— Айрита... — повторила королева. Она смотрела на статую, позволив себе тень улыбки. — Так вот как ее зовут. Бьяджио был заинтригован.

— Она — древняя богиня молодости, из старой нарской мифологии. На самом деле еще девочка, но почти женщина. — Он решил немного задеть ее. — Как вы, наверное?

— Нет, — ядовито ответила Джелена. — Как моя мать. Этот ответ заставил Бьяджио попятиться. Мимолетная улыбка Джелены сменилась маской презрения.

— Понимаю, — сказал Бьяджио.

— Она погибла во время нападения нарцев, — добавила Джелена. — Вместе с отцом. Мне было тогда шестнадцать.

Бьяджио кивнул. Он уже знал о том, как королева оказалась на троне. Он снова посмотрел на статую.

— И она напоминает вам ее, да?

— Очень. Мне не следовало бы в этом вам признаваться, но эта статуя поразительно похожа на мою мать. Она родила меня очень юной — наверное, ей было столько, сколько этой девушке. Когда я увидела эту статую, это была почти что встреча с ней. — Джелена вздохнула. — Наверное, это кажется вам глупым.

— Ничуть, — возразил Бьяджио. Он вспомнил, сколько времени проводил в Музее восковых фигур барона Джалатора, общаясь с изображением Аркуса, надеясь получить от этого хоть какое-то утешение. Привязанность Джелены к холодной каменной Айрите показалась ему прискорбно уместной. — Вы поступили разумно, сохранив ее, — сказал он. — Хорошо иметь вещи, которые связывают нас с прошлым.

Джелена бросила на него быстрый взгляд.

— Мне странно слышать это от вас, Бьяджио.

— Почему же? Вы уже видели мою любовь к старине. Я бы считал, что вы должны были бы неплохо узнать меня, потратив столько времени на разрушение моего дома.

— Как вы разрушили мой?

— Миледи, я делал такое, чему вы даже не поверите, — сказал ей Бьяджио. — Осквернение Лисса — это только малая часть того, что лежит на моей совести. Но я изменился. — Он с вздохом покачал головой. — Вы этому никогда не поверите, да? Я напрасно потратил время, плывя сюда.

— Но я вам верю, — возразила Джелена.

— Правда? — Он прищурился. — Почему? Королева засмеялась.

— Можете благодарить за это своего капитана Касрина. Мне кажется, он — человек чести, несмотря на свой мундир. Он верит вам, Бьяджио.

— И вам этого достаточно?

Бьяджио не представлял себе, что мог сказать ей Касрин, — и вообще, почему капитан ему доверяет. Он не был откровенен с Касрином.

— Вы этого не поймете, Бьяджио, но я все равно вам это скажу. У всех людей моря есть что-то между собой общее. Касрин такой. Он не так уж отличается от нас, лиссцев. Если он нашел возможность вам поверить, то могу и я.

— Вы говорите мне не все, — заметил Бьяджио. — Я вижу правду по вашим глазам, миледи. Вам нужен Никабар.

— Конечно! — парировала Джелена. — Я не стала бы помогать вам, если бы не это.

— Помогать мне? Джелена кивнула.

— Да. Я дам вам корабль, Бьяджио. Плывите на нем на Восточное Высокогорье и ищите себе союзников.

«Союзников?» — мысленно переспросил Бьяджио, гадая, что именно сказал ей Касрин. Однако он был слишком рад такому обороту событий, чтобы спорить. По правде, говоря, он был настолько изумлен, что чуть не лишился дара речи.

— Миледи, я даже не знаю, как вас благодарить.

— А я знаю, — заявила Джелена. — Скажите мне, зачем вы направляетесь на Восточное Высокогорье.

Это требование не удивило Бьяджио. Он ожидал такого, понимая, что Джелена не отпустит одну из своих шхун, не зная, зачем это нужно.

— Хорошо, — согласился Бьяджио, — я вам это скажу, но не сейчас. Сначала приготовьте мой корабль к отплытию. Мне надо срочно попасть на Восточное Высокогорье, и вам с Касрином нужно обговорить ваши планы. — Отвернувшись от королевы, он подошел к статуе и погладил идеально стройную ногу Айриты. Ему будет ее не хватать. — Мы встретимся накануне моего отплытия, — сказал он Джелене. — И тогда я все вам скажу.

Алазариан сидел один у себя в спальне, смотрел на луну и ждал рассвета. В арамурском замке тянулась еще одна тоскливая ночь: за дверью изредка звучали шаги да вдали стрекотали какие-то насекомые. Ясное небо висело над землей, северный ветер пригибал верхушки гигантских сосен, заставляя их покачиваться в своем печальном ритме. Луна сквозь грязное окно освещала лицо Алазариана, и отражение в зеркале напротив казалось призрачно-голубым. Юноша сидел в задумчивом безмолвии, глядя то на луну, то на секретный конверт у себя на коленях. Бьяджио передал ему это письмо уже несколько недель назад, и никогда еще Алазариан не испытывал столь сильный соблазн вскрыть его, как в эту ночь. На следующий день ему предстояло ехать в Железные горы. Возможно, вскоре он лицом к лицу столкнется с львиными всадниками. И ему мучительно хотелось узнать содержание письма Бьяджио, прежде чем отдавать его.

«Вэнтран, — напомнил он себе. — Это письмо предназначено ему, а не мне».

Он говорил себе это уже в течение многих дней, но это мало помогало. После возвращения из Талистана письмо не давало ему покоя, служа неотступным напоминанием о том, что ждет его впереди. Он пробыл в Арамуре уже три дня — и три дня мог только предаваться мрачным мыслям. Ему было страшно и одиноко — и почему-то прикосновение к письму немного его успокаивало. Утром он поедет в горы с Шинном и его отрядом. Он может даже погибнуть. Это проклятое письмо казалось ему ключом к собственной судьбе.

Он осторожно поднял конверт к лучу лунного света, надеясь, что так сможет увидеть его содержимое. Это ведь не ложь, не так ли? Ведь он прикасался к Бьяджио! Он заглянул в его мысли и убедился в его правдивости. Если это письмо — какая-то ловушка, тогда странный дар Алазариана — всего лишь обман. А поскольку он был уверен в том, что это не так, то был уверен и в том, что в письме Бьяджио написано именно то, что сказал ему Бьяджио.

«Ну, почти уверен», — прошептал он.

Вернувшись к кровати, он спрятал письмо под матрас. Он уже приготовил ту одежду, в которой утром поедет в горы: она была аккуратно сложена на стуле. Когда настанет время одеваться, ему легко будет засунуть письмо в карман. А потом, когда он, наконец, разыщет трийцев...

«И что потом? — с тревогой подумал он. — Мне просто сдаться им в плен?»

Алазариан снова сел на постель. Будь здесь его мать, она знала бы, как его успокоить. У нее нашелся бы для него совет — правильные материнские слова, которые умерили бы его беспокойство. Будь мать жива, она, возможно, отругала бы его за то, что он собирается сделать. Хотя она знала о безумии своего отца, вряд ли она одобрила бы поступок сына.

— Но на кон поставлено так много! — прошептал он. — Прости меня, мама, но я должен верить Бьяджио. Я заглянул ему в сердце, как заглядывал в твое. Помнишь?

Конечно, ответа он не получил. Алазариан открыл глаза и смущенно рассмеялся. Леди Калида больше никогда не сможет ему ответить. Все, что ему осталось, — это поручение Бьяджио и странное обещание, которое он дал матери: найти предназначение своего странного дара. Внезапно он понял, что в его жизни открывается новая дверь. Завтра ему предстоит перешагнуть порог. Уехав в горы, он станет мужчиной.

На следующее утро Алазариан выехал из арамурского замка. С ним ехали Шинн и четыре талистанских всадника. Все четверо входили в отряд Динсмора и были одеты в гражданское платье: зелено-золотые мундиры они поменяли на неприметные костюмы для верховой езды. Шинн ехал во главе небольшой колонны, закинув лук за плечо. Когда Элрад Лет вышел пожелать им успеха, он молча кивнул правителю. Провожая взглядом Алазариана, Лет ничего ему не сказал: он стоял на дворе замка, словно неумолимый истукан, и лицо его оставалось непроницаемым. Алазариан тоже ничего не стал говорить. Он уезжает — возможно, навсегда. И если он когда-нибудь снова увидит своего подонка-отца, то это произойдет при совершенно иных обстоятельствах. Солдаты, с которыми он отправился в горы, имели с собой только легкое вооружение: сабли, кинжалы и луки. Все они непринужденно сидели в седле. Алазариан не мог понять, почему им не страшно. У него живот подвело судорогой, а в голове мутилось от страшных мыслей о том, что может ждать его в горах. Однако его спутники были закаленными ветеранами, и в них не заметно было и намека на боязнь Алазариана. Алазариану они показались поразительно отважными.