Бертольдо — грубый мужик, неотесанный плебей, как водится, лукавый и дерзкий; к тому же от всех прочих его отличала по-истине монструозная внешность, придававшая ему сходство с неким фантастическим существом из мифологического бестиария. При всем том природа наделила его весьма незаурядной смекалкой: «где не хватало красоты, в избытке была живость ума» и готовность «на быстрые и весьма остроумные ответы»[6]. Однажды появившись при дворе короля Абоина (Альбоина), он смело вступает с ним в разговор и завоевывает его симпатию тем, что с легкостью разгадывает все королевские загадки. Разумеется, у Бертольдо немедленно появляются враги в лице завистливых придворных и самой королевы. Претерпев множество злоключений, ловко лавируя между королевой (злая жена) и придворными (завистливые лицемеры), он весьма успешно строит свои отношения с властью и, в конце концов, добровольно отдает свою горячо любимую свободу за место у трона. Однако резкая перемена в образе жизни оказалась пагубной для здоровья простолюдина, и Бертольдо смертельно занемог. Придворные лекари строжайше запретили ему употреблять привычную крестьянскую пищу; «не ведая его натуры», они насильно пользовали его такими лекарствами, «которые обычно дают господам и кавалерам придворным», простому же человеку приносящими один вред[7]. Все это вместе и ускорило кончину бедного Бертольдо.
Итальянская публика решительно отказалась мириться с утратой полюбившегося героя. Тогда ей в угоду Кроче создал простака Бертольдино, сына Бертольдо[8], а в дальнейшем, уже после смерти самого Кроче, стараниями Адриано Банкьери на свет появился Бертольдов внук — Какасенно[9]. Ни Бертольдино, ни довольно бесцветный Какасенно не могли серьезно конкурировать со своим прародителем, тем не менее издание, объединившее в себе все три части романа, — «Бертольдо», «Бертольдино» и «Какасенно» — положило начало дожившей до наших дней традиции публиковать трилогию Крочи — Банкьери под одной обложкой.
На протяжении трех столетий только в одной Италии «Бертольдо» выдержал огромное количество переизданий, оставаясь «вплоть до первых десятилетий XX в. главной компонентой так называемой народной литературы»[10]. Уже к середине XVIII столетия присутствие героя Кроче в итальянской культуре становится настолько ощутимым, что, в конце концов, он начинает восприниматься как некий навязчивый символ, от которого буквально некуда деться, но который нельзя не учитывать. (Вспомним Франческо Альгаротти, который с гордостью и не без просветительского снобизма писал о том, как он «приобщил Италию к Ньютону вместо того, чтобы копировать Петрарку и воспевать деяния Бертольдо»[11].)
Немалую популярность приобрел «народный» роман о Бертольдо и за пределами Италии. На протяжении XVII и XVIII столетий один за другим появлялись его переводы, переделки и пародии на разных языках — греческом, испанском, португальском, русском, хорватском, румынском, немецком, французском, английском, болгарском и др.[12] Причина такой популярности конечно же в узнаваемости фигуры протагониста — «народного мудреца» в маске придворного шута, вобравшего в себя весь спектр архетипических черт, присущих персонажам народной смеховой культуры со времен Античности. Действительно, родословная Бертольдо своими корнями уходит в глубокую древность: через средневековый народный эпос, обнаруживая себя в раннехристианском апокрифе и талмудическом диалоге, — к античному роману. Возрождение архетипа в образе итальянского Бертольдо произошло уже на совершенно иной исторической почве, что не могло не отразиться самым серьезным образом на характере протагониста[13]. Появившийся на излете Ренессанса герой Кроче в дальнейшем на протяжении более чем двух веков с легкостью будет менять маски и даже имена[14] в зависимости от требований времени и места. С одной стороны, трансформация образа Бертольдо в сторону национального своеобразия — неизбежное следствие перевода романа на другие языки. С другой, его обновление диктовалось самим духом времени — и в первую очередь теми идеями эпохи Просвещения, которые получили наиболее широкую популярность.
Сегодня забавная книжка о Бертольдо стала достоянием почти исключительно специалистов по народной культуре. Их усилиями вокруг «Бертольдо» с конца XIX в. была создана богатейшая, не затухающая по сей день историографическая традиция[15], в русле которой этот текст совершенно справедливо рассматривается как одно из ярких проявлений народной жизни и карнавальной культуры XVII–XVIII вв.
Стоит отметить многообразие научных подходов в работах итальянских ученых, посвященных «Бертольдо». Историко-филологические исследования не ограничиваются, как правило, рамками собственной методологии, которые существенно расширены обращением к философии, антропологии, психологии и другим областям гуманитарного знания. Характерный призыв «рассматривать сочинения Кроче, принадлежащие к раблезианской линии литературы, в комико-физиологическом ключе» подразумевает, что наиболее подходящий инструментарий для такого прочтения предоставляют нам именно антропология и психология[16].
Традиция научной публикации трилогии «Бертольдо», «Бертольдино» и «Какасенно» в Италии также не прерывается: от издания к изданию совершенствуются принципы текстологии, углубляется историко-лингвистический комментарий. Не менее значима и другая линия — параллельное прочтение «Бертольдо» и средневекового «Диалога Соломона и Маркольфа», что сегодня составляет прочную основу для изучения карнавала и народной культуры в целом[17].
Библиографический аспект изучения романа Кроче, как и других его сочинений, представляется не менее важным и трудоемким. Многочисленные издания популярной «народной» книжки о Бертольдо, выходившие на протяжении XVII–XVIII столетий в Италии и за ее пределами, с трудом поддаются учету (дело осложняется тем, что издания такого рода, как известно, плохо сохранялись). Для их выявления потребовались серьезные библиографические разыскания[18]. Однако библиография «Бертольдо» до сих пор не может считаться полной.
История переводов и переделок романа Кроче в итальянской историографии, пожалуй, наименее разработана; ее изучение в лучшем случае ограничивается библиографической регистрацией[19]. В то же время за рубежом картина совсем иная: в Германии, Румынии, Греции, Болгарии существует целый ряд серьезных исследований, посвященных адаптации «Бертольдо» в народных культурах этих стран в XVII–XIX столетиях[20]; большое внимание уделяется научной публикации его первых национальных переводов[21].
Что касается «русского Бертольдо», то, несмотря на глубинную связь героя с персонажами русской литературы и фольклора (в их числе, например, Китоврас), своего места в истории переводной литературы XVIII в. этот любопытный текст до сих пор не нашел. Нужно признать, что забыли о нем совершенно незаслуженно, поскольку именно в России, куда «Бертольдо» проник в 1740-е годы, встречается самая широкая вариантность его переводов и переделок. Тем не менее в литературе о нем упоминается лишь изредка и вскользь, прежде всего в связи со «Сказанием о Соломоне и Китоврасе»[22], которое является древнерусской версией «Диалога Соломона и Маркольфа».
