Таким образом, интересы Маргариты пострадали, и она очень обиделась, но в сложившихся условиях ничего лучшего она добиться не могла. По меньшей мере Прованс удалось связать с семьей ее супруга посредством Карла, а это означало, что претензиям Элеоноры не суждено осуществиться. Ее все еще уязвляло то, что самую младшую сестру не заставили отдать Тараскон или 10 000 марок — но чему-чему, а терпению Маргарита хорошо обучилась за годы «стажировки» у Белой Королевы.
Договорившись, французы действовали быстро. Карл Анжуйский и Филипп Савойский с отрядом в пять сотен рыцарей выступили в поход, и Людовик обещал сразу же последовать за ними с пополнением, если потребуется. По дороге из Лиона в Экс Карл и Филипп столкнулись с Раймондом VII, который также направлялся в Прованс с войском, чтобы поухаживать за Беатрис. Но Карл и Филипп оказались подвижнее, и у них было больше людей. Граф Тулузский снова пал жертвой чужих интересов.
Официально одобренный будущий жених и его новоиспеченный дядюшка со своими воинами прибыли в Экс как раз вовремя: король Арагона уже разбил лагерь и осаждал замок, где укрылись Беатрис Савойская и ее дочь. Произошла короткая стычка, и король Арагона с достоинством удалился.
С точки зрения невесты, проблема решилась в высшей степени удовлетворительно: ведь ее, в лучших традициях рыцарства, спас девятнадцатилетний отпрыск французской короны! Салимбене назвал его «восхитительным юношей», к тому же юный Карл был ладно скроен и недурен собою (великоватый нос не в счет). Беатрис пришла в восторг от надменных манер и властности Карла. «По части царственного величия он превосходил любого другого сеньора», — заметил хронист Виллани. Карл явно привык все делать по-своему, но ведь и Беатрис тоже.
К сожалению, у всех остальных жителей Прованса выбор папы восхищения не вызвал. Люди понимали, что это — первый шаг к установлению господства французов. В главном городе графства поднялись столь серьезные волнения, что не могло быть и речи о великолепных свадебных торжествах в Париже или Сансе, на что, очевидно, надеялся Карл. Церемония прошла в Эксе 31 января 1246 года.
Неблаговидный характер события постарались прикрыть блестящим составом гостей. Людовик, Маргарита, Бланка, Бонифаций и Филипп, — все съехались, чтобы присутствовать на бракосочетании, а Томас Савойский специально для этого проделал далекий путь из Фландрии; его присутствие придало еще больший блеск празднествам (хронисты не преминули указать, что невесту вел к алтарю ее «прославленный» дядя). И все-таки чувствовалась поспешность приготовлений, отсутствие размаха. Во время приема гостей повсюду стояла вооруженная стража, и Карл Анжуйский жаловался матери на недостаток роскоши. Он напомнил, что свадьба Людовика была намного великолепнее (хотя он мог судить лишь по рассказам старших, поскольку ему тогда было всего семь лет, и его оставили дома, в Париже). Карл явно ревновал к старшему брату и часто считал, что с ним обращаются несправедливо. «Я — сын короля и королевы, а он [Людовик] — нет», — часто повторял он, имея в виду, что их дед Филипп Август еще не умер, когда родился Людовик, а потому формально Людовик являлся сыном наследного принца, а не короля. Разумеется, эти детские претензии были смехотворны; если уж уточнять, то Карл, родившийся после смерти отца, мог считаться лишь сыном мертвого короля, но Карла эти подробности не устраивали.
Маргариту раздражало сопоставление между свадьбой Карла и Беатрис и ее собственной, а также разглагольствования о старшинстве над Людовиком. Карл ей никогда не нравился; она считала, что он удовлетворяет свое честолюбие за счет ее супруга. Со своей сестрой Беатрис она была едва знакома: та лишь вышла из младенческого возраста, когда Маргарита уехала, чтобы выйти замуж за Людовика. Когда стало ясно, что новобрачные не желают уступить Маргарите и отдать имущество, обещанное Раймондом-Беренгером, ее отношение к этой парочке резко ухудшилось. После свадьбы она стала сближаться с Элеонорой и Санчей; вернувшись в Париж, она дала понять всем придворным, что отдает предпочтение своей английской родне перед родственниками мужа.
Генрих и Элеонора, которых оповестили о свадьбе Беатрис постфактум, были потрясены. Разве мать Элеоноры, Беатрис Савойская, не давала слово, что сохранит эти замки для Англии? Разве король Англии не выдал ей четыре тысячи марок всего лишь год назад именно с целью укрепления этих самых замков? Разве Генрих и Элеонора не заплатили за обновление крепостей, которые теперь собирались занять французы? «Однако никто не высказал королю сочувствия и соболезнований по поводу этой потери и позора», — заметил Матвей Парижский. Его бароны никогда не одобряли выдачу ссуды матери королевы, так же как и безудержного гостеприимства, оказанного Генрихом во время ее визита. Они не доверяли Беатрис Савойской — как и прочим родичам королевы, и хронист презрительно упомянул, что графиня якобы сказала: «Я сожалею, что отдала своих дочерей (которых, применив существующее в Провансе простонародное выражение, она называла своими мальчиками) за этого короля и его брата».
Если Беатрис Савойская действительно такое говорила — а подобная прямота кажется весьма маловероятной, учитывая ее дипломатическое искусство, — она вскоре изменила мнение. Осложнения с новым зятем начались почти сразу же. Хотя Карл немедленно после свадьбы воспользовался услугами Ромео де Вильнёва как советника, и даже поощрил его, тещу он полностью отстранил от управления Провансом. Он притащил с собой целую стаю французских бюрократов, в основном казначеев и законоведов, чтобы разбирать и судить спорные дела в процессе передачи власти, а затем воспользовался их решениями для перехода прав, замков и денежных поступлений из рук Беатрис Савойской и других провансальских сеньоров в его собственные. В каждом принимаемом решении, в каждом разговоре, в каждом жесте новоявленного графа сквозило убеждение, что культура и общество в Провансе ниже, чем во Франции, и подданные должны быть благодарны ему за те улучшения, которые он производит.
Такое отношение никак не могло обеспечить ему приязнь местных жителей. Один из провансальских трубадуров, Бертран д’Аламанон, в былые дни часто навещавший приветливый двор Раймонда-Беренгера V, красноречиво определил разницу между ним и Карлом в подходе к правлению:
«К великой моей досаде и по принуждению мне пришлось полностью погрузиться в дела, которые от всего сердца ненавижу. Я должен думать о тяжбах и законниках, чтобы составить нотариальные акты; затем я слежу из окна за дорогой, не едет ли какой-либо гонец, ибо они прибывают со всех сторон, запыленные и измученные долгой верховой ездой… И если они приносят какое-нибудь глупое известие, я не осмеливаюсь порицать их. Потом они говорят мне: „Садись на коня, тебя ждут в суде, тебя оштрафуют и не простят, если заседание задержится из-за тебя“. Видите, до чего я дошел, мои сеньоры: я сам должен следить, хорошо ли меня держат на поводке: я предпочел лед луговым цветам, и не понимаю, что происходит со мною».
Беатрис Савойская не ограничилась жалобами — она удалилась в Форкалькьер и начала активно действовать против зятя. Марсель вышвырнул его чиновников из города. И Арль, и Авиньон изгнали представителей папы и стали на сторону Беатрис Савойской. Папа был вынужден вмешаться.
В этой схватке за власть между матерью и мужем юная графиня Прованса поддержала последнего. И дело было не только в том, что она была любимицей отца. Беатрис обнаружила, что интересы, амбиции и жизненный опыт Карла очень схожи с ее собственными. Оба они были младшими в больших семьях, и их поочередно то игнорировали, то баловали. Оба выросли в тени старших детей, которых считали намного более удачными и сызмала постоянно ставили в пример. Им обоим приходилось ощущать сравнение, высказанное или молчаливое, между их успехами и достижениями обожаемого старшего ребенка. При этом они были втайне уверены, что на самом деле намного превосходят старших, и воспринимали всякую обиду, действительную или воображаемую, остро, как будто рану, нанесенную мечом, а потому выработали защитную позу — вызывающе дерзкую, чтобы компенсировать испытываемое давление и неуверенность в себе. Заветным, преобладающим желанием у обоих было добиться перед лицом всего света превосходства над старшим братом Людовиком у Карла, над старшей сестрой Маргаритой — у Беатрис; перехватить то безусловное обожание и почет, которые, как им казалось, так легко достались королю и королеве Франции.
