Бьяджио зевнул. В этот поздний час у него под глазами лежали темные круги. Он осмотрелся, пытаясь понять, один ли он здесь. Полночь еще не наступила, а Дакель всегда был пунктуален. Бьяджио почти рассчитывал на то, что инквизитор придет раньше назначенного часа, но увидел только пару собственных телохранителей, которые стояли настолько неподвижно, что их можно было принять за восковых. Бьяджио заставил себя успокоиться. Дакель придет. И тогда они отправятся в гавань, где ждет Касрин. Сегодня на отдых надеяться нечего.

Он медленно шел по коридору, разглядывая лица прежних властителей и пытаясь угадать, появится ли рядом с ними когда-нибудь и его восковое изображение. Не появится, если во время его правления Нар будет разрушен. Надвигались ужасные события. Уже через год его любимого Музея восковых фигур может не остаться: он будет сожжен или погибнет под копытами талистанских коней. Внезапно собственные планы повернуть этот поток вспять показались ему глупыми. Возможно, Касрин в нем не ошибся. Возможно, он по-прежнему безумен.

Однако Бьяджио понимал, что у него нет выбора. В городе у него союзников не осталось. Ему нужны новые союзники — люди, достаточно безумные, чтобы понять его видение будущего. И таких людей не найти среди столичных щеголей. Сейчас нужны мужчины, у которых под ногтями грязь.

«И женщины, — напомнил он себе с желчной усмешкой. — Такие, как Джелена».

Через несколько дней он встретится с королевой Лисса — если, конечно, она не потопит «Владыку ужаса», не вступая в переговоры. Он использует все свое обаяние и прямоту, чтобы убедить ее заключить с ним союз. Мир нужен ей не меньше, чем ему самому: Бьяджио в этом не сомневался. Нельзя сидеть на троне и смотреть, как гибнут люди. Это не настолько просто — если, конечно, ты не безумен.

«Я теперь в здравом рассудке», — сказал он себе.

В конце концов, он даже станет здоровым. Прекратятся головные боли, исчезнет мучительная тяга к наркотику, и он почувствует, что, значит, быть нормальным человеком.

В конце Имперского крыла был особый экспонат: Бьяджио всегда подходил к нему, когда бывал в музее. Для него это было чем-то вроде алтаря: воплощение человека, которого он любил как отца и который за свою невероятно долгую жизнь так много ему дал. Когда Бьяджио подошел к нему, его взгляд медленно заскользил вверх, прослеживая восковое изображение древней фигуры.

Аркус, император Нара, смотрел на него с копии железного трона. Его устремленный на посетителя взгляд казался почти живым. Волосы у него были длинные и совершенно седые, глаза — ослепительно синие: чтобы передать их неестественную яркость, в них вставили два настоящих сапфира. Золотое одеяние закрывало худую фигуру, пальцы были унизаны драгоценными перстнями. Это было странное изображение Аркуса: без иссушенной кожи и болезненной бледности последних лет. Однако оно поражало. Аркус был таким, каким был когда-то — и каким должен был остаться, — и смотреть на него было больно. Алазариан Лет не ошибся. Смерть Аркуса была самым ужасным событием из всего, что пришлось пережить Бьяджио. Оно показало ему, какой бывает боль.

— Теперь император я, Аркус, — прошептал Бьяджио. Он заглянул в волевое восковое лицо. — Я делаю, что могу, но мне так трудно! Как бы мне хотелось, чтобы императором по-прежнему были вы, чтобы все оставалось как раньше.

Но все изменилось, и этот Аркус был подделкой. Бьяджио понурил голову.

— Вы не знаете, что сейчас происходит, — проговорил он. — Вы даже представить себе такое не могли.

Аркус был сильнее Бьяджио, и Бьяджио это понимал. Его покровитель был самым безжалостным и талантливым человеком из всех, кого он знал. И он никогда не позволял чувствам вмешиваться в его дела. Но при этом он был безумен и безнадежно привязан к снадобью Бовейдина, и, в конце концов, это безумие убило его, превратив в рыдающую куклу, которой отчаянно не хотелось умирать. Бьяджио выпрямился. Он не боялся смерти. Единственное, чего он боялся, — это безвестности.

Шум в дальнем конце коридора заставил его вздрогнуть. Бьяджио повернулся, увидел в сумраке Дакеля, и у него запылали щеки. Его телохранители привыкли, что он разговаривает сам с собой, но ему не хотелось, чтобы Дакель узнал его настолько хорошо.

— Иди сюда! — позвал он.

Его голос гулко разнесся по коридору. Казалось, Дакель чем-то смущен. На нем было вечернее рубиновое одеяние, которое развевалось на ходу.

— Государь! — проговорил он, приветствуя Бьяджио. — Добрый вечер. — Он переложил трость из одной руки в другую, не зная, что говорить дальше. — Я получил приказ явиться к вам, господин. И я пришел, как вы просили.

Бьяджио смотрел на него с улыбкой.

— Спасибо, что пришел, — сказал он.

Ему всегда нравился Дакель. В последнее время он покровительствовал инквизитору. У Дакеля был острый ум и четкое ощущение своего долга, чем Бьяджио восхищался. В другое время он бы даже доверял Дакелю.

— У тебя такой вид, будто ты чем-то озабочен, — заметил Бьяджио.

Дакель огляделся.

— Простите, господин, но это такое необычное место для встречи! Могу я спросить вас, к чему такая таинственность?

— Она необходима, — ответил Бьяджио. Он не знал, насколько откровенным ему стоит быть. Чтобы Дакель мог править в его отсутствие, он должен быть в безопасности. А порой безопасность дает только неведение. Он положил руку на плечо своего молодого сподвижника и постарался его успокоить. — Извини за эти тайны. Я хочу быть уверен, что сегодня нас никто не подслушает, а в последнее время у дворцовых стен выросли уши. Пойдем, пройдись со мной.

Бьяджио обнял Дакеля за плечи и вывел его из Имперского крыла, подальше от любопытных глаз императоров. Его Ангелы Теней двинулись, было за ними, но Бьяджио заставил их отстать взмахом изящной руки. Они будут дожидаться его возвращения, сколько бы времени он ни отсутствовал.

На ходу Дакель нервно озирался. Бьяджио остановился в мифологическом отделе: огромном зале с высоким сводом, где выставлены, были странные создания и ложные боги. Впереди видна была статуя богини Фрэ, прекрасной женщины со змеями вместо рук.

— Но почему именно здесь, господин? — спросил Дакель. — Мне никогда здесь не нравилось.

— Правда? — удивился Бьяджио. — Ну, место большого значения не имеет. Важно, чтобы никого рядом не было. Я часто прихожу сюда ночью подумать и поразмышлять. Здесь нас никто не услышит.

— О, так у нас должен состояться важный разговор! Мне надо беспокоиться?

— Возможно.

Лицо Дакеля стало серьезным.

— Скажите мне все.

Бьяджио подвел Дакеля к скамейке у стены и предложил ему сесть.

Дакель удобно устроился, закинув ногу за ногу и глядя на Бьяджио. Бьяджио казалось, будто он смотрится в зеркало. Несмотря на темные волосы и белоснежную кожу Дакеля, у него были манеры кроута-аристократа. Его синие глаза умоляюще вперились в Бьяджио, и на секунду тому показалось, что Дакель относится к нему так, как он сам всегда относился к Аркусу.

— Ты хорошо поработал для меня в Протекторате, Дакель, — сказал Бьяджио. — Я хочу, чтобы ты знал: я очень тобой доволен. Когда я выбрал тебя, у меня, конечно, не было сомнений относительно твоих способностей — и ты продемонстрировал мою правоту.

Дакель наклонил голову.

— Я рад, что вам нравится моя работа, господин. Но я — Рошанн. Я никогда не работал бы на вас вполсилы.

Бьяджио знал, что это верно. Все Рошанны были фанатично ему преданы. Они были единственным постоянным элементом его жизни. За все годы существования Рошаннов только один из них осмелился предать Бьяджио — и это разбило ему сердце.

— Ты — мой самый верный слуга, Дакель, — продолжил Бьяджио. — И, возможно, мой единственный друг. Ты удивительно хорошо справился с моим поручением. По большей части Протекторат действовал успешно.

— По большей части, господин? Бьяджио улыбнулся.

— Идеала не существует, несмотря на твои усилия. Протекторат работал эффективно...

— Господин, он работал более чем эффективно. Мы судили более двадцати пяти военных преступников. Половину из них мы отправили на эшафот. Повсюду начинают понимать, что вы — сильный повелитель...