Испытания для кандидатов устраивались в здании Петербургского жандармского дивизиона, что на улице Кирочной, и состояли из устного и письменного экзаменов.

На устном экзамене проверялся общий культурный и политический кругозор кандидата: к примеру, могли спросить, читал ли кандидат газету «Новое время» или брошюру Л. Тихомирова «Конституционалисты в эпоху 1881 года» и если — да, то что он по этому поводу думает; могли также предложить перечислить реформы Александра II, рассказать какой-нибудь эпизод из истории или об административном устройстве империи или сказать, в чем состояла разница между Комитетом и Советом министров. Письменный экзамен представлял собой сочинение на заданную тему, например, «Влияние реформы всесословной воинской повинности на развитие грамотности в народе» или «Значение судебных реформ 1864 года». Фантазии приемной комиссии хватало на две-три «ходовые» темы, предлагавшиеся абитуриентам из года в год без всяких изменений и дополнений, что наглядно подтверждают мемуары Мартынова, Спиридовича, Заварзина, Полякова и других. Грозой абитуриентов считался действительный статский советник Департамента полиции Янкулио. Председателем приемной комиссии был начальник штаба корпуса генерал Зуев.

Перед экзаменами уже солидные поручики и штабс-капитаны волновались, как гимназисты, ходили бледные по коридору, уткнувшись в брошюры и книги, и ждали, когда их вызовут на «ковер». Старичок-курьер и тут не бросал в беде трясшихся от страха офицеров. Когда его спрашивали, что могут спросить на экзаменах и что нужно делать, чтобы не провалиться при ответе, старичок глубокомысленно отвечал: «Надо все знать, не волноваться — и тогда выдержите экзамен».

Все мемуаристы отмечают, что петербургские жандармы, работавшие в штабе ОКЖ, к абитуриентам, приехавшим из провинции, относились сухо, холодно, свысока и особой приветливостью не отличались. «Проходили они мимо нас мрачные, насупившиеся, погруженные в свои, нам, новичкам, непонятные мысли, — пишет Мартынов. — Особенно выделялся своей мрачностью и отталкивающе-нелюбезным видом… адъютант по строевой части полковник Чернявский… Он мрачно выслушивал какой-нибудь обращенный к нему вопрос и „буркал“ в ответ что-нибудь кратко и весьма холодно». О Чернявском в том же духе упоминает в своих мемуарах и Спиридович. Много лет спустя Мартынов узнал причину такого поведения старшего адъютанта: он был заядлый картежник и постоянно проигрывался. Впоследствии, назначенный начальником Московского жандармско-полицейского управления железных дорог, Чернявский растратил казенные деньги и был уволен со службы.

Выдержавшие экзамены вносились в кандидатские списки и должны были ждать вызова на прослушивание лекций по специальным дисциплинам, то есть на спецучебу. В этот период осуществлялась всесторонняя проверка кандидата на выполнение вышеупомянутых условий, поэтому ожидание вызова растягивалось иногда на месяцы и даже годы. Интересно, что принятый слушателем А. П. Мартынов по возвращении в Москву из жандармского дивизиона был переведен на работу адъютантом Московского губернского жандармского управления и, не имея еще аттестата об окончании спецкурсов, успешно работал на новом поприще.

Учеба жандармов носила довольно поверхностный и скоротечный характер и происходила в том же здании Петроградского жандармского дивизиона с 11.30 до 14.00–15.00. Там, в мало приспособленном и тесном помещении, старшие адъютанты (такая была должность, причем младших адъютантов не было), заведовавшие каким-либо отделом штаба корпуса, прирабатывали к основному своему содержанию и читали лекции по уголовному праву, по производству расследований и дознаний, вдалбливали уставы и инструкции жандармской службы, включая железнодорожный устав. А. П. Мартынов отмечает, что лекторы были слабые, практики оперативной работы не имели и читали курсы совсем не интересно. О самом главном — об общественных и революционных организациях, их методах работы против режима и методах борьбы режима с революционерами — на этих курсах не говорилось ни слова. Из Департамента полиции приносились старые дела жандармских дознаний, и слушатели должны были знакомиться с ними и постигать науку политического сыска. Предполагалось, что все это выпускники усвоят на будущей практической работе. После лекций все устремлялись в буфет, где, как пишет Поляков, слушатели задерживались до самого вечера. Буфетные сидения переносились в какой-нибудь «Аквариум» или другое питейное заведение. Один из преподавателей, А. И. Маас, нравился слушателям больше других: он был отменно вежлив в обращении и не гнушался в компании с курсантами выпить рюмку-другую и поделиться с ними «тайнами мадридского двора» из закулисной жизни корпуса и Департамента полиции.

Учебу на курсах завершали выпускной экзамен, приказ о зачислении в Отдельный корпус жандармов и процедура распределения. Никакой дополнительной присяги от выпускников не требовалось. Штаб составлял списки вакансий по губернским жандармским управлениям (ГЖУ), жандармско-полицейским управлениям железных дорог (ЖПУ) и в охранные отделения (ОО) и предлагал лучшим выпускникам самим выбрать место службы, после чего воодушевленные и счастливые жандармы, в синих мундирах с белыми аксельбантами, разъезжались по городам и весям необъятной империи. Большинству выпускников служба в охранке не нравилась, поэтому в первую очередь разбирались вакансии в ЖПУ, где служба была намного спокойней, а потом уж в ГЖУ. В охранку шли «идейные борцы» против революции.

На распределении и выяснялось, какими соображениями руководствовался тот или иной офицер, поступая в Отдельный корпус жандармов. Из 60 выпускников, кончивших курс вместе с Мартыновым, на работу в охранные отделения пожелали идти всего трое. Но и тут Мартынову, мечтавшему поработать в Московском охранном отделении под Зубатовым, не повезло — во всем оказался виноват «мрачный мерзавец» Чернявский. Мартынов был уже уверен, что вакансия в Москву окажется никем не востребованной, так оно и получилось, но когда он вошел в приемную штаба корпуса, полковник Чернявский мрачно и холодно спросил его:

«Желаете ли взять вакансию на должность адъютанта Санкт-Петербургского губернского управления?» Служба в столице считалась во всех отношениях престижной — быть на виду у начальства и получать столичную надбавку к жалованью в размере 25 рублей (наградные на рождественского гуся). Но лучше всего охранное дело было поставлено тогда у Зубатова, поэтому Мартынов начал было объяснять полковнику, что хотел бы взять вакансию в Московскую охранку. Чернявский, не дав ему до конца высказаться, снова, уже с угрозой в голосе, задал свой вопрос. Смущенный Мартынов снова стал объясняться, что хотел бы получить практику охранного дела, что он — коренной москвич и тому подобное, но Чернявский опять прервал его и сказал: «Идите объясняться к помощнику начштаба!»

Помначштаба Капров был таким же «биндюжником среди жандармов», что и картежник Чернявский, и объяснение с ним не предвещало ничего хорошего. Только мрачное настроение Капрова объяснялось геморроидальными коликами. Капров встретил строптивого выпускника злобным раздражительным взглядом:

— Вы что же это, поручик, хотите начинать службу в Отдельном корпусе жандармов с прямого неподчинения начальству? От этого добра не ждите! Вам предлагают одну из лучших вакансий, а вы отказываетесь от нее. Как же вы намерены служить в корпусе? Мартынов открыл рот, чтобы привести свои доводы, но Капров опять загремел на мрачных угрожающих нотах:

— Отвечайте: желаете ли вы взять вакансию в Санкт-Петербургское губернское управление?

И тут Мартынов понял, что возражать было бесполезно. Он заявил о своем согласии, развернулся по-военному и… поехал на Тверскую улицу принимать вакансию в Петербургском губернском жандармском управлении. Мы еще встретимся с Мартыновым на первом месте его работы, а пока…

…Пока последуем за другим, более счастливым выпускником 1899 года, ротмистром А. И. Спиридовичем, одетым в синий мундир с белыми аксельбантами, которого в ясный январский день 1900 года московский «ванька» катит представляться по месту службы.