Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

…Народоволец Соловьев своими выстрелами у Зимнего дворца 2 апреля 1879 года наконец прервал плавное течение «милой патриархальщины» и вынудил власть наложить на свободу передвижения царских особ самые серьезные ограничения. Стало совершенно ясно, что система личной охраны, ориентированная на «старые добрые» порядки прежних царствований, абсолютно не соответствовала кардинально изменившейся политической и оперативно-розыскной ситуации в стране и, особенно, в столице империи и не отвечала элементарным профессиональным требованиям.

Большего позора нельзя было представить и в самом кошмарном сне: самодержавный повелитель огромной империи в самом центре своей столицы, в непосредственной близости от своей резиденции подвергся наглому нападению, во время которого в течение нескольких минут в него, как в живую мишень, методически, один за другим с близкого расстояния были произведены три прицельных выстрела, а он, как заяц-русак, подобрав полы шинели, увертываясь и петляя, в панике бежал от неумолимого охотника, спасая таким унизительным для монарха образом свою жизнь.

Очень тонко и точно почувствовала момент императрица Мария Александровна. Потрясенная покушением Соловьева, она призналась фрейлине А. А. Толстой: «Больше незачем жить, я чувствую, что это меня убивает». Затем она добавила: «Знаете, сегодня убийца травил его, как зайца. Это чудо, что он спасся».

Когда происходят такие чудовищные «проколы», по давней традиции принято винить во всем стрелочников, то есть охрану. В данной конкретной ситуации вину, по нашему мнению, следует делить по принципу «фифти-фифти». Установившийся издавна порядок, при котором рядом с царем во время прогулок могли находиться только члены его семьи, свиты и высшие сановники, был введен отнюдь не охраной, а самими охраняемыми лицами. Понадобились, по меньшей мере, три серьезных покушения, чтобы царь наконец преодолел свой монарший снобизм и позволил бы охране находиться в непосредственной близости к его августейшему телу.

В вину охране вполне обоснованно можно вменить лишь то, что она сосредоточилась на Певческом мосту и не перекрыла выходы к нему со стороны здания Главного штаба, что позволило Соловьеву совершенно свободно выйти на Дворцовую площадь со стороны Невского проспекта и дойти до того места, где царь, пройдя Мойку, вступил на брусчатку площади. На пике этого экстраординарного события самое время проанализировать систему и состояние охраны Александра II.

После покушения Соловьева великий князь Александр Александрович вынужден был поломать устоявшиеся представления и стереотипы охраны и внести в нее дополнительные изменения. 6 апреля наследник записал в своем дневнике: «Сегодня мне пришлось в первый раз выехать в коляске с конвоем! Не могу высказать, до чего это грустно и обидно! В нашем всегда мирном и тихом Петербурге ездить с казаками, как в военное время, просто ужасно, а нечего делать! Время положительно скверное, и если не взяться теперь серьезно и строго, то трудно будет поправить потом годами. Папа, слава Богу, решился тоже ездить с конвоем и выезжает, как и я, с урядником на козлах и двумя верховыми казаками».

От утренних прогулок по столице его «папа» также был вынужден отказаться. О том, что такой выезд царя был в диковинку жителям столицы, свидетельствует запись в дневнике генеральши Богданович от 4 апреля того же года: «…Государь сегодня проехал по Б. Морской в открытой коляске, казак на козлах и два верхом сзади. Тяжело это видеть». 13 января 1881 года: «Видела сегодня на улице Государя. Тяжелое впечатление делает эта встреча. Теперь его сопровождают не 8 казаков, а гораздо больше, и уже за полверсты чувствовалось, что приближается что-то особенное, — и это наш царь!»[155] Председатель Кабинета министров граф П. А. Валуев не удержался от того, чтобы не отметить в своем дневнике нововведение в области охраны: «Конвойные казаки едут рядом с приготовленным для Государя традиционным в такие дни шарабаном…»

На доложенной Дрентельном телеграмме от начальника Московского жандармского управления генерала И. Л. Слезкина о новых террористических планах революционеров Александр II наложил следующую глубокомысленную резолюцию: «Да, нам надобно ухо держать востро и не зевать».

Так, под стук копыт резвых скакунов по брусчатке Дворцовой площади на авансцену императорской охраны выехал Собственный его императорского величества конвой, о котором настала пора поговорить более подробно.

Годом рождения конвоя принято считать 1775 год, когда по инициативе князя Потемкина-Таврического в Петербурге из Донской и Чугуевской команд был составлен Собственный конвой для «конвоирования императрицы Екатерины II в Царское Село, а во время нахождения ее в Царском Селе — для содержания караулов и разъездов» («История лейб-гвардии Казачьего полка»). Павел I преобразовал его в лейб-гусарский Казачий полк, который продолжал нести службу «высочайшей охраны». Полк принял активное участие в Отечественной войне 1812 года в составе конвоя императора Александра I при Императорской главной квартире. 4 октября 1813 года он принял участие в бою под Лейпцигом, провел там знаменитую атаку против французской кавалерии и был награжден серебряными трубами.

В царствование Николая I из высших представителей кавказских горцев (кабардинцев, чеченцев, кумыков и ногайцев) был сформирован полуэскадрон, предназначенный для конвойной службы при дворе Командовал ими ротмистр Султан-Азамат Гирей, потомок крымских ханов. В 1836 году из линейной команды конвоя был выбран и определен ко двору «первый камер-казак», то есть «придворный казак», входивший в дворцовые штаты и служивший ординарцем у императора и его супруги.

Конвойцы прекрасно джигитовали и отличались завидным искусством в стрельбе с коня, но вскоре возникли проблемы с чеченцами. Процитируем переписку 1836 года графа Бенкендорфа — тогдашнего куратора конвоя — с кавказским начальством по поводу чеченца, зарезавшего в казарме своего слугу и открывшего огонь по товарищам[156]: «Несчастный случай этот подтвердил давно делаемые мною замечания насчет чеченцев, которые по времени сформирования полуэскадрона постоянно показывают менее прочих покорности и вообще строптивым и необузданным их нравом часто приводят начальство в большое затруднение. А потому нахожу я необходимым просить не назначать чеченцев в Конвой Е. И. В. Я же, с моей стороны, приму меры к удалению под каким-либо благовидным предлогом и тех чеченцев, которые в полуэскадроне находятся».

Отвечая ему, генерал Вельяминов писал: «Между чеченцами, отличающимися наибольшею суровостью и дикостью нравов, царствует совершенное безначалие. Чеченцы почитают себя равными всем князьям в мире и не признают над собою никакой власти».

В другом письме Бенкендорф замечал: «Народ горский необразован, напитан дикостью, удаляющею от всего, что несообразно с их обычаями, с их верой и, смею сказать, с давнего времени раздражен разными усиленными мерами, кои правительством предпринимаемы были по необходимости. В этом положении закоренело в них отвращение от русских, в которых они привыкли видеть якобы своих злодеев, ищущих уничтожения их свободы и стремящихся к покорению…»

В апреле 1865 года, когда император Александр II отбыл за границу, в его поезде до Вержболова следовала команда казаков конвоя, затем их вызвали в Ниццу для охраны и сопровождения в Россию тела умершего там цесаревича Николая Александровича. Соперничество двух составляющих конвоя — кавказского и казачьего эскадронов — продолжалось. Как пишет в своем очерке С. И. Петин: «Кавказский эскадрон, по ловкости на коне, мало чем отличался от казачьего. Но разница между эскадронами ярче всего выступала в поведении чинов. Казаки вели себя безукоризненно, а представители восточного конвоя часто исключались за дурные поступки».

Во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов Александр II передал свой конвой в действующую армию для охраны главнокомандующего Дунайской армией великого князя Николая Николаевича-старшего. При поездках императора на театр военных действий его сопровождали 1-й Кубанский и 2-й Терский эскадроны конвоя под командованием полковника П. А. Черевина. В письме к главнокомандующему Кавказской армией 10 октября 1877 года Александр II писал: «Кубанцами и терцами не могу я достаточно нахвалиться. Вот уже более 4-х месяцев, что они меня оберегают и днем, и ночью и не оставляют меня ни на шаг, оказывая всевозможные услуги мне лично и всей моей Главной квартире».

вернуться

155

Милая генеральша! Что бы она пережила, став свидетельницей проезда по городу нынешних правительственных кортежей!

вернуться

156

См.: исторический очерк С. И. Петина «Собственный Е. И. В. Конвой» (СПб., 1899).

124
{"b":"190214","o":1}