— Я не знал, что он твой брат.

— Какая разница? Уходим с этого гребня.

На третий день в лесной долине Колку высмотрел молодого кабанчика, и мальчики затеяли на него охоту. Кимон подкрадывался сбоку, Колку спереди. Оба опасались появления взрослых кабанов. Когда поросенок с визгом выскочил из укрытия, они во весь дух понеслись за ним, перескакивая через упавшие деревья, перекатываясь через валуны, цепляясь в прыжке за ветки, чтобы издали высмотреть добычу, перекликаясь свистками и жестами указывая друг другу, куда свернул черный гладкий зверь. Это было наслаждение! Для таких погонь они родились на свет!

Кабанчик попался проворный и хорошо знал лесные тропинки. Но его преследовали опытные охотники, и куда бы он ни свернул, один из мальчиков оказывался рядом и бросал свой меч, промахиваясь совсем чуть-чуть, снова бросал и снова промахивался, но поросенку приходилось все хуже.

Он развернулся, прижавшись задом к высокой серой скале. Взвизгнул. Издал странный звук. Призывал своего хранителя, умолял его услышать зов. И снова завизжал, когда Колку вонзил ему нож в загривок, повалив забившегося поросенка наземь. Его маленькие клычки оставляли царапины на левом плече коритани.

— Хорошая гонка, — польстил старшему мальчику Кимон.

— И ты хорошо бежал, — ухмыльнулся в ответ Колку. — И ты тоже, молодой вепрь, — обратился он к мертвому поросенку. — Ты достоин лесов Альбы.

Развести огонь они не могли, поэтому выпотрошили тушу и разделили сырую печень. Потом нарезали ленточками мягкие части мяса и стали молча жевать.

Колку вырвал клыки и полоску щетины с загривка.

— Стая быстро его учует, — сказал Кимон, и Колку согласно кивнул.

Он беспокойно огляделся, вытирая кровь с губ.

— Надо накрыть тушу мхом и листьями и спрятать.

Кимон встал, чтобы взглянуть, куда завела их охота. Подняв глаза, он заметил, что перед ним не обычная скала, а огромный обтесанный валун. На нем виднелись знаки, полуистертые дождями и ветром. Пройдя вдоль подножия, он обнаружил проход: узкую щель между двумя плитами. Кимон протиснулся внутрь. Ход напоминал лабиринт, и мальчик упрямо пробирался вперед, пока впереди не забрезжил свет — выход на открытое место. Что-то блеснуло там и потускнело, когда солнце зашло за облако.

Выбравшись обратно и подозвав Колку, он вернулся и прополз до того места, где коридор выходил на маленькую круглую площадку, поросшую высокой сухой травой и окруженную дюжиной камней, напоминавших спящих каменных людей. Пять низких проемов в дальней стене, видимо, вели в залы или переходы за пределами этого солнечного островка.

Блестящий предмет оказался хрустальным или стеклянным сосудом, установленным на каменном столе посередине площадки. Внутри его скорчилась человеческая фигура.

Кимон дождался друга. Колку, кряхтя от натуги, выбрался из прохода, таща за собой тушу кабанчика.

— Девочка, — удивился он, взглянув на прозрачный пифос. — На вид мертвая.

Он бросил тушу. Сквозь сухой бурьян они пробрались туда, где милое личико с распахнутыми глазами смотрело на выход с площадки. Маленький ребенок, ручки сложены на груди, ножки подогнуты к животу, белая туника словно подхвачена внезапным порывом ветра. Она плавала в бледно-желтой жидкости, и Кимон сразу понял, что жидкость эта изготовлена пчелами.

Колку обошел вокруг сосуда.

— У нее крылья.

— Крылья?

— Посмотри сам.

Кимон встал рядом с другом, завороженно уставившись на сложенные крылья с черными и белыми перьями, пришитые и привязанные к плечам девочки, к ее шее и туловищу тягами и нитями разной толщины и цвета.

Оба понимали, что это значит. Не зря они слушали рассказ Тайрона об Икаре и Рапторе.

Испуганно озиравшийся Колку не выдержал первым:

— Что это за место?!

Кимон между тем уже изучал знаки на закругленном каменном основании.

— Опять тот же рисунок, — показал он заинтересовавшемуся Колку. — Ты-то не видел, а я знаю: то же изображение, что у входа в пристанище на краю Страны Теней Героев. Глянь сюда…

Он показал Колку повторяющийся узор: два зверя мордами друг к другу, а между ними женщина со странным ликом, упирающаяся ладонями в их лбы. Здесь было десять таких троек: женщина и звери. Она удерживала пары волков, оленей, клыкастых кабанов, быков, псов, котов, журавлей, орлов, зайцев и поднявшихся на хвостах змей.

— Что это значит? — громко спросил Колку, высказывая мысли вслух.

— Она усмиряет их, укрощает их. Это та косматая женщина, что гонится за нами. Хозяйка Диких Тварей. Это ее знаки. — Кимон разогнулся, поскреб шрам на подбородке и осмотрел отверстия в скале. — Но не думаю, чтобы это место всегда принадлежало ей.

— Из-за крыльев.

— Крылья для меня загадка.

— Он начал прилаживать свое изобретение на дочерей…

— Хорошо бы Мерлин был здесь. Он бы лучше разобрался.

— Но его здесь нет, — твердо сказал Колку и осторожно дотронулся клинком меча до хрустального пифоса. — Если это и вправду одна из дочерей Мастера, а это, — он постучал по каменному основанию, — оставлено здесь Дикой Женщиной, значит?..

— Значит, это было его место, а она им как-то завладела. Сделала своим. Принесла в жертву его дочь в меду.

— Медовое дитя.

— Хорошо сказано, — признал Кимон.

— Это двор перед его Мастерской, — прошептал Колку, оглядывая подходы к дальним пещерам. — А там вход в нее.

— Думаю, мы нашли то, за чем послал нас Талиенц.

— Талиенц мертв. Скорее всего.

— А мы даже не знаем, что должны были забрать из Мастерской.

Они помолчали, стараясь рассмотреть что-нибудь в темноте пещер. Кимон первым высказал то, что было на уме у обоих: именно в такую дверь вошел в юности Тайрон, исследователь лабиринтов, чтобы уже не вернуться. Они слышали его историю на Арго. В горах Крита скрывались непостижимые лабиринты и загадки. И за каждым из пяти разверстых приглашений к тайне могло скрываться — или не скрываться — начало такого вечного всепоглощающего пути.

Колку вдруг принялся выдергивать длинные травинки целыми пучками. Он связывал сухие концы влажными корешками и прядь за прядью свивал длинную хрупкую нить.

— Есть предание, — сказал он, продолжая работу. — Я мало что помню. Путники рассказывали. Может быть, как раз об этом острове. Тоже о лабиринтах. Не хватайся слишком сильно и постарайся не тянуть, тогда она сможет вывести нас обратно к свету.

— Кто пойдет?

— Потом решим. Ты умеешь вязать узлы? Нам понадобится длинная травяная нить.

Темнело. Я торопливо двигался туда, где крипты шли дорогой Ариадны в исследовании Мастерской. Сон был смутным, но эхо их голосов, сила их действий, их чистое мальчишеское ощущение собственного бессмертия будило отзвук в струнах моего разума, когда я впитывал их отражения через лик луны.

Я забыл, как медлительна Лунная Греза. Пес Кунхавал уже сбил бы их с ног, конечно, от избытка любви.

Тем временем я стал понимать, что двигаюсь по чьим-то следам. Женщина опережала меня, подгоняя своей визгливой песней стаю хищников, заставляя ее растянуться по холмам в поисках чужаков, вторгшихся на завоеванные ею земли. Укротительница решительно устраняла все, чего не могла понять.

И она уже почти настигла их.

Я снова вошел в сон о погоне, впитывая пережитое Кимоном, когда он вступил в первый тоннель.

Это место Мастер занял под рисунки прошлого. Оно было мне хорошо знакомо: во всяком случае, его вид — галерея рисунков, то понятных, то с темным смыслом. Животные: на бегу, в прыжке, свернувшиеся клубком, то ли спящие, то ли убитые; в других частях зала ряды странных надписей, круги и квадраты, теснящиеся значки и символы: можно подумать, выражающие запретные знания. Я так не думал.

Кимон дивился красоте животных, особенно коней. Те словно мчались по стене: одни — вскинув голову, другие — опустив ее в неподвижном мгновении скачки. Яркие рыжие и гнедые шкуры играли в луче света от входа. Он мысленно слышал топот их бешеного бега; и, можно было не сомневаться, земля под ним содрогалась от ударов копыт, когда он впивал глазами эту сиявшую красками картину.