Итак, Сегомас останется и будет ждать.

И, как я догадывался, согласно данному ему имени, рано или поздно одержит победу в своей маленькой грустной битве.

Остров остался позади, как воспоминание, темное и невнятное, как горы на западе — последнее видение острова, утратившего цвет, темной тенью поднимавшегося над морем. Крит, остров древних знаний, ополчившихся на новые открытия, исчезал вместе с заходящим солнцем, а ветер и море, благосклонные к Арго, уносили нас на северо-запад.

Был миг — Тайрон, как и я, уловил его, — когда странные силы, правившие нашим походом в землю Мастера, оставили нас. Время вернулось на свой круг. Будущее снова захватило нас. Мир эха, созданный Укротительницей, — мир, через который Арго показывал нам события прошлого, был поглощен самыми обыкновенными волнами и устойчивым ветром, подгонявшим нас на пути домой, на Альбу.

Наша поредевшая команда держалась тихо, радовалась добрым ветрам и спокойному морю. Так мы дошли до Геркулесовых столбов. Потом натянули прус и с попутным ветром пошли на север, вдоль опасных берегов Иберии. И только здесь мы собрали совет, чтобы заставить Ясона рассказать о событиях, якобы забытых им.

Ясно было, во всяком случае для меня, что Арго убрал запрет с части событий, пережитых им вместе с Ясоном. Едва мы миновали Стохиады у побережья Галлии, Ясон сильно изменился. Он выглядел тревожным и задумчивым и проводил на весле больше времени, чем требовала необходимость, а его взгляд, хоть и внимательно следивший за морем, стал далеким и обращенным в себя.

Арго держался неприступно: богиня в злобном обличье скалилась на нас и отказывалась вступать в беседу.

Я попытался, впрочем безуспешно, объяснить петлю времени, в которую загнали нас на Крите Арго и Укротительница. Тайрон в какой-то мере понял: для исследователя лабиринтов естественно было, по крайней мере чутьем, угадать лабиринт, оставленный нами позади. Но Урта никак не мог взять в толк, как это вышло, что, скажем, Сегомасу теперь придется сотни лет ждать, пока он родится, вырастет и отправится воевать в чужую землю, попадет в плен, будет живым подвешен в роще на Крите, а его внутренности будут съедены, высушенную кожу вместе с кожей его товарищей по оружию, тоже попавших в плен, пустят на плащ, многослойный плащ, что он обнаружит дубовое изваяние самого себя, созданное чуждым духом, духом — изгнанником из первых времен острова, на котором он, Сегомас, наконец обретет покой Иного Мира.

По правде сказать, я и сам находил все это несколько запутанным, так что нечего было и спрашивать, сумеют ли остальные постичь игру веков — они попросту не могли. А что касается созданных Укротительницей множественных отзвуков мест и событий, не сосуществовавших больше нигде… Об этом лучше промолчать.

Арго привел нас к пониманию причин, по которым Страна Призраков захватила земли Урты.

Но остается вопрос: как попал в Страну Призраков Мастер? Да, то была страна теней, но и населенных призраками берегов, звучащих шумом охоты лесов, звенящих клинками равнин и одетых железом войск. Ему там было совсем не место.

Ясон наблюдал за мной через головы столпившихся вокруг него мужчин. Погода испортилась, мелкий дождь поливал Арго и скатывался по кожаным навесам. Мы промокли. Чем дальше мы продвигались на север, тем более жалкое зрелище собой являли. Боллул сражался с веслом, открыв рот от натуги. Рубобост ждал своей очереди. Кимон притулился рядом с отцом под навесом, натянутым между бортами. Оба думали о Мунде: один с надеждой вернуть дочь; второй, судя по хмурому лицу, обдумывал способы приструнить сестрицу.

— Что ты сделал с Мастером? — спросил я у Ясона.

Тот взглянул на меня. Седые волосы облепили лицо, косматая борода набрякла от влаги и вытянулась сосульками. Но как горел его взгляд! И теперь в нем светилась память, память о втором великом походе.

— Это сделал не Ясон, — заговорил он, почему-то упоминая себя в третьем лице. — Это сделала колдунья. Она обыскала его, ободрала его, разбила его, извлекла мозг его костей. Она сожрала его, как стрекоза поденку, заглотила, начав с головы. И чем больше она ела, тем сильней ненавидела. И тем сильней снедала ее ярость. А почему?

— Почему? — повторил Урта, когда молчание после последнего загадочного восклицания Ясона слишком затянулось.

Ясон уставился на правителя в глубокой задумчивости. Тень улыбки тронула его губы. Потом он оглянулся на меня:

— Потому что он сумел скрыть свой дар. И Медея осталась голодной, съев его сердце. Она ничего не узнала. Он сказал ей лишь одно: «Свет загорается в небе». Она знала, что он говорит о бронзовых дисках, которые прилетали сверху, но не со звезд, а ближе. Но она так и не дождалась объяснения, что они значат и откуда берутся. Как она бесилась! От нетерпения она раздирала собственную грудь. И нетерпение подвело ее. Она погубила свой свадебный дар. Этот человек — или кто он там был — ушел или утратил свои способности прежде, чем моя добрая жуткая женушка сумела найти слабое место в его обороне и вымотать тугие жилы его открытий.

Она выбросила, извергла его, а внутренности, изжеванные и непереваренные, выплюнула на пол. Кости, расколотые ее зубами, измолола в муку и развеяла по ветру. Не в буквальном смысле, конечно.

— Конечно…

— Но я помню, как она целовала его глаза, прежде чем запустить в них свои когти. И помню, как он смеялся.

— Она ничего от него не узнала?

— Ничего существенного.

— И поэтому она его убила.

— Нет, — быстро возразил Ясон, — совсем не так. Она вернула его мне. — Он помрачнел от воспоминания, покачал головой. Потом тихо рассмеялся. — Да, она вернула дар. Я тогда не понял, что это был конец нашему союзу. Любовь давно бежала. Она оставила меня так же скоро, как Медея покинула Мастера. Я тогда не обращал внимания. Он был игрушкой в ее руках. Она все еще принимала меня и с радостью впускала в себя. Я не замечал, как становится кислой ее сладость. А если и замечал, то приписывал это влиянию луны или иным преходящим событиям. Только потом, когда, покинутый ею, я нашел короткое счастье с Главкой, она повернула кинжал на столе так, чтобы он указывал на меня, указывал, что вина на мне. И она убила все, что я любил: моих сыновей, моих прекрасных сыновей. Я тоже был игрушкой в ее руках, но к тому времени игра ей наскучила.

— Мы завернули его в парусину, — продолжал Ясон. — Этого разбитого человека, этого Дедала, полуметалл, полуплоть, звездного безумца, странного сновидца, отвергнутую плоть волшебства, отвергнутый дар любви. Он стенал на множестве языков, проклинал мореходов с волчьими сердцами, которые увозили его из Иолка на продажу. Мы прослышали о невиданных странах с несметными богатствами там, далеко на севере, о земле пяти рек, из которых две текут на запад и восток, две — на север и юг, а одна — блуждает.

То было второе великое странствие Арго.

Но Мастер, призвав свое волшебное зрение, предсказал нам беду. Он не принял в расчет человеческой тупости. Нам он казался забавным. Мы надеялись, что всех других — чужаков — удастся одурачить.

Одного мы назначили присматривать за ним, чтобы он не заболел и его члены не отмерли под туго стянутыми веревками. Мы завязали ему глаза — на всякий случай: даже ослепленные глаза могут больше чем видеть; и заткнули ему уши. Вот как мы боялись его. Мы кормили и поили его. Старались избавить его от любой боли. Помогали, когда ему требовалось помочиться и прочее. То и дело переворачивали его, чтобы не скопилась черная кровь, губительная для таких пленников. Мы кормили его и вдоволь поили водой и простым вином.

И гребли навстречу приключению. Его можно было продать, если только подыскать подходящее царство, и подходящий товар на обмен, и подходящую простую душу, которой хватило бы той, как мы считали, слабенькой магии, какая осталась у Мастера.