БЕРТОЛД: Бог[730] тебя наставил теперь говорить так. Ну, сядь хорошенко, прижми другую руку, наклонись немного вниз головою, для того, что ты выше меня и не мошно мне завязать мешка.

САЛДАТ: Ох, тяжело мне, перегнул я шею. Ну, завяжи как нибудь, пока не застанут нас, как ты мне сказал. // (л. 43 об.).

БЕРТОЛД: Чрез два или много что через три часа ты освободится. Ну, теперь я тебя завязал, сиди смирно и ничего не говори болше. Пусть что ни будет, то будет.

САЛДАТ: Я уже не буду говорить болше. Прислони ты меня к стене, ибо мне тяжело так сидеть.

БЕРТОЛД: Вот я прислонил. Хорошо ли тебе так?

САЛДАТ: Изрядно.

БЕРТОЛД: Теперь молчи и ничего не говори, и знай себя управлять, когда будет нужда[731].

САЛДАТ: Я уже ничего не буду говорить, так же и ты молчи, пусть придет невеста.

Как Бертолд посадил безумнаго салдата в мешок, то сам немедленно выдумал бежать, никак не дожидаясь граду[733], которой по утру имел на него выпасть. И понеже надобно было перейти ему через покои царицыны, то он прикладывал ухо свое многократно и слушал, все ли спят. И не слыша ни одной души в тех каморах (понеже были все в первосонье), отворил двери потихоньку ис той каморы, где он был, и вышел на двор[734], а оттуда в спалню к царице. // (л. 44) И пришед к ее кровати, застал ее спящую и в тот час опять новину[735] выдумал, а имянно: взял весь убор ее платья и одевся в нево, как женщина, пошел через другия покои[736], где все фрейлины[737] спали ж. А ключи от всех дверей нашел в головах у постелницы[738], которыми двери без всякаго препятствия отпер и вышел вон из палат. А понеже в тое ночь выпал снег, от чего опасен он был, чтоб не видно было ево следу, тово ради, как хитрой, надел башмаки задами наперед так, что казался след во двор, а не со двора. И напоследи дошел до печуры городовой стены[739], в которую влез и спрятался.

По утру вошли фрейлины[740] одевать царицу и, не нашед того платья, которое они приготовили было ей с вечера, весма тому удивились и испужались. Потом приказала царица // (л. 44 об.) принести себе другое платье и встала весма гневна и, ничего не умешкав, пошла в ту камору, где был Бертолд в мешке. И не увидев тамо караулу, несум[н]енное подозрение взяла на салдата, что он украл у нее платье и ушел. И тако себя клятвою закляла, что ежели ево поймают, то немедленно велит повесить. Потом подошла к мешку и стала говорить: «Еще ли ты, доброй человек, в прежнем своем состоянии?»

САЛДАТ: Никак, государыня, готов я, как скоро можно, ее за себя взять.

ЦАРИЦА: Что ты хочеш взять, не лекарство[741] ли?

САЛДАТ: Ужели ее снарядили?

ЦАРИЦА: Снарядим ее тотчас, тотчас.

САЛДАТ: Сколь скорее меня свободите[742], толь болшую милость ко мне покажете.

ЦАРИЦА: В непродолжителном времени будеш ты обрадован.

САЛДАТ: Кажется мне, что не дождусь уже я того часа, чтоб получить мне сию радость. Ну, прикажите ее привесть, не мешкав.

ЦАРИЦА: Я тебе сказываю, что скоро ее приведем, подожди немношко. // (л. 45).

САЛДАТ: Когда договор наш состоит, чтоб невеста пришла сюда в камору, и я бы с нею тайно обвенчался и взял бы две тысячи червонных, то по обвенчании с нею, что мне делать, не к ней ли итти? Лучше прикажите, чтоб она пришла, и я с нею зделаю то, что надобно.

ЦАРИЦА: Что этот деревенщина говорит о невесте и о червонных[743]? Вынте ево вон из мешка, чтоб я посмотрела на ево рожу.

ЦАРИЦА: Кто тебя, безделник, в мешок посадил?

САЛДАТ: Тот, которой имел быть зятем. Понеже // (л. 45 об.) он, не хотя ее сосватанную от вас за себя взять, уступил мне тем счастьем. Чего ради прикажите притти невесте и выдать червонные, ибо все то я учинить, что надобно, готов.

ЦАРИЦА: О какой невесте, о каких червонных говориш ты? Раскажи мне ясно, чтобы я выразумела.

САЛДАТ: О той невесте, которую вы хотели выдать за придворнаго своего человека, крестьянина[744]; с двумя тысячами червонных.

ЦАРИЦА: Он ли то тебя удостоверил о сем неслыханном деле?

САЛДАТ: Да, он мне то сказал от великой своей хитрости и посадил меня в мешок нарочно, а сам убежал. Однако ж допросите меня, пока я в разуме, чтобы все подробну сказал.

ЦАРИЦА: Тот час, тот час велю принесть червонные[746], и ты готовся их принимать.

САЛДАТ: Тово то я и ожидаю, и один час мне кажется за год, пока их сочту. Но изволте ведать, что я не полновесных примать не буду^{70}.

ЦАРИЦА: Ты их сочти прежде, и буде явятся неполновесные, я велю их переменить, и которыя покажутся тебе легки, ты мне скажи. // (л. 46).

Сие толко царица выговоря, приказала вдруг войти четырем лакеям с батожьем, которыя немедленно, разложив, стали бить беднаго салдата. И услышав он выпадающь такой град на себя, напрасно начал крычать и просить пощады^{71}, но ничто ему не пособило, ибо оставили ево почти мертва. А царица еще тем не удоволствовавшись, приказала ево по прежнему в мешок посадить и в реку бросить^{72}. И так он, бедной, потащил с собою полновесные червонные, то есть немилосердые побои[747], и вместо женитбы сыграл свадбу в реке, утонувши.

Как повели беднаго салдата топить, то он всяким образом старался Бертолда сыскать, но за следами, протоптанными взад и вперед, не могли узнать, кто сошел з двора. А царица велела по всем местам ево искать с непременным намерением, чтоб ево повесить, понеже вымысел ево в покраже ее платья и обмане салдата весма досаден был.

Бедной Бертолд, сидя в печуре, слышал все // (л. 46 об.) то и начал очень боятся смерти. И раскаялся, что пошел он в тот двор, однако не могл вытти ис печуры вон, чтобы пойман не был, ведая, что царица зло о нем думает, а особливо ныне за платье и за салдата, без всякаго милосердия прикажет ево повесить. А понеже платье царицыно было ему очень долго, конец остался наруже висящей ис печуры. То по несчастью ево случилось пройти мимо той печуры одной старухе, которая, признавши платье царицыно, положила в уме своем, что сама царица заперта в той печуре. И тако пришед немедленно к соседке своей, сказала, что видела царицу в показанной печуре. Она пошла опять туды с старухою и, увидевши царицыно платье, сказала другой, другая — третьей. И тако друг от друга пронеслась еще в самое утро по всему городу новая ведомость, что царица в печуре городовой стены^{73}.