Медленное продвижение французской армии из Дамьетты по правому берегу Нила также было на руку Шахар. Пятьсот всадников, выделенных Фахр-ад-Дином в качестве снайперов, затруднили продвижение крестоносцев, и у тех ушел целый месяц на то, чтобы добраться до Мансуры. Когда Людовик с войском наконец появился, оказалось, что огромный вражеский лагерь раскинулся на противоположном берегу реки, «препятствуя нашей переправе, что было нетрудно сделать, поскольку у нас не было иного способа приблизиться к ним, кроме как переплывая реку», — рассказывал Жуанвиль.
Целый месяц крестоносцы пытались переправиться, сооружая укрепленный мост с башнями. Однако не успевали они возвести одну башню, как арабы сжигали ее горящими снарядами из катапульт, установленных специально для этого. Что касается самого моста, то противники дождались, пока его почти закончили, после чего разрушили дамбу: нильская вода хлынула на мост, и под ее весом он рухнул. «Так получилось, что за один день они уничтожили все, над чем мы трудились три недели; стоило нам возвести дамбу с нашей стороны, как они пробивали в ней отверстия со своей», — грустно отмечал Жуанвиль. Затея с мостом была и утомительной, и бесполезной, рыцари и солдаты начали болеть. Досада и разочарование охватили всех.
Потом французам чуть-чуть повезло. Некий предатель-бедуин за пятьсот безантов предложил показать крестоносцам место выше по течению реки, где ее можно было пересечь верхом на лошадях. Сумма была немалая, но дело того стоило. Людовик решил сперва послать отборный отряд под командой своего брата Робера д’Артуа, чтобы они, переправившись, проверили полученные сведения, прежде чем рисковать всем войском. Если все пойдет хорошо, король поведет остальных.
Поначалу вылазка Робера д’Артуа имела заметный успех. Информация бедуина оказалась надежной; в указанном месте посреди течения Нила находилась песчаная отмель, лошади и всадники могли перейти на другую сторону. Они застали врасплох три сотни арабских солдат, которые пустились бежать. Граф д’Артуа со своими людьми бросился в погоню, ворвался в лагерь, который арабы называли Джадила, застал Фахр-ад-Дина во время купания и убил его, а также всех, до кого смог добраться.
После этого, по договоренности, Робер должен был сидеть и ждать, пока подтянется Людовик с остальным войском. Увы, Робер, распробовав вкус победы, захотел большего и, не слушая трезвых советов более опытных рыцарей, помчался прямо в Мансуру. Ворота города были открыты, чтобы впустить солдат, спасающихся от французов, и крестоносцы ворвались в Мансуру. Промчавшись, как ураган, по улицам, сметая все на своем пути, они достигли дворца, где пребывал султан.
Но армия хороша лишь тогда, когда соблюдает дисциплину, а французские рыцари, видимо, приняв отсутствие сопротивления за капитуляцию, решили поразвлечься грабежом. Они рассеялись по улицам города, выискивая добычу. Тогда арабы, которые и не думали сдаваться, а выжидали, рассредоточившись по балконам и крышам, принялись забрасывать врагов всем, что попадалось под руку. «Когда наши люди попытались возвратиться, — писал Жуанвиль, — турки в Мансуре стали сбрасывать сверху бревна и тяжелые поленья на головы проезжающим по улицам, а они были очень узкие». Небольшой, но дотоле эффективный отряд крестоносцев рассыпался на отдельные кучки, не имевшие возможности перегруппироваться.
И тогда в дело вступили наемники.
Это были мамлюки, тюрки-всадники, прибывшие с севера. Их отряды формировались из бывших рабов, которых обучили военному делу; сделавшись солдатами, они обрели и свободу, и богатство. Потому они сражались со свирепостью, ни с чем не сравнимой даже в Средние века: именно мамлюки впоследствии отбросили монголов и спасли Египет от внуков Чингисхана. [86] Видя, что противник изолирован и загнан в ловушки, они атаковали: «В момент наивысшей опасности отряд мамлюков… отважных, как львы и могучих в битве, набросились, как один человек, на врага, их натиск сломил его и отогнал. Франков перебили всех до единого мечами и булавами», — писал Ибн Вазиль.
Тем временем Людовик привел свою часть войска к Джадиле, где и обнаружил, что брат, нарушив приказ, ушел дальше, в Мансуру, оставив без прикрытия солдат, переправляющихся через Нил. Более того, мусульмане, зная теперь, где переправляются французы, прислали в Джадилу дополнительный отряд, который и атаковал Людовика, как только они оказались на этом берегу. Жуанвиль находился рядом с королем:
«Пока мы пробирались вниз по берегу, между небольшим ручьем и основным течением, мы увидели, что король находится возле самой реки. Турки теснили другие отряды, нанося им удары мечами и булавами, и постепенно оттесняя их, вместе с дружиной самого короля, к берегу реки. Там царила такая неразбериха, что многие из наших воинов отваживались броситься вплавь, чтобы присоединиться к герцогу Бургундскому; но им это не удавалось, ибо кони их устали, и стояла сильная жара. Итак, пока мы шли навстречу им вниз по течению, мы видели реку, усеянную копьями и щитами, полную людей и лошадей, тонущих в воде».
Людовик сумел удержать позицию на берегу, но не смог двинуться дальше, к Мансуре. Робер д’Артуа и все его люди, примерно треть французских сил, погибли на улицах города от рук мамлюков. Людовик потерял еще несколько сотен солдат при переправе, и хотя лагерь в Джадиле он занял, но оказался под непрестанным натиском мусульманских сил, которыми теперь руководил предводитель мамлюков.
Только теперь французам стало наконец ясно, какую огромную глупость они совершили, не оставив за собою Александрию, прежде чем идти на Каир. Мусульмане, пользуясь этим вторым портом, отправили вверх по Нилу барки, набитые солдатами, и те расположились между Людовиком и Дамьеттой, отрезав крестоносцев от путей подвоза продовольствия и возможного отступления. Король Франции попал в западню.
Робер начал свою злосчастную вылазку 8 февраля; французская армия торчала в Джадиле до апреля, отбивая вражеские атаки и медленно умирая от голода. Ели все, что находили, в том числе и порченую рыбу. Немудрено, что в лагере началась эпидемия. «Из-за бедственных обстоятельств и нездорового климата — ибо в Египте не выпадает и капли дождя — наше войско поразила болезнь… у тех, кого она поражала, плоть на деснах распухала и чернела; и никто из заболевших не мог надеяться на выздоровление, всех их ждала смерть», — писал Жуанвиль. Пытаясь остановить развитие болезни, французские хирурги оперировали солдат, срезая почерневшие ткани с десен. «Тяжело было слышать в лагере вопли тех, у кого срезали отмершую плоть, — вспоминал Жуанвиль. — Казалось, это кричали роженицы». Беда не обошла и самого короля [87].
Отчаиваясь все сильнее, уже не надеясь взять Каир, Людовик попытался вернуться к первоначальному предложению султана — обменять Дамьетту на Иерусалим. Но Туран-Шах, сын султана, к этому времени уже возвратился из поездки на север и, зная, что египтяне явно находятся в выигрышной позиции, отказался вступить в переговоры. Людовику оставалось только отступить. Французы переправились обратно через Нил, в свой прежний лагерь, и 7 апреля, под покровом темноты, уцелевшие остатки армии попытались уйти в Дамьетту.
Ничего хорошего из этого не вышло. Король приказал отдать сохранившиеся барки для перевозки больных и раненых, но для того, чтобы подать сигнал к отступлению, были разведены костры, и это выдало их намерения противнику. «Команды наших галер развели костры, чтобы указать место сбора тем больным, кто сумел дотащиться до берега реки, — вспоминал Жуанвиль. — Пока я поторапливал своих матросов, чтобы убраться поскорее, сарацины проникли в лагерь, и я увидел в свете костров, что они убивают несчастных на берегу». К великой досаде Карла Анжуйского, который понимал, что медленное движение старшего брата ставит под угрозу отступление, король отказался плыть на галере. Дизентерия так одолела Людовика, что он едва мог держаться в седле; ему приходилось столь часто останавливаться, чтобы облегчиться, что, по словам Жуанвиля, «пришлось напрочь отрезать заднюю часть его штанов». Карл твердил, что нужно торопиться. «Граф Анжуйский, граф Анжуйский, если я стал для тебя обузой, избавься от меня; но я не оставлю своих людей!» — воскликнул Людовик.
