Орудийного лафета здесь не было. Лишь небольшая группка солдат с автоматами и гранатометами на правом плече. Сколько их? Два десятка? Остатки 5-й армии представлены дряхлыми стариками в темных костюмах, съехавшимися сюда со всей округи, — и это все, что сохранилось от неосуществленной мечты.

На боковой тропе между чайными плантациями гроб был перехвачен другой группой мужчин. В тайских горах сохранился китайский обычай хоронить покойников на природе. Покрытый флером гроб как бы плывет в воздухе. За ним, опираясь на палку, хромая, идет старый господин в соломенной шляпе — староста Мэсалонга шестидесятивосьмилетний Сэк Тьен Лью, некогда сподвижник генерала Туана. Двое юношей в джинсах несут украшенный цветами портрет генерала. На портрете — лицо с глубоко посаженными глазами, широким носом и резко очерченным ртом; Туан похож скорее на доброго дядюшку, чем на героинового короля. Еще один подросток держит над портретом раскрытый зонт.

За ними идут близкие родственники покойного. Дочери приехали на похороны из Калифорнии.

Я привлек внимание еще одного солдата с передатчиком. Заметив меня, он произнес в микрофон несколько фраз. Я тут же бросаюсь бежать через чайную плантацию, обогнав двух коней из дерева и папье-маше, которых несут впереди процессии. Они поблескивают черным лаком и покачиваются в ритм шагам носильщиков, а те придерживают их за специальные полозья. Рядом с конями, сделанными в натуральную величину, возвышается гипсовая фигурка в травянистозеленой форме с золотым ремешком, эполетами и лентой на фуражке. Очевидно, это сам генерал.

Последние годы генерал провел не в Мэсалонге. На старости лет он поселился в роскошной вилле в Чиангмае, где жил в покое и богатстве. Двое его сыновей уехали учиться на Тайвань. Дочери живут в Соединенных Штатах, вдали от нищих гор «золотого треугольника». Другие дети на похороны не приехали. Они не узнали, что их отец умер, да и вообще ничего о нем не знали. Ведь их отец не только контрреволюционер, но и воплощение всяческого зла. Вместе с матерью они затерялись в Китае в конце 40-х годов, а может, их уже и нет на свете…

Могила вырыта на пологом холме. Многокилометровая лента погребальной процессии движется по холму между высокими чайными кустами. Генерал имел возможность выбрать место своего упокоения, на это у него хватило и денег и влияния. Бангкок или Чиангмай? Самолет доставил бы его гроб и на Тайвань, на китайскую землю. Но он предпочел Мэсалонг, деревню, которая, можно сказать, ему принадлежала.

При помощи передатчиков марш был рассчитан с точностью до минуты, бывшие солдаты перенесли сюда, в горы, свои организаторские способности. Только в самом конце процессии возникла толкучка. Холм мал и неудобен для обозрения, задние ничего не видят через головы передних. Доносятся рыдания близких да глухие удары комьев земли, падающих на гроб вместе с рисом и мешочками, в которых, по всей вероятности, земля, привезенная из Китая. Оглушительные взрывы петард заменяют салют.

Разукрашенный похоронный катафалк, который несли вслед за гробом, догорал. И все же похороны не были лишены какого-то комизма. Бывшие воины генерала со слезами на глазах забросали гроб землей. Гости медленно расходятся.

Генерал мертв, и его заслуги так же чужды и далеки здешней молодежи, как провинция Юньнань. Непонятно, что это — траур или карнавал: полуголые горцы и солдаты, опечаленные старые ветераны и детишки, радующиеся необычному зрелищу. В ту минуту, когда о крышку гроба ударились первые комья земли и старые соратники в слезах салютовали покойному, «маржоретки» заигрывали с семнадцатилетними парнями. Два молодых солдата с нескрываемым восторгом поджигали петарды и после каждого взрыва радостно следили за клубами синего дыма.

Высоко над домишками, на склоне холма, вокруг свежей могилы одного из последних военачальников, которые некогда правили Китаем, валялись пустые коробки из-под петард. Я спрятал одну в карман. На ней был изображен молодой улыбающийся солдат с автоматом, он поднял вверх руку, расставив пальцы в виде буквы V: Victory — напечатано на них единственное английское слово. Остальное все по-китайски.

Испачканные грязью картонные коробочки напоминали опавшие листья. Если это победа, то не напоминает ли она фарс.

— Вы откуда? — прервал мои размышления вежливый голос.

— Из Бангкока, — ответил я не раздумывая и взглянул на молодое, чуть одутловатое лицо. Если это случайное любопытство, он должен удовлетвориться таким односложным ответом. Но молодой китаец с фотоаппаратом и кинокамерой не был похож на простачка, который спит и видит, как бы поупражняться в английском.

— Я не о том. Вы приехали в Бангкок издалека?

— Из Малайзии, — объяснил я вежливо.

Я не строил никаких иллюзий: мои уклончивые ответы его никак не удовлетворят. Но мне хотелось выяснить, с кем я имею дело. Интуиция подсказывала, что ко мне прикоснулись щупальца бывшей разведывательной службы генерала Туана. Безопасность 5-й армии, воюющей и ведущей торговлю наркотиками на территории четырех государств, всегда зависела от точной информации.

— Откуда вы родом? — терпеливо выспрашивал у непонятливого иностранца молодой китаец.

— Из Европы, — протянул я.

А сам лихорадочно соображал, как остановить этот поток вопросов, но в голову ничего не приходило. До темноты я из деревни уже явно не выберусь. А ночь может обернуться для меня неприятностью.

Китаец полез в нагрудный карман пиджака, достал из бумажника визитную карточку. «Сават Чандон. Бюро путешествий, агент по продаже нефрита», — значилось там по-английски и по-тайски. Подозрение сменилось уверенностью. Торговля нефритом — идеальный вид деятельности для того, кто часто бывает в отлучке.

— Спасибо, — рассеянно бросил я, сунул визитную карточку в карман и присоединился к последним покидающим могилу участникам процессии. Однако отделаться от него мне не удалось. Мой новый знакомый пошел рядом, на ходу вынув из другого нагрудного кармана блокнот и шариковую ручку.

— Вы не оставите свой адрес? — нагло обратился он ко мне. — Я могу оказаться вам полезен.

Эта просьба больше походила на приказ. Перегнув блокнот, на чистой странице я печатными буквами написал свою фамилию и даже указал город, где живу. И лишь перед тем как написать страну, заколебался.

«Всю жизнь я боролся со злом коммунизма», — любил говорить покойный генерал. Признаться, откуда я прибыл, значило сразу же создать лишние затруднения.

Канада или Швейцария, которые не соприкасались ни с гоминьданом, ни с поставкой оружия в Юго-Восточную Азию, — вот что было бы идеально. До них никому нет дела. Я путешествовал по обеим этим странам и, если понадобится, мог что-нибудь о них рассказать. Но в случае настоящего допроса в их руках окажется мой паспорт, а это может привести к неприятным последствиям.

В конце концов я вывел: Югославия.

Югославия — это компромисс. Она по крайней мере входит в блок неприсоединившихся стран и не так тесно связана с Вьетнамом; кроме того, в Азии и Африке часто путают Югославию и Чехословакию; в моей рискованной ситуации это давало хрупкое алиби.

— Непременно напишите мне, — я вернул блокнот.

Он поблагодарил и тут же спрятал его в карман. В это время к нам присоединился еще один участник процессии. «Господин Лоуренс К. М. Чен, репортер „Сентрал дейли ньюс“ на Тайване», — явствовало из его карточки. Не нужно чересчур напрягать воображение, чтобы представить себе, кто передо мной. Тайбэй прервал дипломатические отношения с Бангкоком, и оба правительства не питают друг к другу горячей симпатии. При таких обстоятельствах вряд ли гоминьдановцы пошлют с визитом в свои прежние части обыкновенного репортера. Ему я тоже дал «югославский» адрес. Мы возвращались в деревню, ведя дружескую беседу, которая скорее напоминала допрос.