Подлинным инициатором создания охранной команды или «охранительной полиции» являлся на самом деле только что назначенный петербургским обер-полицмейстером Ф. Ф. Трепов, но Шувалов добился его отстранения от ее руководства, подчинив подразделение себе и управляющему Третьего отделения.
После утверждения проекта царем 2 мая 1866 года Шувалов назначил первого начальника «охранительной команды» — надворного советника Н. Е. Шляхтина, служившего до этого полицейским приставом в Москве. Его помощниками стали капитан Н. М. Пруссак, командовавший до этого Ревельской жандармской командой, и подпоручик А. И. Полянов, служивший прежде в варшавской полиции. В команду были также зачислены три секретных агента: мещанин И. Кожухов, агент Третьего отделения с 1857 года, отставной губернский секретарь Новицкий и «рижский гражданин» Кильвейн, а также 80 нижних чинов: вахмистров из варшавской и рижской городской полиции, городовых из петербургской полиции и жандармских унтер-офицеров из различных жандармских подразделений. (Бросается в глаза, что в команду набирались преимущественно люди, не проживавшие и не работавшие в Петербурге — вероятно, чтобы свести на нет возможную связь с преступной столичной революционной средой.)
В октябре 1866 года Шувалов подписал «Положение об особой команде», в котором говорилось, что «охранная стража пребывает постоянно там, где изволит присутствовать Государь Император или члены Императорской Фамилии, общие обязанности чинов охранной стражи определяются как названием ее, так и целью ее учреждения».
Как водится при создании любого учреждения, не обошлось и без кадровых просчетов и ошибок. В том же 1866 году из команды были отчислены четыре человека: унтер-офицеры В. Ф. Заславский — как «неблагонадежный и неспособный», В. Н. Зенцов — «по грубости и лености» и Я. Э. Егоров — «ввиду тупости и неблаговидения», а вахмистр А. Зарринг не подошел «по нерасторопности и незнанию русского языка». Забота о «благообразии» наружности охранников стояла далеко не на последнем месте.
Создание новой охранной службы было покрыто завесой секретности, но разве можно что-то спрятать и скрыть в России? «При отъездах Государя ее станции царскосельской ж. д. начали появляться какие-то лица, обращавшие своими манерами на себя внимание, — вспоминал потом в своих мемуарах А. И. Дельвиг. — Мне сказали, что это приставленные III отделением… телохранители. Эти господа должны были никем не замечены, а их узнавали на другой день по их назначении»[153]. На «благообразие» нижних чинов внимание обращали, а привить им «манеры поведения» никто не догадался. Можно себе представить, как по заполненному нарядно одетой публикой перрону станции с напряженным выражением лица проходили мрачные личности, оглядывались по сторонам и пронзали окружающих инквизиторскими взглядами!
Чинов стражи обеспечили удостоверениями, в которых было записано, что «предъявитель сего состоит при III отделении Е. И. В. канцелярии». Свою службу они были обязаны выполнять исключительно в «статском платье», одевая «форменную одежду» лишь в особых случаях и сохраняя в строгой тайне как характер службы, так и принадлежность к Третьему отделению.
Место начальника охранной команды оказалось привлекательным, и москвич Шляхтин недолго пробыл на этой должности: в декабре 1866 года его сменил надворный советник Ф. Ф. Газе, который в 1869 году подобрал себе и нового помощника, жандармского штабс-капитана Агафонова из Третьего отделения вместо поручика Полякова, которого он заподозрил в неблагонадежности. Другой помощник майор Пруссак, проработав в должности пять лет, в конце концов тоже был отчислен из команды. Пруссак отличался чрезвычайной грубостью по отношению к нижним чинам, бранил их самыми последними словами, «стращал» ссылкой и каторгой и регулярно прикладывался к рюмочке. Один раз он сопровождал «Высочайший поезд в столь нетрезвом виде, что на Царскосельской станции пришлось выходить из вагонов, никакие увещевания не могли привести к желаемому успеху и добудиться его и заставить выйти из вагона». «Прокол» и в подборе руководящего звена был, как говорится, налицо[154]. В 1876 году, после смерти штабс-капитана Агафонова, помощником начальника охранной стражи стал поручик петербургского жандармского дивизиона Карл Юлиус Йохан Кох (1845–1898), которого мы еще встретим на страницах нашей книги.
Как работала охранная команда?
Перед каждым «высочайшим» выездом из столицы, например, в Ливадию или за границу, ее начальник представлял на утверждение шефу жандармов подробный план охранных предприятий, предусматривавший количество и персональные кандидатуры секретных агентов и стражников для предварительного осмотра местности, сопровождения Александра II в пути и встречи его в пункте назначения, а также смету на расходы. Например, на обеспечение безопасности царя в ходе поездки в 1869 году в Москву, Крым и на Кавказ было израсходовано 1900 рублей, а в 1871 году — 3000 рублей. Во время заграничных путешествий императора, «…для принятия соответствующих мер по обеспечению охраны и безопасности», заранее устанавливались контакты с соответствующими ведомствами посещаемых стран. В путешествии за границу летом 1868 года царя сопровождали начальник «охранной стражи» и три стражника. Во время выезда его на театр военных действий в 1877 году, кроме конвоя, его также сопровождали члены охранной команды. От желающих принять участие в этих поездках не было отбоя, так как на время этих «хлебных» командировок полагались хорошие подъемные и двойное жалованье.
Постоянные посты охранной команды были установлены не только у Зимнего, но и у Аничкова дворца — резиденции великого князя и наследника Александра Александровича. В 1880 году охрана вокруг Аничкова дворца была усилена и велась в круглосуточном режиме, поскольку были получены сведения о преступных намерениях террористов посягнуть на жизнь 12-летнего великого князя Николая Александровича. Не забывал царь снабдить охраной и дом своей фаворитки, а потом и морганатической супруги княгини Юрьевской — там был выставлен постоянный пост из двух стражников.
Иногда чины охранной команды привлекались Для деликатных поручений, связанных с дрязгами в семействе Романовых. В 1875 году «для наблюдения» за высланной по приказанию Александра II в город Венден Лифляндской губернии балериной императорского театра Е. Г. Числовой (1845–1889), ставшей любовницей его брата, великого князя Николая Николаевича-старшего, был командирован один из стражников. Впрочем, у царя самого не было никакого морального права выступать в качестве образца порядочного семьянина, так что «воспитание» братьев и племянников было им скоро оставлено.
Скромный и неприметный надворный советник Ф. Ф. Гаазе в результате 12-летней службы на посту начальника охранной команды вырос до статского советника и сумел сколотить недурной по тем временам капиталец. Трудно сказать, сколько лет еще руководил бы он охраной императора, если бы не анонимный донос, поступивший на него начальнику Третьего отделения генералу А. Р. Дрентельну в начале 1879 года. Между прочим, в доносе сообщалось, что Гаазе, со своим ежемесячным жалованьем в сумме 200 рублей, приобрел имение, выстроил под Петербургом две дачи и «платит за квартиру в год 1200 рублей, жене отпускает ежемесячно на булавки 150 рублей, кроме того, 100 рублей на хозяйственные расходы, и сыну 25 рублей, имеет в квартире роскошную мебель, три прислуги…». Далее аноним, не скрывавший своей принадлежности к охранной команде, подробно описывал механизм обогащения своего начальника.
А. Р. Дрентельн был царским слугой и не чета нынешним представителям власти, которые и пальцем не пошевелят, чтобы проверить соответствие доходов и расходов своих чиновников — он распорядился провести по доносу немедленное расследование. В результате выяснились довольно неприглядные вещи. Ф. Ф. Гаазе на самом деле бесконтрольно обирал «казну и своих подчиненных самым наглым образом». В немудреный «инструментарий» статского советника входили: составление фиктивных счетов на расходы по делам службы, утаивание суточных и проездных денег, выдаваемых чинам охраны во время командировок, присвоение части праздничных наградных и премиальных сумм. Начальник заставлял своих подчиненных расписываться за них следующим образом: он «клал на стол список, а сверху него лист с вырезанной клеткою… В этой клетке всякий должен (был) расписаться в том, что получил, а сколько — это покрыто бумагой, так что… начальник ему выдавал по своему благоусмотрению». В конце каждого года Гаазе предусмотрительно отбирал у всех подчиненных расписку «об отсутствии на него каких-либо претензий». Беспардонное поведение казнокрада и плута объяснялось довольно просто: он был женат на дочери… управляющего Третьим отделением А. Ф. Шульца, который и покрывал все проделки зятя «мраком неизвестности… и ни одна жалоба не была принята во внимание, а, напротив, те, кто говорил правду, — все были исключены из команды». Впрочем, мздоимец отделался легким испугом: разбирательство совпало по времени с покушением Соловьева на царя, и он был «уволен от службы, согласно прошению, по болезни». Как мы уже сообщали, на его место был назначен штабс-капитан К. Кох, отличившийся при аресте террориста тем, что сбил его с ног своей шашкой. Один из жандармских генералов в своем дневнике ехидно комментировал рассказ штабс-капитана о том, «…какую историческую роль разыграла его тульская шпажонка. Видно было, что он от радости не чувствовал земли под собой и роль спасителя приятно улыбалась».
