Урта уже поговорил с Вортингором.

— Разбойники перехватили охотничий отряд в волчьем логе на юг от холма. Это было довольно давно. Несколько всадников Вортингора столкнулись с шайкой дхиив арриги. Среди охотников был Колку с двумя товарищами, и, хотя они отступили под натиском нападавших, Колку выстрелом из пращи убил вожака мстительных изгоев. Он хорошо выбрал время для броска и был причислен к воинам.

— Тогда зачем ему бороться со мной?

— Для приличия ему положено пройти все испытания, предписанные юношам. Для тебя это хорошая возможность, Кимон, — если ты победишь в состязании.

Мальчик молчал, опешив, на лице его, обращенном к отцу, потрясение сменилось яростью. Урта беспокойно потянул себя за седеющий ус.

— Для приличия? — сдавленным голосом произнес Кимон и тогда уж дал себе полную волю. — Для приличия?! Я — не для приличия. Никогда! Это нестерпимое оскорбление!

— Ничего подобного, — одернул его Урта. — Это отличная возможность. Сколько раз тебе повторять: сдерживай свой гнев до времени, когда от него будет польза. И в любом положении ищи для себя преимущества.

Где-то очень далеко прозвучал смех. Колку со своими бледноликими друзьями-сверстниками услышали вопли Кимона и теперь откровенно насмехались над ним. Это мигом остудило ему кровь, позволив обуздать гнев.

— Он высокий и с виду очень силен, — бормотал Кимон. — Нелегкая будет игра. Трудно будет оставить ему шрам на подбородке, вырвать у него победу.

Урта оглянулся на высокого парня с выбеленными волосами, который расхаживал теперь босиком, в боевом снаряжении.

— Верно. Все против тебя. Но помни: то, что для Колку — пустая обязанность, для тебя — вызов, который поможет тебе заслужить строку в истории года. На нас смотрит бард. Он совсем молод и, может статься, рад будет сочинить хороший стих, или хорошую дразнилку, или насмешливую песенку. Глумление или хвала? Теперь все зависит от тебя. Используй свой шанс. Как бы то ни было, свой шрам на подбородке ты получишь. Потом игра, быть может, пойдет всерьез. Но в любом случае — не забывай! — всегда найдутся и другие барды.

Урта обнял сына и стал помогать ему одеваться для схватки.

Разрез на подбородке Урты был таким чистым и так хорошо затянулся, что я мог заметить его только по блеску при лунном свете, когда мы вместе с ним гостили в заснеженных лесах севера. Но тогда я решил, что это рана, полученная в бою. В действительности же он получил ее, когда был еще моложе Кимона, хотя сперва пометил шрамом своего противника.

Шрамами предстояло обзавестись и Кимону, и Колку, но победителя в игре — первого оставившего свою метку — помнят долго. Запомнят и того, кто нанес вторую рану, знак проигравшего: Колку пройдет последнее юношеское испытание, а Кимон утолит свою страсть к взрослым и почетным делам.

Урта знал все заранее. Кимон явственно показал отцу свои опасения — то ворча, то пререкаясь, то вспыхивая, то чуть не плача.

Урта отстранился от него, приняв равнодушный вид, даже позволил себе слегка поддразнить мальчика. Но тут же добавил:

— Колку не долго будет хвастаться. Собственное бахвальство его погубит. Всякий, кто вот так волком смотрит на соперника в игре, вскоре сам завоет по-волчьи.

Смотреть волком — плохо, непозволительно.

Кимон плюнул себе в левую ладонь и сжал кулак. Урта накрыл руку сына своей ладонью и взглянул в небо: оно темнело, а с запада стремительно надвигались тучи. Сильный ветер нес запахи его родной земли.

— Режь чисто, — сказал он, все так же глядя в небеса. — Оставь ему памятку о себе. Завтра нам предстоит охота на оленя, а там снова начнем выпрашивать у них подмогу.

Молодые и старые воины встали в круг, опершись на щиты и оградив поле состязания. Здесь никто не болел за своего: строгие воины молчанием отдали дань уважения мальчикам, когда те сошлись на середине, обнялись и отступили обратно к своим коням.

С той минуты, как они выехали через молчаливое кольцо воинов на устланную оружием арену, сердце Урты болезненно сжималось: ясно было, что соперник не по зубам его сыну.

Двое подростков звонко прокричали друг другу вызов, затем каждый нагнулся с седла, чтобы подхватить оружие: Колку подвернулось обломленное копье, Кимону — затупленный железный меч. Первая яростная стычка ничего не решила, но Колку оказался проворным и гибким: он ловко изворачивался, бросался камнями, пользовался обрывками веревки, чтобы зацепить ноги чужого коня и заставить его споткнуться.

И умением, и силой Колку превосходил молодого корнови. Хотя Кимон изловчился нанести отчаянный удар, воспользовавшись промахом Колку, который открылся на возвратном движении левой руки, тот мгновенно учел ошибку, закрылся и стал снова наступать.

Когда они сошлись пешими — кони устали и сбежали из круга, едва их отпустили, — Колку ошеломил Кимона двойным прыжком и, хотя юный корнови отскочил назад, достал его голень обломком копья. Он опрокинул мальчика наземь, положил древко ему на горло и встал на него коленями, принудив Кимона сдаться.

Наследник Вортингора достал бронзовый клинок и с торжеством надрезал Кимону кожу на челюсти. Позволив ему подняться, он подставил лицо, чтобы и Кимон оставил свой знак на подбородке победителя.

Оба обрели шрамы на подбородке.

Теперь юноши трижды обнялись — молча, торжественно, не замечая струящейся крови, — и один из них был воистину несчастен.

Проходя сквозь молчаливый ряд взрослых воинов, Кимон гневно вздрогнул, услышав дружный смех товарищей Колку.

Он прошел прямо в гостевой дом, где Урта беседовал со своими советниками. Правитель не стал смотреть на унижение своего сына, незаметно ускользнув после первого обмена ударами. Кимон это заметил и был поражен до глубины души. Он весь дрожал, но все же дерзко обратился к отцу:

— У меня есть вопрос.

Урта оглянулся на сына:

— Да?

— А сам ты получил шрам на подбородке как победитель или как побежденный? Я не догадался спросить прежде.

— Как победитель.

— А я нет.

— Я знаю.

— Должен ли я чувствовать стыд? Гнев? Унижение? Что я должен чувствовать?

— А что ты чувствуешь?

— Злюсь. Злюсь внутри. Я страшно зол. Злость вот-вот прорвется у меня сквозь кожу.

Воины негромко рассмеялись, хотя, постукивая ножами по дереву, ясно дали понять, что не насмехаются над мальчиком. Урта вернулся к прежнему разговору, напоследок добавив:

— Тогда все в порядке. Жаль мне оленя, которого мы загоним завтра. — Он взглянул на своих людей. — Думаю, тебе привидится лицо Колку даже под хвостом убегающего оленя. И не хотел бы я быть этим оленем.

Снова тихий, одобрительный смех.

Кимон ушел в растерянности и забился в угол. Сперва он сверкал оттуда глазами, а потом расплакался, стараясь, чтобы его никто не услышал.

Я не присутствовал при лунной охоте. К тому времени я уже занялся другими делами. Я услышал о ней от Кимона позже, и его рассказ поразил меня. Если бы только у меня хватило ума понять значение случившегося!

Звон бронзовых колокольчиков созывал охотников. Урта и Кимон в зале правителя заканчивали приготовления. Они нанесли на лица полоски черной краской и привязали к плечам кусочки черного овечьего руна. Когда они вышли наружу, то увидели, что кони уже ждут их: конюхи заменили металлическую сбрую кожаной. Луна стояла низко и была не совсем еще полной. Она загоралась и тускнела за проплывающими через ее лик облаками.

На лунную охоту собрались двадцать воинов. Они кольцом окружили Глашатая Земли, а тот, завернувшись в плащ из черных вороньих перьев, присел на корточки. Он выглядел встревоженным, как и Вортингор, который кивнул Урте и тут же снова обратил лицо к взбудораженному, суетящемуся друиду.

Кимон ввел в круг своего коня и бросил короткий кислый взгляд на Колку, но вспомнил, как следует себя вести. Короткое насмешливое прикосновение к шраму на подбородке, и Колку тут же отвел глаза.