Итак, по серьезном размышлении граф отдал весь Прованс — от гор на северо-востоке до порта Марсель на юге, включая земли, имущество, вассальную зависимость дворянства и органы управления — не сильному взрослому мужчине, а тринадцатилетней девочке [67].

Матвей Парижский дал живописную картинку последних минут Раймонда-Беренгера, но его предсмертные распоряжения были куда сложнее и тоньше, чем думалось хронисту. Хотя его дочери Беатрис и в самом деле досталось огромное наследство, управление Провансом ложилось в основном на плечи ее матери, которой было обеспечено пожизненное право пользоваться всеми плодами графства. Кроме того, было заранее решено, что Ромео де Вильнёв будет назначен главным советником юной наследницы — а значит, у руля оказывался опытный, уравновешенный человек. Таким образом, последняя воля и завещание графа были хорошо продуманным обеспечением прежнего государственного курса и отражали убеждение Раймонда-Беренгера V, полностью разделяемое его шуринами из Савойи, что для защиты провансальских интересов от международного вмешательства лучше всего подходила его жена.

Беатрис Савойская, очевидно, считала, что они с младшей дочерью способны справиться с деликатной дипломатической задачей сохранения провансальской независимости, культурной и политической. В свою очередь, молодая Беатрис уже выказывала многие из сильных сторон характеров ее старших сестер. Она была не только красива, но и решительна, и хорошо образована. Родители, уже давно поняв, что ей быть наследницей, постарались подготовить ее как следует.

Прованс был средоточием торговли: из портов Средиземноморья доставляли шелка, пряности, рыбу, вино и фрукты; с севера — древесину, металлы и кожу. Пошлины за провоз взимались в Эксе и Тарасконе, и этот источник дохода позволял графине содержать двор и оплачивать меры по защите своего достояния. Средства поступали также от провансальских грузоотправителей, которые наживались на перевозках крестоносцев и паломников в Святую Землю. Но главное — Раймонд-Беренгер оставил вдове и дочери прибыльную монополию Прованса на соль. Именно из соли, а не из вина проистекали основные доходы графства.

При содействии Ромео де Вильнёва Раймонд-Беренгер V создал одну из самых эффективных систем управления в Европе, которая позволяла контролировать возрастающие товаропотоки. Провансальская система стала образцом для соседних регионов, и мать, и дочь знали, как она работает. За исключением портового города Марселя, достаточно богатого, чтобы лелеять мечты о независимости, в этих краях не бывало тех социальных возмущений, которые десятилетиями терзали Францию [68]. Граф Прованский всегда сотрудничал с церковью, и его правление поддерживалось такими влиятельными местными прелатами, как архиепископ Арльский, который занимался не только духовными, но и сугубо политическими делами. Беатрис Савойская умела пользоваться этими связями. В годы правления ее супруга она, как и ее дочери, немало поездила по графству и была лично знакома с подвластными сеньорами, на которых можно было положиться, если понадобится защита. Кроме того, у Ромео по всему Провансу имелись агенты, преданные графскому семейству. Жена была готова взвалить на свои плечи бремя власти, унаследованное от супруга.

Что касается дочери, то Беатрис-младшую поддерживала свойственная тринадцатилетним самовлюбленность. Всю жизнь ей ставили в пример старших сестер, королев Франции и Англии, как образец успешности, и она немного завидовала им. А теперь она, единственная наследница отца, обретала собственную весомость. Хотя, без сомнения, ей рассказали о том, какие опасности таятся в ее новом положении, она не поверила этому; наоборот, она ожидала от жизни одних удовольствий. Увы, следует признать, что Беатрис, любимицу отца, успели основательно избаловать. Она привыкла, чтобы ее ласкали, хвалили, ей нравилось привлекать к себе внимание.

В этом отношении завещание отца вполне ее удовлетворяло. Стоило людям услышать о наследстве, как Беатрис было обеспечено внимание не только в Провансе, но и далеко за его пределами.

Смерть Раймонда-Беренгера V горько оплакивали в Англии и Франции. Согласно Матвею Парижскому, Генрих, находившийся в Уэльсе, где он пытался подавить очередное восстание местного населения, открыто проявил свою скорбь, приказал звонить в колокола и раздать милостыню после поминальной службы, «в то же время строго-настрого запретив сообщать об этом королеве, своей жене, дабы горе не убило ее». Маргарита, Элеонора и Санча искренне оплакали отца, но жалобы и плач быстро сменились возгласами досады и недоверия, когда стали известны условия завещания Раймонда-Беренгера.

Беатрис просто не могла получить все! Маргарита доказывала, что ей все еще не выплатили приданое в десять тысяч марок, обеспеченное замками — в частности, Тарасконом. А Элеонора напомнила Генриху, что он недавно ссудил ее матери четыре тысячи марок под залог замков, включая, разумеется, Тараскон; так мало-помалу забрезжило понимание, в чем заключалась хваленая финансовая стратегия Ромео де Вильнёва: он просто обещал всем в залог одни и те же замки!

Однако времени на пререкания почти не оставалось, поскольку вести о наследстве Беатрис вызвали вполне ожидаемую реакцию среди наличных женихов. Как бы ни старались трубадуры, воспевая красавиц [69], реальное количество молодых, красивых и богатых наследниц, имеющихся на выданье в эту эпоху, было весьма ограничено. Немудрено, что столь яркий выход Беатрис на эту сцену вызвал настоящий ажиотаж. Вокруг матери и дочки сразу же образовалась толпа потенциальных супругов. Возраст роли не играл, предложения поступали одновременно от отцов и сыновей.

Во главе списка значился давний претендент — Раймонд VII Тулузский. Правда, он уже женился на дочери Гуго де Ламарша, но, как и его предыдущее сватовство к Санче, этот брак не был реализован. Сказалось также и то, что быть зятем графа де Ламарш стало уже не столь заманчиво теперь, когда этот феодал был сломлен и побежден.

Добыть жену вроде Беатрис, которая принесла бы мужу не только свою юность и надежду на рождение сыновей, но еще и целый Прованс в придачу, значило бы, что господь услышал молитвы графа Тулузского. Чтобы достичь цели, ему следовало добиться аннулирования недавнего брака и позволения Церкви жениться на Беатрис. Формально говоря, ему нужно было аннулировать даже два предыдущих брака — но теперь по меньшей мере появился новый папа, Иннокентий IV, и к нему можно было обратиться. Дело было слишком деликатное и спешное, чтобы доверяться посредникам; на этот раз Раймонд Тулузский обратился к понтифику лично.

Ехать далеко ему не пришлось. Иннокентий IV находился в Лионе, где проходил экуменический собор, одной из задач которого было низложение Фридриха II. Папа заявил, что ему пришлось с большим риском убегать от имперских войск, намеревавшихся взять его в плен в Риме, мчаться верхом под покровом ночи (в то время как кардиналы, знавшие, что вся эта история выдумана, чтобы добиться сочувствия, следовали за ним не спеша, не видя причин торопиться).

Лион был достаточно далеко от императора, чтобы Иннокентий чувствовал себя спокойно, низлагая его; но Фридрих уже оспаривал право папы вмешиваться в мирскую политику. В открытом обращении к другим королям Европы Фридрих писал:

«Папа Иннокентий IV, собрав так называемый Вселенский собор, осмелился объявить о нашем низложении, не вызвав нас предварительно на указанный собор и даже не доказав, что мы виновны в каком-либо обмане или бесчестном деянии; произнося же оный приговор, причинил он великую пагубу всем государям. Ибо каких только бед не придется отныне страшиться вам, короли всех королевств, от лица сего князя над священниками, если вздумалось ему низложить нас, кого силы небесные почтили императорским венцом, кого торжественно избрало собрание князей, при одобрении всей Церкви?»