<…> Между тем, как все сие происходило, молва, которая обыкновенно дела увеличивает и самые невинные поступки ядом напаяет, разсеевала в городе о Королеве премножество басен, из которых одне других были непристойнее: иные говорили, будто она ночью вышла из дворца и велела себя за городом дожидаться одному из ея придворных господ, с которым она будто имела тайную любовь, но как застиг ее день, то она, не зная каким образом утаить сие сходьбище, спряталась в печь; другие причитали ея побег великой ссоре, которую она будто имела с Государем за маленькую собачку, которую Королева любила и которая, по обыкновению своему спавши с нею на одной постеле, по нещастию замочила оную, и будто Государь за то так осердился, что, взявши за ухо сию собачку, бросил на пол и несколько повредил у ней лапу, за что на него Королева так прогневалась, что сама на него бросилась и конечно бы выцарапала ему глаза, естьлиб он не скочил с постели, и Королева будто за ним гналась, а Государь для охранения себя от ея бешенства, схватил кочергу и оною ее несколько пощекотал; и Государыня будто желая ему за сие отмстить, бросала ему в голову все, что ей в руки ни попадалось. Начавши сие действие прекрасною своею фарфоровою посудою, окончила уринальником. Лакеи сбежались будто на сей шум и имели много труда разнять их и вырвать Государя из рук своей супруги, которая, будто схватя его за горло, действительно бы удавила, естьлиб не пришли к нему на помочь. И так сия государыня, опасаясь худых следствий сей ссоры, ушла будто из дворца и спряталась в сию печь, в которой до тех пор пробыть хотела, покуда ея родственники заключат между Государем и ею мир. Иные, наконец, разглашали, будто Бертолд, злоупотребляя милость и доверенность Государеву, вкрался вечером в королевину комнату и в оной будто хотел тоже учинить, что некогда учинил Тарквиний с Лукрециею, но будто, не могши произвесть сего в действо, по причине чинимаго Королевою сильнаго упорства, он ее заколол и отнес будто в ету печь, думая, что об нем сего не подумают и таким образом злодеяние его останется без наказания. Но как небо всегда злодеев наказует, то сие его преступление открыто старою женщиною, которую Государь будто хотел взять за себя, как скоро отмстит смерть Королевы.

Хотя сия молва и несправедлива была, однако ж столь разпространилась оная по городу и всех жителей привела в такое волнование, что менее, нежели в час времени, вышло из города к сей печи около милиона людей, не считая жен и детей, дабы видеть собственными своими глазами, справедливо ли сие приключение и какой будет онаго конец. Читатель может себе лучше вообразить, нежели я в состоянии описать, сколь велика была печаль и изумление Бертолдово, когда он услышал шум такого бесчисленнаго множества народа, которой около его сошедшись, странно разговаривал между собою: его должно четвертовать и живаго сжечь, говорили иные, да и сие наказание еще не велико для такого злодея; за такия поносныя дела не должен он ожидать себе милости и он достоин лишиться жизни мучителнейшим образом; проломить Государю голову уринальником, говорили другие, сверх сего хотел еще его удавить. О! От такого и от подобных сим поступок ни дружба, ни почтение не защитят. Он еще щастлив будет, естьли определят отрубить ему голову. Кто бы только сие мог ожидать от такого человека, которой казался быть толь добродетелен и кроток? Кому только можно в перед поверить? О, сколь обманчива наружность! Весьма основательныя причины имеют не полагаться на оную… Приковать рога такому милостивому Государю, говорили третьи, не по истине ли, есть дело самыя развращенныя души? Когда кто сделал такую шутку, так необходимо надобно спрятаться, но сколь бы ни береглись злодеи, однако преступления их рано или поздно выходят наружу. Оное злодеяние, конечно, не останется без наказания. Их обоих, посадя вместе в мешок, бросить в реку; хотя бы и сам Государь хотел его помиловать, однакож и он будет в том не властен. Преступление ужасное, и злодей должен быть примерно наказан. Такия речи слышал Бертолд: легко можно себе представить, в какое состояние оныя привесть его должны» (с. 151–156).

ЖизньБ: «<…> Героя нашей повести нашли в пекарной пече, в кою он залез в королевином убранстве. Женщина, пришедшая топить печь, весьма удивилась, нашед толь странную фигуру в преогромном наряде и, сняв с него платье, отнесла во дворец. Обстоятельство, объявленное часовым, что Королева вышла на разсвете, объяснилось. Бертолда по сему известию нашли и привели во дворец» (с. 290–291).

БЕРТОЛД ВЫХОДИТ ВОН ИС ПЕЧУРЫ… возмите ево и подите повесте, чтоб я болте про нево не слыхал — ИталЕ: «Увидевши ж в таком состоянии Бертолда, народ начал толь громко смеяться, что бы оное за несколько миль слышать было можно. Каждой кричал, что Бертолд достоин виселицы за то, что посрамил платье Королевино, надевши оное на толь гнусное свое тело. Сей крик ничего хорошаго Бертолду не предвещал, ибо он видел, что ему не можно было ожидать никакой милости, для того что, и действительно, естьлиб Государь хотел его в том простить, но не в его власти было оное учинить. Тщетно старался крестьянин наш оправдаться, народ усугублял свой крик и просил его смерти. Придворные, давно ему гибели искавшие, употребили сей случай в свою пользу, для своего ему отмщения. Они представляли Государю, что их жизнь и его собственная в опасности будет, естьли он откажет народу в том, чего оный не отступно и толь справедливо у него требует. Сколь ни основательны были оправдания Бертолдом приносимыя и сколь много ни любил его Государь, однакож видел себя сей Монарх принужденна осудить его повешену быть на дереве, и для успокоения толь многочисленнаго народа послал за палачем» (с. 156–157).

ЖизньБ: «Хотя бедный мужичек ни чего не зделал, кроме естественнаго старания спасти жизнь свою, однакож уважила с лишком его поступок, что он дерзнул вздеть на себя Королевино платье, и Государыня сия приставала к королю до тех пор, как оный осудил беднаго Бертолда повесить. Монарх сей простирал угождения своей супруге, кою обожал до несправедливости, и думал в том оправдаться пред нещастным осужденником» (с. 291).

…никак не могли сыскать никакого дерева, ему угодного — ИталЕ: «<…> ибо как нет прекрасной тюрьмы, ни дурной любовницы, то нет также столь прекраснаго дерева, на котором бы кто захотел повеситься» (с. 162).

ЖизньБ: «Легко догадаться, что Бертолдо из всех предлагаемых ему древес не выбрал угоднаго» (с. 292).

…они, скучився от долгого хоженья, а особливо узнали ево великую хитрость, ево освободили и пустили на волю — ИталЕ: «<…> и так он палачу и провожающему его караулу наскучил, что они развязали ему руки и пустили идти, куда он хочет» (с. 162).

ЖизньБ: «Так ходили они несколько дней с ряду и перебраковали все деревья в лесах около столичнаго города. Днем они бродили и только в обед ночевать возвращались в деревни. Бертолдо веселил их безпрестанно, рассказывая им самыя смешныя повести, и чрез то забывали они мало по малу свое дело. Наконец, вспомнили было они о том, но повесить человека, столько забавы им приключившаго, казалось им не простительно. И так они присоветовали ему сыскать дорогу в дом свой, а сами возвратились в город» (с. 292–293).

Как минулся гнев царской, то послал он искать Бертолда и… приказал ево просить о возвращении по прежнему во дворец — ИталЕ: «Бертолд <…> весьма остерегался опять показаться при дворе и не имел к тому ни малейшей охоты. Толь великое отвращение к сему многолюдному жилищу произвели в нем претерпенные им в оном горести, в котором и добродетель почти всегда злыми людьми гонима, которые там по большей части бывают в большем числе, нежели в другом месте. И так, он не пошел в Бертагнану, ибо в оной гнев Королевы и ненависть придворных могли бы навлечь ему еще новыя злоключения, но пошел в другую деревню, которой имя не известно; время, крысы или другое какое нещастие истребило в рукописном летописце то самое место, где было имя той деревни. Но как бы она ни называлась, довольно для нас знать, что он удалился в такое место, в котором почитал себя быть в безопастности от своих неприятелей, которым он все учиненныя ему злодеяния простил; ибо он имел весьма доброе сердце и не мог ни одному человеку желать зла. Между тем, как скоро Государь потерял его из глаз, то уже и раскаивался о своем несправедливом и скором приговоре, к которому привел его гнев Королевы, и он сам вскоре восчувствовал, сколь много стоила ему потеря Бертолда.