Я размышлял, кто, собственно, живет в этих добротных домиках, построенных в стиле гоминьдановских военных поселений, — обыкновенные штатские, контрабандисты или солдаты, из тактических соображений лишь временно скинувшие военную форму?

После поражений в Китае, Бирме и Лаосе в конце 50-х годов части генерала Туана отступили в малонаселенные горы Северного Таиланда и неподалеку от границы, на стратегически выгодной возвышенности, построили Мэсалонг — новую базу для нападения на территории соседних государств, а также для торговли опием. В ее окрестностях работало несколько лабораторий по очистке героина. (Правда ли, что они, как утверждается официально, приостановили деятельность?)

— Вы приглашены на поминки, — торжественно объявил мне господин Чандон, бывший подручный генерала Тауна. Разумеется, прежде он носил иное имя. Тайское же он, как и многие его земляки, взял лишь по необходимости.

— Это приглашение — большая честь для меня, — поклонился я в ответ, хотя оба мы понимали: поминки просто предлог, чтобы задержать меня здесь до наступления темноты. Мое присутствие явно обеспокоило организаторов похорон. Что мне надо в Мэсалонге? Кто меня послал? Кто стоит за моей спиной? Что привело меня в край, где сталкиваются стратегические интересы трех держав? Пока они не знают ответа ни на один из этих вопросов, я в безопасности.

— Когда вы прибыли в Мэсалонг? — нарушил молчание корреспондент тайваньской газеты.

— После полудня. К сожалению, я пропустил начало церемонии, — ответил я, стараясь придерживаться правды.

— Хотите взглянуть, откуда выходила процессия? — спросил он и показал на большой деревянный дом, стоящий на естественном возвышении посреди деревни.

— Охотно. Однако должен признаться: меня несколько беспокоит судьба рюкзака, я оставил его на площади, в самой давке.

— Это займет минуту, не больше, — настаивал господин Чен.

В просторном помещении на полу валялись обрывки цветных гирлянд и листовки с китайскими иероглифами, повествующие о жизни и заслугах покойного. Помещение несколько напоминало танцплощадку после карнавала. В воздухе до сих пор пахло гарью от свечей и ароматических палочек, а среди обрывков бумаг на полу еще не просохли следы грязных сапог.

— Жаль, что вы не приехали на два часа раньше, — сказал господин Чен. Я позволил себе не поверить ему.

Когда мы выходили со спортивной площадки, в воздух поднялись два тяжелых военных вертолета. Захлопнув дверцы и пригнувшись, солдаты убегали от поднятого пропеллером ветра. Машины по вертикали взмыли вверх, на секунду застыли и повернули на юг. Это отбывали высокие военные чины, от полковника и выше, потому что майор не может претендовать на такую роскошь, как вертолет, а возможно, и какой-нибудь министр или бывший премьер-министр, вместе с которым господин Туан делал свой бизнес. Вдруг я вспомнил, что в момент нашего появления кроме местных «блюстителей порядка» на площади стояли до зубов вооруженные таиландские патрульные в шлемах. Их присутствие может быть объяснено лишь необходимостью охранять какую-нибудь довольно значительную особу.

— Кто это прилетел на вертолете? — как бы между прочим спросил я.

— Гости из Чиангмая, — в тон мне ответил господин Чен.

Больше я предпочел ничего не спрашивать. Туристы не проявляют чрезмерного любопытства. Если бы мы приехали несколькими минутами раньше, я, вероятно, вообще не попал бы на церемонию. Личная охрана этой значительной особы схватила бы меня прежде, чем я успел нажать на спуск фотоаппарата. Фотография генерала таиландской армии, прибывшего на похороны оптового торговца опием, могла бы произвести эффект разорвавшейся бомбы, и не только внутри страны.

Мы вернулись на площадь, где всего час назад я примкнул к похоронной процессии. Рюкзак лежал на том же месте, где я его бросил. Возле него стоял добровольный страж деревенский житель в черном костюме.

— Все в порядке? — спросил господин Чен.

— Конечно.

— Не хотите ли убедиться? — предложил он мне.

— Нет. Китайцы не крадут, — ответил я. Мы заулыбались.

Ведь гоминьдановские контрабандисты действительно не крадут. Зачем? Если надо, они сдерут с партнера кожу в открытую.

В нижней части деревни на небольшой площадке разместилось несколько ангаров, а перед ними — футбольное поле. Мы зашли в деревенскую школу, которую на время похорон Туана превратили в огромную столовую.

— Как вы узнали о похоронах генерала? — вернулся репортер к прежней теме, едва мы уселись за накрытый стол.

— Случайно. Проезжал мимо, — неопределенно ответил я. Как ни странно, этот ответ его удовлетворил. Чтобы не дать ему времени на расспросы, я сам решил кое о чем его спросить. Оказалось, и у него были затруднения: таиландские власти выдали ему визу после долгих колебаний. Он имел право присутствовать лишь на похоронах генерала Туана.

Отношения между властями в Бангкоке и остатками китайских гоминьдановских частей на севере страны отнюдь не идеальны. Таиландское гражданство по протекции получило всего несколько высших чинов из бывшего штаба Туана. Остальным приходилось ждать. Новый министр забыл, что при контрабандной переброске наркотиков из Бирмы именно солдаты Туана собирали для правительства пошлину с каждой пачки опия, провезенной через территорию Таиланда, — это было услугой, которую по понятным причинам таиландские таможенники оказать не могли. В конце 60-х годов сотни бывших гоминьдановцев пали при подавлении восстания племен мео. В отличие от тогдашней тайской армии, они умели воевать в горах. Более того, с присущей им хитростью они перессорили между собой племена и начали из них же вербовать войско, умудрившись, таким образом, ликвидировать опасный мятеж с минимальными потерями.

После установления дипломатических отношений между Китаем и Таиландом ситуация сразу изменилась. Вчерашний враг стал союзником. Вчерашний союзник превратился в балласт. У государственных деятелей не бывает друзей, у них есть только интересы.

Угощение на поминках ничем не напоминало лучшую в мире китайскую кухню, славящуюся бесчисленным множеством способов приготовления любого блюда. Солдаты, десятки лет провоевавшие в джунглях, потеряли всякий вкус к изысканному блюду под названием «сто птиц в одном гнезде». На столе не было ни угрей в грибном соусе, ни яиц, которые месяцами выдерживают в земле. Здесь, высоко в горах, не подавались утки по-пекински, акульи плавники или «ласточкины гнезда». Свинина в пикантном соусе была слишком жирна, а рис слипался. Даже бамбуковые побеги не имели присущего им вкуса.

Я сидел в окружении ближайших сподвижников Туана, между высшими штабными офицерами, ветеранами боев и торговли наркотиками, ел палочками рис и пил терпкий черный чай и крепкую водку.

Не успевал я осушить рюмку, как кто-нибудь тут же мне доливал и приглашал выпить. Так могло проявляться и простое желание забыться, но скорее всего это делалось специально. Меня пытались споить в надежде, что алкоголь развяжет мне язык. Я не противился. Каждый раз, когда мне доливали, им тоже приходилось делать глоток-другой. А пили они уже третий день. Мне оставалось только время от времени вставлять в разговор малозначащие вопросы и ждать, когда мои собеседники свалятся под стол.

— Я прошел с ним десять кампаний, — сказал на ломаном английском старый полковник, сидевший во главе стола, и утер слезу.

Я не стал спрашивать, была ли в их числе битва у Бан-Квана в Лаосе, где гоминьдановские войска атаковали «личную» армию шанского полководца Чан Шифу, чтобы отнять годовой урожай переправляемого из Бирмы опия-сырца. Наверняка полковник участвовал в ней: на «опиумные» войны генералы Туан и Ли посылали лучшие свои части. Но к чему вызывать лишние подозрения: случайный турист не должен много знать.

«Нам приходится бороться со злом коммунизма. Но для этого нужна армия. А армии нужны винтовки. Чтобы их купить, нужны деньги. В этих горах существует только один способ их добыть — опий», — откровенно признавался господин Туан в марте 1967 года.