Зверь отвернулся, опустился на все четыре ноги, заворчал, взрыл клыками землю и пропал.

Чуть позже лошадь страдальчески вскрикнула и умерла, избавившись от мучений. Звук вывел Кимона из столбняка. Под косогором поднимался исполнивший печальный долг Колку. Он вытирал клинок и бормотал призыв к Рианнон, собирательнице боевых коней. Потом подошел к дереву и смело взглянул в лицо Кимону:

— Я не боялся тебя на поле боя и не трепетал перед тобой. Я не боюсь тебя и теперь, но теперь я трепещу. Та тварь убила бы нас обоих. Я жив благодаря твоему меткому удару и ловкому прыжку. Ты жив, потому что зверь пощадил тебя. Я очень мало понимаю в случившемся, Кимон.

— И я тоже, Колку.

— А впрочем, толкование оставим друидам. Нам, остальным, приличествует действовать. У меня есть двадцать добрых наездников, все моего возраста, все обученные приемам. Я приведу их твоему отцу. Я возглавлю их. Ты понял? Можешь ехать с нами, если хочешь. Но поведу их я.

— Это приемлемое условие, — согласно обычаю ответил Кимон.

Колку замялся, встретив его пристальный взгляд.

— То создание… Он сказал, что ты одержимый.

— Я знаю.

— Что это значит, как ты думаешь?

— Не знаю.

— Ты чувствуешь одержимость?

Кимон поднял взгляд на пригорок, потом перевел его в темноту леса, где исчез Урскумуг. Помедлив, он ответил:

— Я не знаю.

Разговор давался им с трудом. Колку в первый раз улыбнулся без насмешки.

— Неудивительно, что наш бедный Глашатай Земли был так озадачен, — сказал он. — Думаю, нам надо собрать остальную охоту. Отозвать их. Луна нынче неподходящая.

— Согласен.

Колку еще не все сказал. На лице его выступил пот, а в глазах мелькнула робость.

— Я стану верховным правителем, когда уйдет мой дядя Вортингор. Я засеял землю чарами, чтобы добиться этого. Будешь ли ты верховным правителем, когда твой отец пересечет реку?

— Думаю, что так. Но в свое время. Не теперь. И у меня нет чар, чтобы посеять их.

— Твое положение прочнее. Ты сын, а не племянник. Хотел бы я знать: будем ли мы друзьями или врагами? Что думает одержимый?

В Колку была сила, подавлявшая собеседника. Кимону, не испугавшемуся старшего мальчика в схватке, теперь стало не по себе. Колку показался вдруг смертельно опасным, а в глазах его сверкнула беспощадность зверя. Кимон выбрал тот ответ, какой, по его мнению, выбрал бы отец.

— Теперь друзья, — ровным голосом произнес он, — это наверняка. В будущем? Не знаю. Я не знаю.

— Это приемлемый ответ, — тихо ответил Колку. Согласно обычаю.

В то самое время, как Кимон встретился с человеком-вепрем, с его сестрой Мундой тоже происходили перемены.

В яростном волнении, с руками, испачканными своей первой кровью, она выскочила из дома женщин, подбежала к высокой стене крепости, взобралась по лесенке и встала там, уставившись на запад. На ней была подаренная ей женская одежда — первая в ее жизни, но не последняя. Две опекавшие ее женщины бежали следом, но им, неповоротливым, не догнать было легконогое дитя. Они уговаривали ее вернуться, но Мунда не слушала. Ее, казалось, охватило отчаяние.

Луна стояла низко, чуть срезанная с края. На западе было темно. Страна Призраков выглядела спящей, но никто в Тауровинде не верил этому.

Двух женщин перехватила старейшина Рианта, звавшаяся также Заботницей.

— Оставьте ее в покое.

— Она поручена нам.

— Оставьте ее, — настаивала Рианта. — В ней свет прозрения. Она либо останется, либо ускользнет от нас. Для дочери правителя настало время умереть или стать взрослой.

Мунда кричала и выла со стены:

И совсем по-детски она вскрикнула:

— Но я все еще вижу! Я все еще вижу!

Она широко раскинула руки, словно приветствуя возникшее из темноты видение.

Она снова закричала: в страдании и в страхе. Спустя какое-то время она сошла со стены и бросилась в материнские объятия Рианты.

— Мой брат нас погубит, — шептала она. — Мой брат захочет этому помешать. Я должна остановить его. Его надо как-то остановить.

Тут она увидела меня, стоявшего в тени, и просияла. Подбежала ко мне и обхватила за пояс. Она тут же вспомнила, что с ней происходит, и застенчиво отступила, держа перед собой окровавленные руки, как дохлых крыс.

— Теперь я дитя Остранны. Это надолго.

— Да. Надолго.

— Во мне вырастет жизнь. Сырая, грубая жизнь.

— Да, это так.

— Но я все еще вижу, Мерлин, — радостно прошептала она. — Почти все женщины думали, что это уйдет. Умение видеть. Сам свет. Даже Рианта так думала. Скажи, это теперь навсегда?

— Пойдем со мной, — предложил я. — К колодцу. Там ты сможешь вымыть руки, и я тебе кое-что покажу.

Три женщины, что охраняли колодец, подняли глаза при нашем приближении. Первая волна их гнева на непрошеное вторжение прошла, когда они рассмотрели мою спутницу. Рядом с каждой горел факел, освещавший бледные лица и глубокий отблеск воды. Ниив с ними не было — она, несомненно, затевала новую каверзу.

Когда Мунда отмылась, то есть отмылась настолько, насколько позволяли обстановка и общество, я заставил ее вглядеться в мерцающую поверхность.

— Что ты видишь там? В глубине?

Она старательно вглядывалась, потом покачала головой.

— Ничего. А разве там что-то есть? — добавила она, покосившись на меня. — Что видишь ты?

— Старого друга, — сказал я ей. — И не только, по правде сказать. Не только старого друга. Там внизу целый мир, дивное место, раскинувшее подземные потоки, ведущие к Извилистой и от нее. К твоей дорогой Нантосвельте.

И снова Мунда прилежно всмотрелась, так сильно перегнувшись через каменную ограду, что одна из троицы предостерегающе заворчала.

— Ничего, — с досадой повторила девочка. — На что ты намекаешь, кроме того, что у тебя глаза и ястреба, и рыбы?

Три женщины рассмеялись ее словам.

— Когда Ниив, одаренная большой силой в чарах и волшебстве, впервые заглянула вниз, то тоже многое увидела. Не так много, как я, но многое. Теперь не может, разве что потратив большую часть своей силы.

— Так ты говоришь, оно померкнет? Мое зрение померкнет?

— Я говорю, что так может быть. А может, и нет. Я говорю, что этим даром надо пользоваться разумно, такой дар и способность не разбрасывают зря. Поступай так, словно он может исчезнуть в любую минуту! За время, проведенное на Альбе, я узнал, что редко сразу две женщины обладают имбас фораснай. Дар, как уже давно мною проверено, истощается от использования.

Мунда глянула на меня с озорными искорками в глазах:

— Все говорят, что ты очень скуп на свои чары.

— Так говорят уже не первый век.

— Ты бы мог сделать моего отца вождем вождей, стоило тебе только захотеть.

— Я не могу. Это правда. А даже если бы и мог, не стал бы. Не слушай разговоров утэнов Урты. Они только дразнят тебя. От них больше бед, чем от Ниив. Или от тебя, если на то пошло.

Тут она торопливо спросила меня:

— А кто тот старый друг там, внизу?

Вопрос застал меня врасплох, и я открыл рот прежде, чем обдумал, стоит ли отвечать:

— Арго.

— Арго? Тот красивый корабль? — обрадовалась она и снова заглянула в глубину колодца, высматривая мачту, дубовую палубу, хоть что-нибудь, и отошла, разочарованная.

— Хотела бы я знать, что именно он там делает?

Я отвел девочку подальше от внимательно прислушивавшихся женщин. Мунда тихонько продолжала:

— Прямо там, под нами?

— Нет. Прячется где-то в реках. Он сердит и чем-то растревожен. Думаю, он собирается с мыслями — насколько корабль может собираться с мыслями.