Эти переговоры потерпели полный провал. Несмотря на терпеливое участие Людовика и Маргариты и на смягчающее влияние Беатрис Савойской, между графом и королем стояла такая стена обид и горечи, что даже показного примирения не получалось. Их встречи превратились в непрерывный поток взаимных обвинений. Потом, в сентябре, и Генрих, и большинство его спутников серьезно заболели.
Только королеву эпидемия обошла. Многие англичане умерли. Эдмунд был так плох, что его срочно отправили в Англию выздоравливать; Джон Мэнсел, ораторскими способностями не уступавший Симону де Монфору, которому доверили вести переписку и составлять документы в защиту Генриха, долго не мог подняться с постели. Сам Генрих так расхворался, что готовился к смерти и составил завещание, дотошно перечислив все составляющие щедрого обеспечения для его жены. Переговоры вынужденно приостановились.
Но причина неудач заключалась не во внешних обстоятельствах. Для примирения требовалось, чтобы хотя бы одна из сторон пошла на компромисс, а вот этого не хотели ни Генрих, ни Симон. Притом Симон на самом деле так увлекся идеей правительственной реформы, возникшей на сессии парламента 1258 года, что использовал длительные прения во Франции как маневр, отвлекающий внимание от его подлинных планов: он пытался добиться от папы отмены буллы о снятии с Генриха, Элеоноры и Эдуарда обязательства соблюдать Оксфордские провизии. С этой целью агенты графа в Риме старательно занимались подкупом кардиналов и в октябре 1262 года, по-видимому, частично добились успеха. Воспользовавшись слабостью Генриха — король Англии выздоровел, но пока едва мог ходить и не в силах был выдержать нелегкий путь в Англию — Симон де Монфор тайком пробрался в Лондон, спешно созвал баронов в парламент и с торжеством развернул перед наэлектризованным собранием пергамент, содержавший, по его утверждению, отказ папы от прежнего решения по поводу пресловутой клятвы.
Это был блестящий момент — особенно если учесть, что папа никогда такого документа не подписывал. Он стал поворотной точкой английской истории. Опьяняющие идеи, породившие реформы 1258 года (в конечном счете они представляли собою зародыш представительного принципа правления, сперва в Великобритании, а впоследствии в Америке) потрясли воображение англичан, и все королевство сильно политизировалось. Необходимость консолидации против короля заставила баронов вовлечь в свои дела мелкопоместное и совсем мелкое сельское дворянство, правительственных служащих низшего ранга — т. е. те слои населения, которые прежде игнорировались, и в них реформаторы нашли активных сторонников[108]. Опытные администраторы на местах предпочитали работать под эгидой местных же господ, а не назначенных королем чиновников, которые, как правило, не знали отношений и обычаев, сложившихся в графствах. Их не устраивала сплошная замена шерифов по приказу Генриха.
Вдобавок, по капризу судьбы, в этот период некоторые влиятельные бароны старшего поколения умерли, а сменили их двадцатилетние сыновья, горячие головы, не испытавшие на себе ужасов гражданской войны; у них руки чесались — дотянуться до власти, отнятой у них из-за того, что папа отменил оксфордскую клятву. Такие тенденции готовили почву для переворота.
Но великих идей самих по себе недостаточно. Политическое движение нуждается в вожде, и эту проблему Симон де Монфор решил одним сокрушительным ударом, произведя свой невероятный демарш в октябре. Этим поступком граф напомнил всем и каждому, что никого не бросил, не забыл о справедливом общем деле; что он один обладает достаточным влиянием за рубежом, при самых почитаемых дворах; и, самое главное, что труднодостижимая, но соблазнительная позиция лидера определяется природными способностями, а не кровным родством с теми, кто имеет право носить горностаевый мех. Фальшивая булла рождала надежду, а надежда пробудила энтузиазм и оптимизм. Преимущества, добытые короной, гнет, казавшийся неодолимым всего три месяца назад, испарился в одно мгновение. Дуврский хронист сообщает: «И когда он [Симон] велел зачитать эти письма, хотя юстициарий тому противился, он сразу же вернулся [в Париж], но оставил в стране множество желающих поддержать его».
С этого момента события стали быстро развиваться, и никаким усилием воли Элеонора уже не смогла бы изменить их ход.
Глава XX. Кризис
Хотя Симон очень быстро проскользнул обратно в Париж, Генрих и Элеонора все же узнали о его тайном визите в Англию. Вскоре после его возвращения Генрих, сомневаясь в честности побуждений Симона и беспокоясь, не натворил ли граф бед в его отсутствие, официально отказался от переговоров. Королевский кортеж, сильно сократившийся из-за болезни, начал неспешное путешествие домой. Оно заняло добрых два месяца, поскольку пятидесятипятилетний король решил остановиться и посетить по пути святыни Реймса, чтобы вознести благодарности за выздоровление его и Эдмунда. Только в декабре они с Элеонорой отплыли в Англию. Но и тогда Генрих еще был так слаб, что супруги и не пытались сразу добраться до Лондона и провели Рождество 1262 года в своей резиденции в Кентербери.
Тем временем в ноябре вооруженное сопротивление власти короны началось в Уэльсе, где гнездились самые могущественные и независимые из баронов королевства. Возмущенный отказом Генриха от клятвы, Ллевелин, один из ведущих баронов, собрал войско и начал занимать чужие замки, включая те, что принадлежали Эдуарду. Король, будучи слишком слаб, чтобы само стоятельно справиться с внутренними беспорядками, направил срочный вызов сыну, который находился в Гаскони, занимаясь там делами правления. «К этим делам ты должен отнестись с величайшим вниманием, — писал Генрих своему первенцу. — Ныне не время для лени или юношеского разгула. То, что Ллевелин надменно отвергает мир, который обещал поддерживать с нами, задевает и тебя, ибо я старею, а ты в самом расцвете мужества; и все же, подстрекаемый кое-кем в моих владениях, он осмеливается так поступать!» [109]
Эдуард, взяв отряд наемников, помчался домой и в феврале 1263 года уже был на месте, чтобы защитить свою собственность. Он совершил несколько рейдов в Уэльс, но ущерб уже был нанесен. От королевского режима потянуло душком глупости и бессилия, и это поощрило врагов на дальнейшие шаги. «Король утратил силу, Эдуард еще не нашел себе друзей; один состарился, другой был слишком молод», — так заметил историк из Оксфорда сэр Морис Поувик.
Симон де Монфор все рассчитал верно. В апреле 1263 года граф Лестер, внемля призыву нескольких молодых, более воинственных магнатов, возвратился в Англию из Франции, чтобы возглавить мятеж. Сыновья Симона де Монфора и Генрих Альмейн, сын Ричарда, были в этом кругу наиболее заметными фигурами. Участие Генриха Альмейна на ранних этапах мятежа причинило немалое беспокойство королю римлян, которому пришлось снова забыть о нуждах приобретенного им королевства, чтобы защитить свое достояние на родине.
В мае Симон и его сторонники собрались в Оксфорде и решили в одностороннем порядке повторно поклясться в соблюдении Провизий. Все, кто отказался бы дать клятву, подлежали изгнанию из Англии, а их собственность — конфискации. Собравшиеся дворяне дали обет защищать Провизии до смерти. Был выделен небольшой отряд дружинников, которому поручили начать насильственное внедрение ультиматума и подавление оппозиции.
Никто не сомневался, кого граф Лестер и его товарищи намереваются изгнать. К высоким речам реформаторов и благородным идеям представительного правления примешивалась явно менее альтруистическая мечта — избавиться от хорошо устроившихся в королевстве иностранцев. При этом на собрании в Оксфорде все благополучно забыли, что одним из этих «хорошо устроившихся» является сам Симон де Монфор. Но ни одна группа иностранцев не была настолько на виду, ни одна не пользовалась таким предпочтением и почестями, как компания савояров и провансальцев, друзей и родственников, которые составляли опору власти Элеоноры в Англии.
