— Карл, — поправил он ее, — Ито, будь повнимательней.

— Карл, — автоматически повторила она следом за ним. — Что случилось, Карл? Почему здесь ты, а не Конорс?

— Долго объяснять. Тебе нельзя здесь оставаться. Собирайся, максимум минут через десять мы должны отсюда убраться.

— А Конорс? А его вещи?

— Они ему больше не нужны.

— Что с ним случилось?

— Ито, не задавай вопросов. В машине у нас времени будет больше чем достаточно, чтобы обо всем поговорить.

Вещей у нее и у Конорса было немного, лишь самое необходимое, чтобы не усложнять таможенный досмотр и не бросаться лишний раз в глаза. Через десять минут она была готова. Карл молча взял ее чемодан и, не задерживаясь в вестибюле, прошел с ним к машине. Ито ненадолго задержалась у портье, заплатила за номер, улыбаясь, махнула рукой, отказываясь от сдачи.

— Благодарю вас, фрау, — услышала она, уже повернувшись к двери, за которой была ночь, снег, новое путешествие, и еще не известно куда.

Прислушиваясь к себе, Ито обдумывала случившееся.

— Так что же произошло? — спросила она.

— Я держался за ним километрах в трех, чтобы зря его не нервировать, — начал Карл, словно заранее подготовился к ответу. — Где-то на полпути у «фольксвагена», видимо, забарахлил мотор. Он вышел из машины, чтобы посмотреть, в чем дело. Фары и габаритные огни не горели. Шофер идущей следом машины, вероятно, поздно заметил это и, объезжая «фольксваген», сбил Конорса, стоявшего на проезжей части. Может быть, он хотел остановить попутку, я не знаю. Машина, сбившая его, скрылась. Мне оставалось только проверить, жив ли он, и перегрузить чемоданы. Вот, собственно, и все.

— И ты оставил его лежать на дороге?

— А ты полагаешь, мне следовало взять его с собой?

— Ты врешь, Карл. Это твоя работа.

— У меня не было времени провести следствие и представить тебе факты.

— Не надо никаких фактов.

— Я тоже так думаю. Чем их будет меньше, тем лучше.

— Это подло.

— Вот как? Разве не ты сетовала на его слюнявый провинциализм?

— Это не одно и то же. Я не собиралась отправлять его на тот свет.

— Думай так, если тебе от этого легче.

— Да, мне так легче.

— Но ведь ты не собиралась тащить его с собой в Питер? Так? Или я неправильно понял и он все же представлял для нас какой-то интерес?

— Нет.

— Вот и я так подумал. Случай поставил в этом деле точку, которой как раз и не хватало.

— Случай! — Ито презрительно фыркнула.

— Успокойся. Мы возвращаемся в Питер, и ты наконец сможешь заняться серьезной научной работой. А пока будут разбираться с чертежами, можешь отдохнуть.

— Где и от кого?

— Где хочешь и от кого хочешь.

— Например, в Сухуми.

— В Сухуми в этом году не получится.

— Тогда и не говори «где хочешь».

— Не язви. У меня еще есть для тебя информация. Линда задержана в аэропорту при попытке вылететь в Бразилию. Не могла придумать что-нибудь поумней. Что она там забыла?

— А куда ей было деваться? Там у нее по крайней мере был участок земли с домом.

— Забота Конорса?

— Да, забота Конорса. Почему ты ей не помог?

— Ей?.. Ты имеешь в виду нежелательность появления ее на процессе в качестве свидетеля?

— И это тоже.

— Я наблюдал за ней. Она в очень плохом состоянии. Видимо, вы с Митаси несколько перестарались. Едва ли она доживет до процесса. Но даже и в этом случае я не уверен, что оборудование, которое все же осталось в руках Доулинга, не принесет нам дополнительных хлопот…

Он говорил и говорил. Ито, с ужасом глядя на него, молчала.

На другой день Городецкий, криво усмехаясь, вертел в руках телеграмму, переданную ему портье:

«Отвечаю ваш запрос. Доктор погиб на дороге Мюнхен — Кингазен. Майор Гвари».

Что это был за майор, и ежу было ясно. «Русский друг» понимал, что эта информация им нужна, и опять он получил ее первым.

— Начитанный, черт, — пробормотал Андрей, направляясь к лифту.

— Сэр, — секретарь стоял в дверях кабинета Чарлза Маккью и явно с трудом удерживался от смеха, — агент Гобст просит принять его по личному делу.

Маккью подозрительно посмотрел на секретаря, чувствуя какой-то подвох.

— В чем дело? — нахмурившись, спросил он.

— Не хочу портить вам удовольствие, сэр. Я бы рекомендовал принять Гобста.

Чарлз ценил своего секретаря и завел себе за правило советы его мимо ушей не пропускать.

— Давай его сюда. — На всякий случай он все же говорил строго, не доверяя его веселости.

Секретарь вышел, и перед изумленным фэбээровцем предстал его агент Гобст. Брови Чарлза поползли вверх. Гобст был крупным мужчиной, охотнее таких брали в полицию, а не в ФБР. Под метр восемьдесят ростом, широкоплечий, ширококостный, он любил похвастаться своей силой и не всегда понимал, что позволительно государственному служащему, а что нет. Одет он был весьма прилично, как положено одеваться, отправляясь на прием к высокому начальству, но вот физиономия…

Нос Гобста, и так достаточно крупный, распух до невероятных размеров, демонстрируя все оттенки от малинового до синего. Левый глаз почти совсем заплыл, и когда все-таки его удавалось приоткрыть, было видно, что он налит кровью. Правый — смотрел на Маккью не моргая, но под ним сиял желто-зеленый синяк. Губы были расквашены. Левое ухо распухло и казалось вдвое больше правого.

Опытный глаз Маккью определил, что тяжелых увечий Гобсту нанесено не было, но, несомненно, над физиономией его поработал человек, знающий свое дело. Чарлз смотрел на него, но впечатление от увиденного уже никак не отражалось на его лице. Что-что, а надеть в нужный момент нужную маску он умел.

— Слушаю вас, Гобст, — только и сказал он.

— Сэр, я требую от вас санкцию на арест. — Гобст вытянул руки по швам и пронзил шефа правым глазом.

— Кого прикажешь арестовать, Гобст? — в тон ему задал вопрос Чарлз, отметив про себя, что, пожалуй, именно так повел бы себя в этой ситуации Доулинг.

— Частного агента Городецкого, сэр, — выпалил Гобст, не подозревая, что затронул не ту струну, к которой стоило бы прикасаться, имея дело с шефом. С некоторых пор все, что касалось Андрея Городецкого, воспринималось Маккью под знаком мистической восторженности.

Первое, что захотелось сделать Чарлзу, — это встать и помочь физиономии Гобста обрести симметрию за счет правого глаза. Он сдержал себя, потому что тут же сообразил, что художником, разукрасившим его агента, был не кто иной, как Городецкий. Он понял и оценил веселость секретаря.

— На каком основании я должен принять такое решение, Гобст? — спросил он.

— Разве вы не видите, сэр?

— Не вижу, дорогой.

— Он изуродовал меня, сэр, при исполнении моих служебных обязанностей.

— Гобст, — отечески проговорил Маккью, — служба у нас суровая, и агенту ФБР не пристало жаловаться на синяки. А потом, прости меня, ты один весишь столько, сколько четыре Городецких. Он же по сравнению с тобой — цыпленок. Зачем мне, Гобст, агент, которого цыпленок может, как ты выразился, изуродовать?

Чарлз лукавил. Он не только кое-что слышал о возможностях Городецкого. В последней своей командировке он не терял времени даром, — в частности, в порядке обмена опытом попросил Доулинга организовать совместную тренировку оперативников. Не против Руди, цену которому Маккью уже знал, а против Городецкого его попросили выставить лучшего своего бойца, по габаритам едва ли уступающего Гобсту. Когда на этого бойца стали напяливать специальную защитную форму, лишь кое-где оставлявшую тело незащищенным, фэбээровец начал было возмущаться.

— Чарлз, — успокоил его Доулинг, — не кипятись. Тут будет на что посмотреть.

И Чарлз посмотрел. И теперь, упрекая Гобста, он лукавил. Но его агент не мог предполагать, что шеф ставит ему ловушку.

— Сэр, — заявил Гобст, — он использовал запрещенные приемы с явным намерением оскорбления личности.