Вызывает удивление простота оборудования. Дело в том, что изготовление доброкачественного героина далеко не так просто, как производство морфина, и от искусной работы химика зависит цена на готовый товар. На американский или западногерманский рынок попадает героин только высшего качества. Лишь в двух местах на всем свете умеют его делать: в Марселе и в Гонконге; оттуда происходят и специалисты «золотого треугольника».

Во Франции, в пору печальной славы Марселя, функционировали лаборатории, напоминавшие миниатюрные опытные производства. Все необходимое они получали из специализированных магазинов химического оборудования.

На старых фотографиях в музее полиции были запечатлены вертолеты, садящиеся на лесных полянах, и полицейские с разинутыми ртами возле мешков с опием-сырцом. Только непосвященный принял бы эти снимки за доказательство непримиримой борьбы таиландской полиции с производителями наркотиков. В действительности же уничтожение тайной лаборатории означает не больший успех, чем арест мелкого перекупщика на улицах Франкфурта.

— Я получил разрешение показать вам музей, — победоносно объявил капитан Суват и кликнул солдата. Тот раздвинул шторы. На стене висели графики, карты, фотографии — обычная смесь банальностей и самовосхваления. Героическая полиция — явствовало из них побеждает на всех фронтах.

— Сколько опия вы конфисковали в прошлом году?

— Около тысячи килограммов, — гордо ответил капитан.

— Это не так уж много. А сколько лабораторий, по мнению полиции, продолжает действовать в «золотом треугольнике»?

— Здесь обозначены лаборатории, в которых, по нашим сведениям, вырабатывают героин, — оживился капитан, указывая на карту, испещренную мелкими значками.

На карте было три вида обозначений: кружки, квадратики и треугольники. На таиландской стороне границы преобладали треугольники. Бирманское пограничье заполняли кружки, причем в некоторых местах их скопилось так много, что они почти слились.

— Это лаборатории, уничтоженные полицией? — спросил я.

— Нет. Мы можем их уничтожать только на своей территории, — хмуро ответил капитан, — в Бирме они продолжают действовать.

— А в Таиланде не возникают новые лаборатории?

— Нет, — самоуверенно заявил капитан.

— На вашей карте или на самом деле? — попытался пошутить я.

Капитан посмотрел на меня, как на некую разновидность назойливого насекомого, и не удостоил ответом.

— Куда деваются опий и героин, который вы берете у контрабандистов?

— Мы пересылаем их в Бангкок, — Мой вопрос ему явно не понравился.

— Самолетом?

— Нет. Поездом. Иногда машиной.

— А что с ними делают в Бангкоке?

— Не знаю. Это уж не наша забота. Какое-то время держат на складе, потом скорее всего уничтожают.

— И не жаль?

— Что вы, черт возьми, хотите этим сказать? — Он казался задетым, но, по-моему, только делал вид.

— Выгоднее продать конфискованный опий крупным фармацевтическим фабрикам. Ведь из него можно изготовить много разных лекарств.

Оба мы знали, что демонстративное сожжение конфискованных наркотиков на одной из больших площадей в Бангкоке — лишь ничего не значащий жест. Многие журналисты подозревают, что в бумажные коробки, облитые бензином, вместо наркотиков напихано обыкновенное сено.

— Сколько опия выращено в прошлом году в районе «золотого треугольника»? — На этот стереотипный вопрос я еще ни разу не получил однозначного ответа.

— Производство опия-сырца в странах «золотого треугольника» распределяется примерно так: Таиланд — одна седьмая часть, Лаос — две седьмых, Бирма — четыре седьмых.

— А опий из Лаоса поступает в Таиланд?

— Точно сказать трудно. Полагаем, что какие-то партии опия оттуда и попадают к нам, но, вероятно, без ведома тамошних властей. Часть опия-сырца доставляется из Южного Китая.

— Вы в этом уверены? — спросил я. Подобные заявления время от времени проскальзывают в мировой печати, но пока что никому не удалось это доказать.

— Не знаю. По крайней мере так утверждают некоторые наши источники.

Мне незачем было спрашивать, кто это утверждает. Китайцы — бывшие гоминьдановские солдаты, бежавшие после поражения в Бирму, имели немало причин ненавидеть свою прежнюю родину. Однако это не слишком убедительное доказательство.

— Бывают перестрелки при встречах с караванами, везущими опий? — поинтересовался я.

— Не люблю стрелять. Я за укрепление законности мирным путем, — улыбнулся капитан. В его лице я даже уловил нечто вполне человеческое.

— Но при переходе границы караваны контрабандистов численно порой в пять раз превосходят ваши патрульные отряды.

— Мы стреляем только при самообороне.

— И часто вам приходится защищаться?

Он поколебался:

— Не без того.

Улыбка промелькнула на его лице и тут же погасла. Капитан представлял здесь пограничную полицию. А как вытекало из поведения генерала, пограничная полиция не испытывала ко мне симпатии. Меня не могли выставить, ибо, как я высокопарно заявил в своем письме, борьба с наркотиками — задача всего человечества, выходящая за рамки идеологических и политических разногласий. Но мне и не сочувствовали.

— А мог бы я принять участие в поисковом полете вашего вертолета?

— Боюсь, из этого ничего не выйдет, — ответил капитан Суват вежливым тоном, каким в Таиланде обычно отказывают в просьбе.

— Ну, хотя бы присоединиться к сторожевому патрулю в пограничной области?

— И это не получится.

Когда в Таиланд прилетели репортеры из «Штерна», командование пограничной полиции решилось ради них атаковать на вертолетах караван мулов с опием. Несколько тысяч долларов, розданных в качестве «гонорара» за интересную информацию, явно оказались более убедительным аргументом, чем самая очаровательная улыбка. Налет не удался. Едва завидев тень приближающегося вертолета, контрабандисты разбежались, однако репортерам повезло: в джунглях обнаружили лабораторию по очистке героина — разумеется без химиков; они, как всегда, деликатно удалились.

Мы распрощались. Подозрительно поглядывая на меня, капитан объяснил, как пройти к воротам кратчайшим путем, да еще справился по телефону в проходной, дошел ли я туда.

Несмотря на видимую неудачу, я добился своего: это посещение обеспечивало мне алиби на случай, если в горах у меня возникнет какой-нибудь инцидент с полицией. Мое заявление о намерении туда отправиться как-никак лежало теперь на столе у самого генерала.

Генерал, правда, не сумел его правильно прочесть.

Где расположен Мэсалонг?

Я сидел на холме на ступенях храма Дои Сутхеп и глядел на расположенный внизу город. Туман обволакивал долину. Автомобили, торговые дома, телеграфные столбы и люди на улицах — все исчезало в дымке, лишь тонкие трамвайные колеи поблескивали в редких солнечных лучах.

Меня обуревали беспорядочные мысли. Время шло, до похорон оставалось всего три дня, но сейчас я думал не о наркотиках — мне необходимо было хоть немного отдохнуть, отвлечься от мыслей и планов. Пагода Дои Сутхеп вполне для этого подходила.

Самый высокий по местоположению храм в Таиланде стоит на границе двух миров. Этот золотой островок расположился посреди долины, здесь такие прохладные ночи, что привыкшие к тропической жаре монахи дрожат от холода. Большинство из них не выдерживают в монастыре для паломников больше нескольких недель. Исполнив свой долг, они торопятся покинуть край искрящейся утренней росы и спускаются вниз, во влажную духоту. Пагода, блестящая и нарядная, мало чем отличается от подобных же пагод внизу. Своими яркими красками, медью, латунью, позолотой она как бы пытается затмить блеск солнца.

Под золотой центральной ступой колыхалась бахрома золотых зонтов. Золотой храм увенчан золотой же многоступенчатой крышей; окружает его золотая решетка с золотыми вратами. Путников приветствуют чеканные золотые богини с молитвенно сложенными ладонями, стоящие на золотых столбах. На головах богинь золотые шлемы с золотыми украшениями наподобие остроконечных немецких касок. На мой вкус — слишком много золота.