Сам Халтурин в вышедшем в 1880 году в Женеве эмигрантском издании писал[158]: «Каждое утро, окончив работу, я выходил и приносил с собой небольшую порцию динамита, которую прятал у себя под подушкой. Я боялся приносить больше, чтобы не привлекать внимания. Обыски были довольно частыми, но настолько поверхностными, что, на мое счастье, никому ни разу не пришло в голову приподнять мою подушку… Правда, я сумел внушить им абсолютное доверие своим хорошим поведением. Один из охранников даже предложил мне жениться на его дочери, а однажды меня водили в покои Государя для полировки мебели. Александр II вошел в комнату, когда я еще работал».

Остается лишь гадать, почему Халтурин не воспользовался этим благоприятным моментом для того, чтобы попытаться убить царя. Как нам представляется, ключ к пониманию психологического состояния Халтурина в то время содержится в опубликованных в Москве в 1933 году воспоминаниях активной народоволки-террористки Ольги Любатович «Минувшее и пережитое», которая по этому поводу писала следующее: «Считая Александра II величайшим преступником против народа, Халтурин в то же время невольно чувствовал обаяние его доброго, обходительного обращения с рабочими и как-то раз, оставшись один в царском кабинете, он даже взял себе на память какую-то безделушку с его стола, которую показывал некоторым товарищам, но по их настоятельному совету снес обратно в кабинет и положил на место…»

Времени для того, чтобы внести во дворец достаточное количество динамита, Халтурину не хватило. В начале 1880 года он узнал, что начальство намерено перевести столяров из подвала в другое помещение. Кроме того, его постоянно торопили народовольцы: «Каждый вечер, когда я проходил по Дворцовой площади, один из наших людей ждал меня у колонны и тихо спрашивал, все ли готово. Я отвечал ему: „Нет“, не останавливаясь, на ходу».

Два этих обстоятельства вынудили Халтурина и народовольцев взрывать лишь три пуда динамита, находившегося в подвале, вместо необходимых для поражения намеченной цели семи-восьми пудов[159]. В Зимнем дворце в это время принимали только что прибывших в Петербург с государственным визитом брата императрицы Марии Александровны, принца Гессенского Александра и его сына, принца Александра Баттенбергского, недавно избранного князем Болгарским[160].

Третьему отделению несказанно повезло, и удача сама шла ему в руки, когда в ноябре 1879 года при случайных обстоятельствах был арестован народоволец Квятковский — один из главных организаторов готовившегося взрыва в Зимнем дворце. При обыске у него был обнаружен план Зимнего дворца, на котором царская столовая была отмечена красным крестом. Дело оставалось за малым: проанализировать все теоретические и практические варианты взрыва столовой, определить наиболее уязвимые с этой точки зрения помещения дворца и тщательно обыскать их. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы отбросить как маловероятные для этого жилые помещения, примыкавшие к столовой на втором этаже и находившиеся над ней на третьем этаже, и все внимание сосредоточить на кордегардии первого этажа, где размещался караул, и на подвальном помещении, где жили мастеровые, работавшие во дворце. Само собой напрашивалось начать обыски не с помещения, где сменяли друг друга караулы, составленные из верных престолу гвардейских частей, а именно с подвала, где на работе во дворце использовались в общем-то случайные пришлые люди.

Но охрана дворца, по словам Тихомирова, поступила как раз наоборот: «Дворцовая полиция провела обыски во всех помещениях, примыкающих к столовой. Были организованы внезапные обыски, усилена охрана на входах во дворец, где рабочих стали обыскивать. Динамит он (Халтурин. — Б. Г., Б. К.) переносил небольшими кусочками и хранил его у себя под подушкой, а затем в сундуке, который задвинул в угол 2-х капитальных стен с тем, чтобы разрушить столовую». О тщательности обысков рабочих и подвала свидетельствует то обстоятельство, что и при них Халтурин продолжал беспрерывно вносить во дворец динамит, а под его подушку и в сундук никто так и не удосужился заглянуть.

После катастрофы 5 февраля 1880 года Александру II и его ближайшему окружению стало совершенно ясно, что паллиативные меры безопасности больше не помогут и что полицейско-охранные структуры, доказавшие свою неэффективность и беспомощность, должны быть кардинально реорганизованы. Для разработки чрезвычайных мер безопасности была учреждена так называемая Верховная распорядительная комиссия, в которую вошли наследник и такие близкие ему люди, как П. А. Черевин и К. П. Победоносцев. Возглавил работу комиссии граф М. Т. Лорис-Меликов, приглянувшийся царю энергичными действиями по борьбе с эпидемией чумы в Поволжье. Проработав около шести месяцев, 6 августа 1880 года комиссия была распущена царским указом, в котором, в частности, говорилось: «Ближайшая цель учреждения Комиссии — объединение действий всех властей против борьбы с крамолою — настолько уже достигнута… что дальнейшие указания Наши по охранению государственного порядка и общественного спокойствия могут быть приводимы в исполнение общеустановленным законным порядком, с некоторым лишь расширением круга ведения Министерства внутренних дел».

Указом, кроме того, предусматривалось упразднение Третьего отделения Собственной его величества канцелярии с передачей дел в ведение МВД и образование в составе Министерства внутренних дел Департамента государственной полиции (ДГП, потом просто Департамента полиции — ДП) для заведования этими делами. Право заведования Корпусом жандармов (КЖ, потом Отдельным корпусом жандармов — ОКЖ) предоставлялось министру внутренних дел, и его теперь называли шефом жандармов. Министр и шеф жандармов получал также полномочия на ведение следственных дел по государственным преступлениям.

Министром внутренних дел и шефом жандармов был назначен граф М. Т. Лорис-Меликов, а первым директором Департамента государственной полиции 17 августа 1880 года — барон И. О. Велио (1827–1899), служивший с 1861 года в Министерстве внутренних дел на разных должностях, мало связанных с политической и общей полицией[161]. 27 февраля наследник записывает в своем дневнике: «…Ко мне приехал Гр. Лорис-Меликов, и мы с ним просидели до 10 ч. Вчера Папа окончательно решил подчинить Гр. Лорису 3-е Отделение. А. Р. Дрентельн оставляет совершенно это место и назначается членом Государственного совета, а заведовать делами 3-го Отделения будет Черевин. Это первый шаг к объединению полиций, и дело может только выиграть от этого». 28 февраля А. Р. Дрентельн официально вышел в отставку, а на темном небосклоне охранных структур империи вспыхнула звезда генерала Петра Александровича Черевина.

Не все в системе царской охраны были пустозвонами, казнокрадами и «аматерами» — были в ней и энергичные способные специалисты. Одним из таких людей был жандармский капитан К. Ю. И. Кох (1846–1898[?]), прослуживший начальником императорской охраны с 1879 по 1881 год. В своих посмертных записках он выносит суровый приговор деятельности Лорис-Меликова по организации охраны императора[162].

При знакомстве с этими записками испытываешь двоякое чувство: прежде всего отдаешь себе отчет в том, что как начальник охраны капитан Кох несет персональную ответственность за убийство Александра II, и его мемуары вначале воспринимаются как вполне понятная и объяснимая попытка оправдаться перед самим собой и историей. Но по мере чтения записок их искренний тон, горячее желание разобраться в причинах этой трагедии и подлинная скорбь по поводу смерти императора невольно настраивают на другой лад и постепенно формируют убеждение в том, что ответственность со скромным жандармским капитаном за случившееся должны разделить и другие, гораздо более значимые и высокопоставленные лица — прежде всего граф Лорис-Меликов.