Ровно в два тридцать все были в сборе. Лоуренс Монд ничуть не был удивлен этим обстоятельством, хотя, как мы помним, специально эту встречу не назначал. Просто все члены группы, и при этом каждый по каким-то особым своим догадкам, давно уже почувствовали нутром: дело это обязательно в свой час попадет к ним в руки.

Монд сидел за своим письменным столом и еще раз просматривал записи, сделанные в рабочем блокноте во время беседы с Доулингом. Посередине кабинета стоял еще один стол, поменьше, вокруг которого в креслах расположилась его команда: чуть левее от Монда — Мари, справа — Андрей Городецкий и Вацлав Крыл. Перед ними лежала раскрытая черная папка, привезенная Мондом из управления. Фотографии, справки, акты многочисленных экспертиз, пояснения следователей — все это тщательнейшим образом просматривалось, передавалось из рук в руки, вполголоса комментировалось.

На всю эту подготовительную работу Монд предоставил своим сотрудникам не более тридцати минут.

Внутренне к вызову Доулинга Лоуренс Монд был, конечно, давно готов. Даже тех отрывочных сведений, которые он почерпнул из пространных телевизионных репортажей по «Делу Бэдфула», из статьи журналиста Хьюза в газете «Дейли экспресс», не только ему, но и любому опытному человеку вполне хватило бы, чтобы понять: дело это не из простых — как по обоснованию мотива преступления, так и по форме и способу его исполнения. Плюс, конечно, смерть самого убийцы и единственной прямой свидетельницы миссис Силены Стилл. Доулинг, кстати, так беседу свою и начал, повторив запавшую, видно, в душу фразу своего помощника о том, что у нас здесь, дескать, «и овцы убиты, и волки тоже…». Впрочем, авторство капитана Рикардена в данном конкретном случае комиссар полиции, разумеется, позволил себе опустить.

— В этом деле неясно все, — сказал Доулинг. — От необычайной меткости стрельбы и какой-то непомерно-гигантской силы Бертье до его самоубийства, совершенного почти через шесть часов… От логически необъяснимого убийства собачки Марфи до разгроханного телефонного аппарата в доме, где Бертье базировался… Взять опять же эту несчастную нашу Силену Стилл. Скажу прямо: я боюсь совпадений, Лоу. Как ты знаешь, они-то ведь и бывают чаще всего хорошо подстроены! С одной стороны, она — единственная свидетельница, очевидно только чудом не угодившая под пули у замка Бэдфулов, с другой, она же — приходящая экономка в доме Бертье, где ее случайно обнаруживает один из моих инспекторов. Да еще этот Арри Хьюз, с его откровенно провокационной статьей в «Экспрессе»… Плюс понятное в общем давление министерства внутренних дел, откуда меня всю неделю нещадно бомбили, как какую-нибудь злодейскую субмарину с опасным грузом… Но, конечно, больше всего меня бесит Хьюз. Очень правильно, кстати, ты зовешь своих ребят буканьерами, Лоу. Остается жалеть, что в ближайшей от нас лагуне нынче утром не плещутся паруса Генри Моргана, с беспощадной его командой. Думаю, что мне не пришлось бы слишком долго уговаривать твоих мальчиков за одну уже эту проделку со статьей столковаться с пиратами да и вздернуть его на рее!

Тут Монд хмыкнул.

— Все это весьма поучительно и вполне похвально, — сказал он вдруг. — Только, Сэм, я должен предупредить, что, очевидно, зря я сразу не поставил тебя в известность… Дело в том, что, говоря о Хьюзе, ты одновременно как бы говоришь и о будущем своем дорогом племяннике. Извини меня, Сэм, за эту оплошность!

— Что за черт! — чуть не подпрыгнул Доулинг. — О каком таком племяннике ты толкуешь тут, Лоу?.. И при чем здесь, позволь тебя спросить откровенно, Хьюз?

— Дело в том, — сказал Монд, — что как раз в ту среду, когда произошло убийство и когда ты, по-видимому, уже отошел ко сну, для меня лично среда эта все еще длилась, длилась и длилась… Мари вернулась домой в тот раз очень поздно, где-то в третьем часу, и тут же, с порога, торжественно заявила мне, что столь нелюбимый тобой журналист Арри Хьюз сделал ей предложение и что она, кажется, склонна его принять. А поскольку ты всюду называешь Мари своей дорогой племянницей, вот я сейчас и подумал, что Хьюз…

— Так, — сказал Доулинг очень тихо, затем развернулся в кресле и несколько мгновений неподвижно смотрел в окно, очевидно, сожалея, что не видит сейчас за ним столь желанных ему парусов пиратов. Потом вновь повернулся к Монду с печальным видом: — Согласись… но ведь это же, Лоу… сразу — заговор, бунт, революция и дворцовый переворот… Что скажешь? — Доулинг мял в руке сигарету и все никак не мог вспомнить, куда это, к черту, с вечера он умудрился засунуть растреклятую любимую свою зажигалку. Или хотя бы спички.

— Вот она, — сказал Монд и достал зажигалку, торчащую из-под кипы каких-то бумаг и газетных вырезок, которыми был завален весь край стола.

— Спасибо, Лоу…

— Что касается предложения Хьюза, которое он сделал нашей Мари, то, скажу тебе, Сэм… я ждал его много лет.

— Вот тебе и на! — сокрушенно воскликнул Доулинг. И затем добавил — негромко и даже чуть-чуть ворчливо: — Можно подумать, что я не ждал… Или, может, ты тоже, как Хьюз, считаешь, что у меня нет глаз?.. Тем не менее — эта старая история, лет семь или восемь тому назад… Я, возможно, не вправе судить, но, мне помнится, Хьюз когда-то очень сильно обидел Мари, не так ли? Извини меня, Лоу, я, конечно, не знаю деталей, но прошлое…

Эту сбивчивую тираду Монд прервал вдруг на редкость спокойно и очень твердо:

— Где ты видел прошлое, Сэм, хоть раз? Оглянись вокруг, продемонстрируй мне это «прошлое»… Ткни в него, пожалуйста, хотя бы одним мизинцем!.. Мы с тобой, и Мари, и Хьюз… и другие… Все живут в настоящем, не правда ли? В настоящем, Сэм, несмотря ни на что, на любое прошлое! Пусть они даже когда-то оба ошиблись в чем-то, и она, и он… Ну и что?.. Разве мы вправе забыть, что у юности есть своя особая нетерпимость во всем и есть «комплекс Ромео», как в таких случаях говорят психологи. Не забудь, им ведь было тогда всего по шестнадцать-семнадцать лет. И в те годы, подобно Ромео, Хьюз был тоже вполне способен принять… спящую Джульетту за мертвую!.. Шутка ли сказать — лучший друг предлагает мне ворошить историю — через семь или восемь лет! Не за эти ли годы — ты вспомни, Сэм! — сорок раз уже перекроена история большинства наук, государств и народов мира? И, по-моему, даже — всей планетарной системы в целом… Неужели не сможем и мы с тобой снисходительно отнестись к нашей личной, сугубо семейной своей истории?

В кабинет без стука вошла Милена. Заговорщический вид был ей очень к лицу, как невольно отметил Монд. Секретарша наклонилась почти к самому уху шефа, что-то тихо ему шепнула, тот кивнул, и Милена вышла.

— Да, пожалуй, ты прав, друг мой, — сказал Доулинг, как только за Миленой закрылась дверь. — Кажется, я все понял… Надо каждый новый день начинать с той самой случайной ступеньки лестницы, на которой твердо стоишь хотя бы одной ногой. Будем считать, что корабли Генри Моргана вышли в море, а нам вновь с тобой предстоит разгребать грязь в порту, пока хватит на это сил.

— В таком случае, возвращаемся к нашему делу, Сэм?

— Хорошо, — сказал Доулинг, опять углубляясь в папку. — В самых общих чертах, мне хотелось бы, чтобы вы с ребятами проделали следующее…

— В самых общих чертах, — сказал Монд, — нам необходимо проделать следующее… «Дело Бэдфула» принято мною, хотя формально оно закрыто. Убийца обнаружен, мотив преступления выяснен, тем не менее Доулинг на паритетных началах предложил нам работать над делом дальше. С основными документами, хоть и бегло, вы ознакомились. У кого какие есть предложения?

— Давайте пойдем, как всегда, по кругу, а там посмотрим, — подал голос Андрей.

— Хорошо, — сказал Монд. — В таком случае, я начну по порядку, с официальной версии, которая составила суть отчета, сданного комиссаром полиции Доулингом в министерство внутренних дел. Можете, кто хочет, курить, перебивать меня, задавать вопросы… Мари, передай мне, пожалуйста, папку.

Мари встала, быстро собрала документы, положила папку на стол отца. Вацлав и Андрей обменялись парой коротких реплик, затем все стихло.