Элка увольнения из дочерей не боялась, поэтому начала орать на папика с чистой совестью:
— Тебе вообще что от меня посреди ночи надо? Я тут сплю! Говори живее, я тебе завтра перезвоню! Все сказал? Пока-пока!
И повесила трубку. Отдышалась, нервно хихикнула и сообщила окружающим:
— Папа ругается. Спрашивает, во что мы вляпались. И еще интересуется, откуда трупы.
Эти люди работали вместе так долго, что очень часто говорили и действовали в унисон. Вот и сейчас хором воскликнули:
— Опаньки!
— Вот именно что «опаньки»! Мне вот интересно, кто нашему папочке донес про наши здешние приключения, — это раз. И чего это вдруг наш папочка настолько забеспокоился, что сам названивать начал, — это два-с. Давно ли у нас министры из-за смертей турецких сыщиков по ночам спать перестали?
По первому вопросу и думать было нечего. Личность стукача напрашивалась сама собой.
— Яман, зараза. Он же у нас министерский прихвостень, он же у нас при посольстве подъедается — вот он и вломил. Больше некому, — категорично заявила Ёлка.
И с ней все согласились. Потому как действительно больше некому.
Вот ведь подонок! Пригрели на груди гадину. И что самое поганое — хрен от него отделаешься. Потому как официального повода его гнать к чертовой матери нету, а если и найдется этот самый повод — то на смену этому Павлушке придет новый, не менее Морозов.
А вот ответа на второй вопрос не было. Кто такой был этот недавно убиенный детектив, что из-за него аж российское посольство беспокоится? А хрен его знает — единственный внятный ответ. Ну подумаешь, техническая накладка вышла, ну перерезал горло детективу какой-то местный прохиндей — по крайней мере, так гласит официальная версия, — так чего ж среди ночи нервничать и звонки с личного мобильного в турецкую вотчину совершать? Вовсе незачем. Только зря деньги на роуминг тратить.
— Чего папе завтра врать будем? — С Женьки всю сонливость как рукой сняло.
Уж кто-кто, а они с Сашкой прекрасно понимали, что дело пахнет керосином. Им, как лицам, отвечающим за безопасность дочери высокопоставленного чиновника, головы поотрывают и расстреляют сразу же. Как гласит солдатская мудрость — выведут в чисто поле, поставят лицом к стенке и пустят пулю в лоб, чтобы на всю жизнь запомнили.
— А папе мы врать ничего не будем. — Элка беспечно пожала плечами. Конечно, ей-то чего волноваться, ее даже пороть не будут. — И вообще, врать — нехорошо. Мы папе правду скажем. Папа имеет право знать, что его дочуре, отдыхающей на морях, взбрела блажь найти старую институтскую подружку. Из лап опасности хотела вытащить беззащитную екатеринбургскую девочку. Ничего особо криминального в этом нету. Даже скорее наоборот — дело благородное и душевное. А в том, что турка завалили, моей вины ноль. Если не верит — пусть у местной полиции поинтересуется. Где тут криминал? Нету тут криминала. Так что всем спасибо — все свободны.
Телохранители синхронно вздохнули.
— Эл, ну ты понимаешь, что все это ты будешь папе говорить?
— Конечно, понимаю. По-другому и быть не может. Вы-то оба тут при чем? В конце концов, от вас вообще ничего не зависит — вы только прихоти мои выполняете. Работа у вас такая! Я ему еще нажалуюсь, что вы меня пасете, как дите малое. Никакой, мол, мне свободы нету, вы ни на шаг не отстаете. Пущай папаша понимает, что, если бы не вы, я б уже по турецкому этапу пошла, с моей-то тягой к приключениям…
Глава 29
Утро красит нежным светом стены…
Проснулась Элка довольно рано, часов в семь утра. Несмотря на то, что засиделись вчера более чем допоздна, голова была на удивление чистой и мыслящей. События последних дней как-то очень четко разлеглись по полочкам, выстроились в логическую цепочку и начали складываться в общую картину, сумбура в сознании уже не было.
Бодренько доскакав до душа, поплескавшись и смыв с себя последние остатки сна, Ёлка натянула легкий спортивный костюм, наспех помурыжила волосы феном и, мурлыкая песенку про древний Кремль, спустилась в столовую. Все наши были уже на месте. Женька читал прессу, Стив возился у плиты, а Сашка разговаривал по телефону:
— Да, Александр Ефремович. Конечно, проследим. Сразу же, как проснется, вам перезвонит. Я лично за этим прослежу. Не переживайте. Мы с нее глаз не сводим. Конечно. Обязательно… — Увидев в дверном проеме Ёлку, Сашка сделал страшное лицо, приложил палец к губам, мол, не издавай звуков, и вежливо попрощался с собеседником: — Конечно, Александр Ефремович. Обязательно позвоним. До свидания…
И остервенело нажал кнопку отбоя, багровый от только что полученной трепки.
— Ну, чего вы на меня все уставились? Стив, мне пару сэндвичей диетических и кофе!
— Папа с утра достает? Я сейчас позавтракаю и перезвоню ему. Не переживай. У тебя новости есть? Маша чего-нибудь рассказала по дороге? — Ёлка уселась за стол, стащила у Женьки из-под носа высокий стакан с еще нетронутым ледяным грейпфрутовым соком и, наклонив голову, как любопытный попугай, уставилась на Терминатора.
— Могла бы спросить, как я себя чувствую после бессонной ночи, сверхранней побудки и долгой дороги в аэропорт. А еще мне сейчас из-за тебя полчаса мозг вынимали. Жестокая ты девушка, Ёлка. Черствая и бездушная.
— А еще воспитана плохо. Хочешь, я у папы для вас прибавку к жалованью выбью? За вредность? Вот и договорились. А теперь колись давай, как скатался.
Сашка усмехнулся. Вот ведь даже разозлиться на эту лису не получается! Все ж прекрасно понимают, что никакой прибавки она выбить не сможет, но тактику девчонка выбирает ох как верно! А что делать — сами же и научили ее с людьми правильно разговаривать.
— Маша мне много чего рассказала. Она оказалась на удивление милой и разговорчивой. То ли выспалась по-человечески, то ли в кои-то веки себя в безопасности почувствовала. Жизненный путь красавицы был извилист и полон приключений. Про ясли-школу я опущу, начну с момента получения звания «Мисс Урюпинск» в комплекте с покрытой серебрянкой скрученной из проволоки короны и алой ленточки поперек пуза. Вместе с почетным титулом девушка получила на руки плотный конвертик с вложенными в него приглашением поработать в известном турецком модельном агентстве, билетом на самолет и приглашением на бесплатное посещение СПА-салона.
В отличие от обшарпанного салона красоты на задворках родного городишки, существовавшего на самом деле, никакого агентства в природе не было. Прилетев в Стамбул, девушка прямо у трапа самолета лишилась всех документов, остатков призовых денег и свободы. Ее погрузили в машину и привезли в элитный, по местным меркам, публичный дом.
Кстати, эта Маша меня искренне удивила тем, что особо не расстроилась, поняв, какая «модельная» работа ее ожидает. Прикинув, какие перспективы ей светили в родной дыре, сопоставив их с обещаемыми гонорарами за продажу своего красивого тела на чужбине, девушка особо кобениться не стала, а с азартом принялась зарабатывать себе на хлебушек с икоркой.
Так что практически все она делала добровольно. И, я так понимаю, турецкие «работодатели» платили ей честно и неплохо. Девушка жила в отдельной комнате, а не как остальные проститутки — по восемь человек на пять квадратных метров, пользовалась успехом и имела постоянных нежадных клиентов. И свободу ее никто особо не ограничивал — словом, жила она припеваючи, просто работала проституткой. Но тут, как говорится, кто на что учился. У каждой профессии запах особый.
А потом все получилось так, как обычно в таких историях получается. Деньги были, жила неплохо, решила, что дальше все будет только лучше и лучше. Притон, в котором она работала, был довольно приличный, никакого насилия, девочек достойно содержали и охраняли, клиенты сплошь люди богатые и щедрые. Словом, мечта проститутки. Вот наша девушка и расслабилась.
Кто-то из клиентов подсадил ее на наркотики. Насколько я понял, она сильно и не сопротивлялась. Ей все это, похоже, нравилось. Первое время ей удавалось скрывать от своих работодателей сие пагубное пристрастие. Потом, когда все всплыло, ее сразу же слили — заведение, в котором работала девушка, считалось крайне приличным, и наркоманку в нем держать не стали, несмотря на все прежние заслуги. Так что, как только хозяйка притона увидела исколотые вены на ногах у Маши, девушку тут же «сняли со смены» и на следующий же день перепродали. Еще и «штраф» на нее повесили — за то, что нарушила правила «заведения» и подвергла опасности репутацию публичного дома. Сумма «штрафа» получилась довольно круглой. Отдать ее Мария не смогла — все ранее заработанные деньги уже разошлись на тряпки и на наркоту.
