Нас всех направили в пехоту. Я получил назначение во вновь образованную 2-ю ударную армию. Так в январе 42-го началась моя одиссея — участие в Любанской операции. Расскажу о ней лишь то, чему сам был свидетелем и очевидцем.

Добрался я на перекладных до Малой Вишеры. Расспросил, где находится отдел кадров 2-й ударной. Указали мне дорогу к Волхову. Иду пешком, мороз подгоняет. Едет полуторка. Остановил, прошу подвезти. Шофер предупреждает: «Учти, ездим под постоянным контролем немецкой авиации». — «Ну что ж, — говорю, — как все, так и я…»

Сел я в машину, но не успели мы тронуться — налетели «мессершмитты» и давай строчить из пулеметов. Шофер мой успел выскочить и спрятаться в канаве, а у меня дверцу заело. Пригнулся — пулеметная очередь по кабине. Спинку сиденья изрешетило, мне в валенок угодило — ничего, только пальцы задело. Немцы отстрелялись и улетели. Но машина наша ни с места — в мотор попали. Распрощался я с шофером и потопал дальше пешком. Отыскал в лесу, в землянке, отдел кадров, получил назначение в 57-ю бригаду командиром транспортного взвода 2-го батальона.

Было это в конце января. Наши войска уже перешли Волхов и прорвали вражескую оборону на западном берегу в районе Мясного Бора. Разыскал штаб бригады, располагавшийся в Новой Деревне. Мне говорят: «2-й батальон наступает на Спасскую Полисть. Надо обеспечить подвоз боеприпасов и продовольствия, эвакуацию раненых».

Нашел я свой батальон и застал такую картину. Личный состав выстроен на поляне. Выводят помощника комбата и зачитывают приказ: «За необеспечение наступления — к расстрелу!» И тут же приводят приговор в исполнение.

Доложил я о прибытии, а начальник особого отдела и говорит: «Вот вам и помкомбата».

Так началась новая служба. Каждый день батальон наступал на Спасскую Полисть, и все безрезультатно. Не такая уж это большая деревня, но взять ее за полгода нам не удалось. Немец сидел в Спасской Полисти с августа 1941 г. и успел превратить ее в неприступную крепость. В избах все углы срублены и пулеметы торчат. На церковной крыше установлены шестиствольные минометы. А у нас всей артиллерии — один танк с 45-миллиметровой пушкой. Стреляют по церкви, но все без толку: снаряды, как горох, от стен отскакивают… Один раз дала залп «катюша». Перелет — церковь осталась невредимой.

Каждый божий день наш батальон поднимался в атаку. С одними винтовками. Утром наступаем — к вечеру откатываемся. И остается к концу дня 30 процентов наступавших… Хороним, отправляем раненых в тыл, получаем пополнение. Чем дальше, тем все меньше подготовленными приходят бойцы. Сорокалетние деревенские мужики не знают ни как винтовку держать, ни что с гранатой делать… Приказ же каждый день один — наступать! И так неделя за неделей, месяц за месяцем…

В апреле случилось так, что весь КП (командир, комиссар и командир артдивизиона) с двумя десятками солдат пробрались в крайние дома Спасской Полисти и укрылись в подвалах. Протянули связь, но батальон откатился назад, и эти 23 человека оказались отрезанными. Мне звонят: «Обеспечь питанием!»

А как к ним пробраться — уму непостижимо. Между нами — открытое поле, р. Полисть, по берегу засели немцы. Направил солдат с термосами, хлебом в вещмешках. Немцы встретили их сплошным огнем. Первых поубивало, остальные вернулись ни с чем. Снова послал — опять не прошли. Мне приказ: «Помкомбат, явиться самому и накормить людей».

Говорю связному: «Дорога одна, пристреляна немцами. Если ничего не сообразим — убьют, как зайцев. Давай договоримся: выстрел — делаем три шага, падаем и прячемся за трупы» (вся дорога, выложенная камнем, была устлана трупами наших солдат). Пошли. Щелкнет выстрел — отскакиваем в стороны, за трупами хоронимся. В сотне метров от церкви — дом, разбитый снарядами. Под стеной видим дыру в подвале — мы туда, перебежками. Немцы нас заметили, с церкви стрельбу открыли. Кругом трупы наших товарищей — старший лейтенант, командир химвзвода, много других. Юркнули в подвал.

— Товарищ командир, — говорю, — по вашему приказанию явился!

А им, оказывается, уже поступило распоряжение: наступление прекратить, отходить. Ну, и мне приказ: вечером отправляться обратно в батальон. Вот такая ненужная горячность: «Явись, выполни команду — и все тут!»

Стемнело — мы со связным назад. Земля мокрая, жидкая, но к вечеру мерзлой коркой покрылась — любой шорох слышен. С церкви и услышали — стрельбу открыли. Пришлось с дороги убираться — полем ползти. Добрались благополучно. Назавтра и остальные Спасскую Полисть покинули.

А с продовольствием становилось все хуже. Зимняя дорога вышла из строя; кругом вода — ни пройти, ни проехать. Саперы проложили тропинку из сплоченных бревен — по ней пройдет только пеший. А много ли человек на себе унесет?

В мае мой транспортный взвод распался. Транспорт ведь какой был? Кони! А кормить их нечем. Крошили и распаривали березовые ветки — вот и весь корм. Лошади маялись животами и дохли, как мухи. Уцелевших резали на мясо.

С 25 мая, когда немцы перекрыли «коридор» у Мясного Бора, продуктов вовсе не поступало. 200 г конины на брата без соли и хлеба — вот и весь паек.

Вдруг вызывают меня в штаб бригады и назначают начальником подвижных складов бригады. «Какие склады, где они?» — «Инструктаж получите в Ольховке!»

Отправился я в Ольховку. Начальник снабжения, майор со следами оспы на лице, и начальник продснабжения старший лейтенант Веселов (ленинградец) говорят: «Вам предстоит ответственное боевое задание. Перейти линию фронта, найти тыловую базу снабжения у Малой Вишеры и организовать пронос продуктов и боеприпасов через линию фронта».

Посоветовавшись, мы решили, что переходить линию фронта лучше днем, внезапно. Дали мне серого коня (чтоб меньше выделялся), и я поехал в Новую Кересть. Речка Кересть сильно разлилась — переправился на пароме. А за речкой — открытое поле. Только сел на коня — появились немецкие самолеты: пять бомбардировщиков и три истребителя. Началась бомбежка. Тогда я быстро спрыгнул с коня, взял его за повод, а сам сел под коня. Не попали.

Выехал я на жердевой настил от Новой Керести к Мясному Бору. Уже видно поле перед деревней и перекресток шоссе, забитый подбитыми машинами и телегами. Оторвался я от леса — и галопом через поле к перекрестку. Сразу открыли огонь из минометов от Мясного Бора. Остановился — мины упали впереди. Несколько раз останавливался, прятался под лошадь. Проскочил перекресток и помчался к «Красному ударнику». Разыскал в лесу свою базу. Рассказал, как направлять солдат с продуктами и боеприпасами через линию фронта. Им надо обязательно находить тропинку из сплоченных бревен — иначе не пройти.

К вечеру отправился обратно. По мне снова было выпущено несколько мин, но обошлось. Приехал в штаб, доложил о выполнении задания и снова стал помкомбата, пробыв начальником этих несуществующих складов неполных три дня.

Весь июнь мы совсем не получали продуктов. Кончились боеприпасы. Лошадей всех поели, орудия утопили в болоте. То, что проносили на себе по сплоченным бревнам бойцы, — капля в море. Пытались доставлять нам продовольствие самолетами. Прилетали они, как правило, часов в 12 ночи. Но мало что доставалось: то самолет собьют, то мешки ухнут в болото. Однажды мешок муки все-таки выловили. Обрадовались, замесили болтушку, а поесть не успели — снаряд в котел угодил. К снарядам мы уже привыкли, как к камням, а вот что голодными остались — это обидно.

Единственной пищей были дохлые лошади. Падаль, черви ползают. Червей выскребем, разделим мясо и варим в котелках, кто как сумеет.

Вспоминается такой случай. Пошел я с пятью солдатами на базу получать паек на батальон. Собственно, от батальона к тому времени осталась половина: кто убит, кто помер, а пополнения с конца мая больше не прибывало.

База — простой настил в лесу на болоте, где разделывали лошадь. Получили свою норму и смотрим, как солдаты, рубившие тушу, делят кожу лошади по лоскуткам. Это они заработали: сварят и съедят. Соли и хлеба нет, а воды болотной вдоволь.