— И что нам это даст? — На губах Маккью появилась саркастическая усмешка.

— Это даст ответ на вопрос — обманывает ли вас Митаси.

— Я и так знаю — он врет, как бульварный репортер.

— Но у вас же нет возможности его уличить.

— И появится, если Пауль примет наши рисунки за свои, так?

— Примерно так.

— Попробуем, хотя и этим пройдоху Митаси не зацепить.

— Во всяком случае, хорошо бы сделать видеозапись нашей встречи с Кирхгофом, Чарлз…

В специальной полицейской больнице, куда Пауль Кирхгоф был доставлен для проведения независимой психиатрической экспертизы, ему предоставили отдельную палату. Рисовальные принадлежности, казалось, стимулировали его недуг. Склонясь над столом, прикусив нижнюю губу, он настолько увлекся работой, что не обратил внимания на вошедших. Лоуренс и Чарлз, пока полицейский санитар ставил для них стулья, с интересом разглядывали его.

Паулю исполнилось уже двадцать восемь, три года прошло с тех пор, как его дисквалифицировали. Два года находился он под наблюдением Кадзимо Митаси. Высокий, сильный, хорошо тренированный мужчина. И все-таки трудно было представить, что вот эти руки, лежащие на столе, не так давно легко сорвали оконную решетку, что не под силу оказалось сделать потом троим.

— Пауль, — окликнул санитар, — с тобой пришли побеседовать.

— А? — Он словно очнулся, поднял голову, улыбаясь, предложил: — Присаживайтесь, господа. Вы тоже хотите меня о чем-то спросить? Спрашивайте. Я за свою жизнь дал столько интервью, что отвечать на вопросы стало моей второй профессией.

— А первая ваша профессия? — спросил Монд.

— Первая? — Пауль рассмеялся. — Не поверю, что вы не знаете. Иначе бы вы сюда не пришли.

— Верно. — Лоуренс улыбнулся, и, надо сказать, трудно было бы не улыбнуться, глядя в лицо Кирхгофа — вот уж кто менее всего походил на преступника. — Верно, — повторил Монд, — считайте, что и мы хотим взять у вас интервью. Удобно ли вам здесь, мистер Кирхгоф?

Пауль в недоумении огляделся:

— Знаете, в бесконечных переездах как-то перестаешь замечать обстановку. — Казалось, он несколько смущен.

— Я много слышал о ваших успехах, — постарался успокоить его Монд, — но больше всего меня поразила ваша интереснейшая идея тройного прыжка.

— Правда? — Пауль оживился. — Тогда смотрите сюда. Я как раз работаю над проектом его осуществления. Тройной прыжок с трамплина! Это рекорд двадцатого века!

— Но кто же согласится построить такой трамплин? Это же безумно дорого, — предположил Монд.

— Да, да, вы правы, — согласился Пауль, — но это неважно. Я рассчитал множество проектов, от самых сложных, для мастеров высшего класса, таких, как я, до, так сказать, цирковых, показательных. Здесь, к сожалению, нет компьютера, но я продолжаю работать, иногда из случайного наброска может родиться великолепная идея.

— Действительно, посмотрите сюда, — Монд обратился к Чарлзу, протянув ему несколько набросков. — Очень интересно, мистер Кирхгоф. Мы захватили с собой и некоторые другие ваши рисунки. Скажите, неужели все они принадлежат вам? — Он протянул ему пачку рисунков, среди которых находились и те, что были изготовлены сотрудниками Маккью.

Кирхгоф лист за листом просмотрел всю пачку.

— Да, — сказал наконец он с гордостью. — Это моя работа.

— Замечательно, — ободрил его Монд. — Вы знаете, меня особенно заинтересовали некоторые из ваших проектов. — Он отобрал из пачки те, что не были сделаны Кирхгофом. — Вот, например, этот. Можно ли относиться к нему серьезно? Посмотрите, какой страшный перепад высот!

— Прыжки с трамплина — удел смелых, — уверенно заявил Пауль.

— И вы могли бы совершить такой прыжок?

— Я — да.

— А еще кто-нибудь из выдающихся спортсменов?

— Только после меня.

— Почему? — удивился Монд.

— Я никому не позволю воспользоваться моим проектом. — Пауль серьезно посмотрел на посетителей.

— Н-да, — не выдержал Чарлз, и Лоуренс поспешил переменить тему разговора.

— Вам приходилось выступать в «Спринг-бод»? — спросил он.

— «Спринг-бод»? — Кирхгоф задумался. Маккью так и впился взглядом в его лицо. — Затрудняюсь ответить, не помню.

Лоуренс попробовал зайти с другой стороны. Протянув ему чертеж, выполненный по рисунку Андрея, он предложил:

— Мистер Кирхгоф, ваши чертежи носят сугубо инженерный характер, тогда как на некоторых ваших рисунках делается попытка представить себе совершенно конкретное место, где мог бы в реальности находиться ваш тройной трамплин. Могли бы вы, скажем, вот этот чертеж попытаться вписать в пейзаж, совсем приблизительно, не вырисовывая деталей, так, как это делается, скажем, на обычных детских рисунках?

Кирхгоф с интересом посмотрел на Монда, улыбаясь, погрозил ему пальцем:

— Э-э! Уж не хотите ли вы украсть мою идею?

Монд рассмеялся:

— А не кажется ли вам, мистер Кирхгоф, что это я хочу подарить вам свою?

— Черт возьми, а ведь вы правы! — воскликнул Пауль.

— Тогда я предлагаю следующее, — подхватил Лоуренс, — давайте независимо друг от друга попытаемся действительно вписать эту схему в какую-то местность, знакомую нам по прошлому. И я подарю вам то, что у меня получится.

— Идет, — азартно согласился Кирхгоф.

Они сели по разные стороны стола, на середине которого россыпью лежали фломастеры, и, прикрывая свои художества свободной рукой, принялись рисовать, выбирая по цвету то один, то другой фломастер. Маккью скептически наблюдал за ними, с тоской думая о том, что и это ничего ему не даст.

Через пятнадцать минут, хитро переглянувшись, оба «художника» с гордостью выложили перед Чарлзом Маккью свои произведения. Они несколько отличались и по качеству, и по цвету, но изображено на них было фактически одно и тоже — перепад трамплинов над «Сноуболлом».

По просьбе Маккью два члена независимой экспертной комиссии ждали их.

— Профессор Оунли, профессор Гейзинк, профессор Монд, — представил Чарлз присутствующих друг другу.

— Господа, — обратился затем он к экспертам, — я понимаю, что работа ваша еще не закончена, но нам с мистером Мондом было бы очень важно услышать ваше мнение о нашем подопечном.

Профессора переглянулись, и Оунли заговорил, очевидно выражая и свое мнение, и мнение коллеги.

— Мы можем подтвердить, — сказал он, — что диагноз поставлен верно — прогрессирующее психическое заболевание. Простите, я не думаю, что имеет смысл утомлять вас специфическими медицинскими терминами.

— А можно ли уточнить, профессор, что именно в данном случае означает понятие «прогрессирующее»?

Профессор Оунли внимательно посмотрел на Монда:

— Это означает, что ремиссия, то есть промежуток между приступами, становится со временем все короче.

— Извините, профессор, не сочтите мой вопрос невежливым, — Монд слегка поклонился, приложив к груди руку, — но, если я не ошибаюсь, вы общались с пациентом всего два дня…

— Я понял вас, — перебил его профессор Оунли, — и не надо извиняться. Вопрос ваш вполне закономерен. Естественно, этот наш вывод строится не на прямом наблюдении за пациентом, а на основании исследования клинических данных, предоставленных в наше распоряжение.

— А есть какие-нибудь объяснения тому, что болезнь прогрессирует?

— Видите ли, мы еще не можем точно ответить на ваш вопрос, но, возможно, это связано с новообразованиями, обнаруженными нами в тканях мозга. Вероятно, это результат операции, проведенной два года назад, но пока это лишь предположение.

— Спасибо, господа. Я вполне удовлетворен. Благодарю вас. — И Монд посмотрел на Чарлза, ожидая его вопросов. Но у Чарлза вопросов, похоже, не было. Он лишь вежливо поблагодарил обоих профессоров за эту небольшую консультацию, и они расстались.

Чарлз был мрачен, видимо понимая, что это последняя их встреча с Лоуренсом и что тот едва ли удовлетворен результатами своего приезда в Бостон. Молчание затягивалось.