— Я устал, — проворчал Динадин. — Я иду ложиться.

— Отдохни, — посоветовал Эдгард и потянулся, хрустнув костями. — Думаю, я и сам лягу отдохнуть.

— Доброй ночи, Эдгард, — сказал юноша, но не успел выйти из шатра, как герцог окликнул его:

— Динадин, подожди!

— Да?

— Я давно тебя знаю, — молвил старик. — И я знаю твою семью. В ней нет ни одного труса.

Динадин выдавил улыбку.

— Спасибо, — вяло произнес он, а затем повернулся и вышел из шатра.

Он осторожно пробирался мимо спящих и часовых, выставленных без всякого порядка и смысла. Выпитое на пустой желудок вино ударило в голову, так что его немного пошатывало. Холодный ветер проносился по лагерю, вызывая дрожь во всем теле. Он вдруг понял, что ему некуда идти. У него был только собственный конь — и он направился к временной конюшне. Там, на другом конце лагеря, он обнаружил парнишку-конюха, заснувшего прямо на ящике, полном корма. Повсюду валялись попоны и уздечки, о них запросто можно было споткнуться, и он старался ступать осторожно, насколько позволяла затуманенная алкоголем голова. Его конь стоял в конюшне с полузакрытыми глазами. Динадин бесшумно проскользнул мимо конюха и отвязал коня.

— Привет, дружище, — прошептал он на ухо животному.

Услышав его голос, конь вмиг оживился, что немного подбодрило юношу. Род Лоттсов разводил лучших лошадей во всем Арамуре, а возможно, и во всем северном Наре. Будет приятно снова оказаться дома — хотя бы ради того, чтобы снова увидеть холмы в поместье отца. Когда он вернется, устроят пир: перед отъездом отец обещал ему это. Придут братья, мать приготовит угощение, пригласит родных и друзей.

Благодушное настроение вдруг стремительно испортилось. На пир придут не все его друзья! Некоторые погибли. А иные все еще находятся в долине Дринг. И, конечно, Ричиус присутствовать не сможет. Ему вдруг пришло в голову, что, возможно, он больше никогда не увидит своего друга. Они больше никогда не поедут верхом по дивным лесам Арамура, не будут обсуждать достоинства лошадей… Больше не будет выездов на охоту и жаркого из добытой ими дичи. Арамур без Ричиуса не будет прежним. Он не будет по-настоящему домом!

— О Боже, — тихо простонал он, — что мне делать?

Динадин вывел лошадь из конюшни. Седла на ней не было, но прочая упряжь осталась на месте. Проходя мимо спящего конюха, он поднял с земли грязную попону и набросил ее на спину лошади. Какое-то время он сможет поездить без седла — просто чтобы проветриться и подумать. Ему хотелось оставить позади лагерную вонь, побыть наедине с меркнущей луной. А потом он покинет это отвратительное место навсегда. Он вскочил на коня и направился на юг, к реке Шез.

Динадин перевел коня на рысь. Окруженные уходящей ночью, они значительно удалились от лагеря. Над ними раскинулся простор небес. Всадник воззрился на крышу мира, чувствуя себя карликом перед этой бесконечностью. Звезды горели здесь неправдоподобно ярко, они как бы парили в вышине. На востоке появилось алое пятно — вестник близкого рассвета. Динадин казался себе невесомым, бестелесным. Свободным. Ему захотелось повернуть на запад без Эдгарда, проехать по дороге без старого герцога и его жалкого отряда. Почему он должен ждать? Он желает увидеть свою семью немедленно!

— Я жив! — крикнул он бескрайнему небу и расхохотался.

Он любит Ричиуса, но жизнь он любит больше. И теперь, когда он получил свою жизнь обратно, не намерен от нее отказываться. Пусть Аркус посылает за ним — он будет начеку. Прежде императору надо его поймать!

Долгие минуты он сидел на притихшем скакуне, один на один со вселенной. Он не трус. Он сделал все что мог. Просто теперь это уже не его война.

— Мы едем домой, — сообщил он коню. — А когда мы туда вернемся, мы будем ездить, где захотим, и…

Внезапная вспышка молнии прервала его речь. Он стал пытливо всматриваться в горизонт. Солнце уже вставало. Последовал еще один разряд — бесшумный, но ошеломляющий: голубая вспышка озарила все небо. Он вперился в горящий рассвет на краю мира — с востока наползал пурпурный туман.

— Господь всемогущий! — прошептал он, вспомнив недавно услышанный рассказ.

Стремительно развернув коня, Динадин ударил его пятками в бока. Он поскакал не к лагерю под знаменем герцога, а на запад, к городу нищих и Ричиусу.

На рассвете его глаза открылись сами. Спина болела от того, что он спал на неудобном стуле, но когда Ричиус увидел, что Дьяна по-прежнему на кровати, похожая на прекрасное дитя, боль мгновенно забылась, Обшарпанные занавески на окнах были задернуты, но в темноте она была так же красива, как при свете. И она не ушла от него, а осталась в безопасности, под его бдительным оком.

Верный данному слову, он не прикоснулся к ней. Он даже не поддался соблазну подстроить случайное соприкосновение тел. Ее доверие к нему было таким хрупким, что малейший проступок мог разрушить его навсегда. Они ушли к нему в комнату и просто разговаривали — и этот вечер стал самым романтичным в его жизни. Она снова рассказывала ему об отце, о том, как он научил ее говорить по-нарски. В свою очередь, Ричиус поведал ей, как его собственный отец бросил его в Люсел-Лоре без помощи.

Вскоре после полуночи она задремала — как раз в это время Ричиус рассказывал ей о Динадине. Поскольку эта тема была не слишком приятной, его не огорчило то, что он лишился слушательницы. Дьяна спала мирно, если не считать страшного сновидения, понудившего ее вскрикнуть. Но кошмар, к счастью, был недолгим, и девушка снова погрузилась в глубокий сон. Ричиус и сам был до того измучен, что задремал, сидя на стуле. В течение нескольких часов он не мог оторвать от нее взгляд, но в конце концов все-таки заснул и проснулся, лишь когда в их убежище проникли первые лучи солнца.

«Мой отец будет от нее в восторге, — подумал Ричиус. — Он позаботится о ней, и ей будет там хорошо».

Хорошо и надежно. Большего он для нее не хотел. Она оказалась здесь единственным человеком, которому он может помочь, которого спасет. Джимсин, Лонал и все остальные погибли под его охраной. Но не она. Со временем, возможно, она даже полюбит его — но эта надежда казалась ему слишком смелой. Ему еще предстояло сражаться на этой безнадежной войне, и если даже он останется жив, то может стать калекой, как Эдгард, или безумцем, как Блэквуд Гейл. Если он не будет осторожен, война отнимет у него остатки человечности.

Он зевнул — громче, чем намеревался, и этот звук разбудил Дьяну. Ее необыкновенные глаза широко распахнулись.

— Доброе утро! — весело промолвил он.

Теперь настал ее черед зевать.

— А уже утро? — осведомилась она. — Ночь прошла так быстро! Ты поспал?

— Немного.

Дьяна села и спустила ноги с кровати. Во время сна подол ее платья задрался. Ричиус деликатно отвел взгляд.

— Сегодня я отведу тебя к Эдгарду, — сказал он. — Утром, как только мы поедим. Не знаешь, у Тендрика найдется какой-нибудь завтрак?

Она не успела ответить, потому что в дверь отчаянно забарабанили. Они оба вздрогнули. Ричиус поискал взглядом свой меч с перевязью — они оказались под кроватью. Он уже нагнулся за ними, когда услышал знакомый голос Динадина.

— Ричиус, ты здесь?

— Кто это? — спросила Дьяна.

Ричиус засмеялся.

— Не бойся, это Динадин!

— Ричиус, открывай! — кричал друг.

Он подергал ручку двери, но та оказалась на запоре. Он начал колотить в дверь. Ричиус поспешил открыть засов. В комнату мгновенно ввалился Динадин. От него разило потом и вином. Ричиус зажал нос рукой.

— Господи, Динадин, — воскликнул он, — что случилось?

Юноша не обратил на Дьяну никакого внимания. Он перегнулся пополам и, задыхаясь, указал пальцем на окно.

— На улице, — просипел он. — Неужели ты не видел?

— Не видел — чего? — изумился Ричиус.

Динадин метнулся к окну и отодвинул потрепанную занавеску.

— Смотри!

Рассвет за окном превратился в сумерки. Сквозь грязное стекло больше не просачивались лучи солнца. Над землей навис полог бархатно-черных туч — они задавили утро и встающее солнце. Смутившись, Ричиус подошел к окну и посмотрел в пограничную сторону города. На улицах нищие трийцы поднимали глаза к небу.