучковой) она признавалась в потребности какой-то другой, более духовной жизни, жаждала гармонических идеалов и романтических страстей. П. В. Анненков очень точно охарактеризовал ее как „поэтическую мечтательницу“, для которой „обретение романтизма“ сделалось задачей жизни»[543].
Как мне кажется, мотивации поведения Натальи Герцен в этой ситуации были сложней и противоречивей. Здесь мне хотелось бы попытаться представить версию событий с точки зрения Натальи Александровны — по ее письмам Гервегу, мужу, Тучковой и Астраковой.
С Георгом Гервегом и его женой Эммой Герцены познакомились[544] весной 1847 года; особенно близкими их отношения становятся в Париже в августе — октябре следующего года. Георг Гервег, радикальный поэт и политический деятель, был тогда заметной личностью среди политической эмиграции. В частности, широко обсуждалась неудачная попытка Гервега во главе созданного им «немецкого легиона» после февральской парижской революции поднять восстание в Германии и провозгласить там республику.
С первой же встречи Гервег поразил Наталью Александровну. «Когда я увидела тебя впервые, — писала она ему позже, — каким божественно прекрасным, каким привлекательным ты мне казался! Ничего подобного ранее я никогда не испытывала, — я отдалялась от тебя потому, что ты слишком сильно меня привлекал»[545].
После трагических событий июня 1849 года Герцен уезжает с чужим паспортом в Женеву. Вскоре к нему отправляется Наталья Александровна с дочерью в сопровождении Гервега. Пять месяцев, проведенных в Женеве, — вершина любви Гервега и Натальи, причем отнюдь не платонической. Герцен ничего не видит или предпочитает ничего не замечать. В декабре 1849 года Герцен вместе с женой отправляется сначала в Берн, потом в Цюрих, откуда Александр с матерью уезжают в Париж. В Цюрихе в последний вечер перед отъездом у Герценов состоялся долгий разговор, но отношения не прояснились и не выяснились: Герцен продолжает дружескую переписку с Гервегом, пишет ему совместно с женой письма. Параллельно Наталья Александровна ведет тайную любовную переписку с Гервегом. И в «явном», и в «тайном» эпистолярном диалоге обсуждается идея поселиться вместе, общей семьей, коммуной (в идеале видится, что к этой семейной общине присоединятся Огарев и Тучкова).
В отличие от Александра, Эмма, жена Гервега, очень рано догадалась о любви своего мужа и Н. А. Герцен, а позже и сам Гервег признался ей в этом. Через нее и ведется тайная переписка возлюбленных, она играет роль всепонимающей и жертвующей собой женщины, но одновременно жалуется Герцену на холодность и жестокость мужа и ревнует к Наталье Александровне. Естественно, что Эмма не слишком поддерживает идею поселиться в общем доме и всячески оттягивает этот шаг.
Не очень торопится в найденное «семейное убежище» и Гервег, который на словах был инициатором подобного утопического проекта (или так кажется Н. А. Герцен). Кроме того, он обвиняет Наталью Александровну в измене, так как в это время она беременна ребенком от Герцена.
В августе 1849 года все собираются вместе в Ницце, но никакой идиллии общей семейной жизни, конечно, не получается. Отношения особенно усложняются после родов Н. А. Герцен, у которой в ноябре родилась дочь Ольга. Чуть ли не на следующий день после родов Наталья Александровна возобновляет страстную переписку с Гервегом. В то же время она безумно не хочет, чтобы Александр узнал об их отношениях, переполнена страхом потерять его и детей (что станет лейтмотивом ее писем к Гервегу практически на протяжении всей их переписки).
Но в конце концов Наталья Александровна решается на объяснение с мужем. Реакция Герцена неоднозначна: он собирался (по свидетельству Тучковой) убить жену, убить Гервега, разъехаться, оставив им деньги и поделив детей. Возникали мысли и о самоубийстве, и о дуэли. Но в результате был выбран самый «нелитературный» и реалистический вариант: Герцен потребовал от семейства Гервег уехать. Наступило определенное затишье, но переписка Натальи Александровны с Гервегом все же продолжалась и в это время, хотя их отношения становились все более напряженными, а письма обоих в это время полны упреков и обвинений (особенно со стороны Гервега).
В начале июня Герцен, чтобы несколько отвлечься от мучительных переживаний, один уехал в Париж, а оттуда в Швейцарию. В Женеве он встретил Сазонова, из разговора с которым узнал, что вся их семейная история стала европейской сплетней, а Гервег распространяет слухи о том, что Наталья Александровна обещала ему, как только Герцен успокоится, оставить последнего ради Гервега.
Герцен пишет ей отчаянное письмо, она отвечает ему несколькими посланиями, которые он получает, вероятно, одновременно с приездом жены в Турин. Там и состоялась та их встреча, которую Герцен в «Былом и думах» назовет «вторым венчанием». Но этим история не кончается, так как и Гервег, и Эмма продолжают забрасывать Герценов письмами. Гервег постоянно грозит покончить с собой, вынуждая Наталью Александровну писать ему письма, объясняться. Выясняется, что она снова беременна.
В августе 1851 года Герцены снимают дачу в местечке Сент-Элен недалеко от Ниццы и проводят там зиму. Жизнь как будто постепенно налаживается, Но в середине ноября 1851 года происходит страшное событие: в кораблекрушении гибнут мать Герцена и девятилетний сын Коля. После этого потрясения Наталья Александровна практически уже не оправилась.
Но и в эти последние месяцы жизни ее переписка с Гервегом не прекращается, хотя в письмах все больше разочарования и упреков ему. Обсуждается вопрос о дуэли (в это обсуждение втянута «общественность»), Н. А. Герцен отправляет, так сказать, «открытое письмо» к Гервегу, которое просит публично зачитать адресату. Но совсем незадолго до смерти, 26 апреля 1852 года Н. А. пишет последнюю любовную записку Гервегу (оставшуюся, вероятно, неизвестной Герцену).
30 апреля 1852 года тяжело больная Наталья Александровна разрешилась сыном Владимиром (он прожил лишь несколько дней), а 2 мая умерла от плеврита и похоронена в одном гробу с новорожденным сыном.
Чем же для нее были ее отношения с Гервегом? Как она мотивировала свою «двойную жизнь»: ведь два года она скрывала от мужа свою любовь (именно этого обмана, а не ее увлечения никак не мог понять и простить Герцен)? Какой она видела себя в этой истории и как представляла себе выход из создавшейся ситуации?
По письмам Н. А. Герцен к Гервегу можно видеть, что ее любовь была не романтическим увлечением мечтательницы, а сильной непреодолимой страстью, которой она, вероятно, сначала сопротивлялась, но потом разрешила себе последовать за своими желаниями. Этому способствовала та философия жизни и модель женственности, к которой Наталья Александровна в это время приходит и которую так ясно излагает в письмах к Астраковой и Тучковой: идее права на выбор, права наслаждаться жизнью, не связывая себя разумом, права на чувственность.
