Выезжаю 23–25 в Вильну и Варшаву, а потом к Вам и т. д. Целую Вас, Дорогой мой. Пожимаю Вашу руку. Ваш весь Е. Мельников (так в тексте. — Б. Г., Б. К.). Привет Александру Михайловичу и всей братии. До скорого свидания».
Наш комментарий:
Тут весь Евстратий Медников! Он так погружен в работу, что ставит вместо своей фамилии фамилию террориста, навязшую в зубах Департамента. Чувствуется, что «подробнейший экзамен» своему воспитаннику Зеленову превратится в настоящее снятие «шкурки».
О «бумажках и прокламациях» см. письмо от 11 августа 1903 года.
«Федор», «Татьяна», Рудерман и Бронштейн — члены Боевой организации эсеров.
Директор — все тот же А. А. Лопухин.
Шток — вице-губернатор Киева барон Штакельберг. Драгомиров Михаил Иванович, генерал от инфантерии, старый заслуженный военный, участник обороны Шипки, к описываемому времени — командующий войсками Киевского военного округа и одновременно Киевский, Подольский и Волынский генерал-губернатор. Активно поддерживал Спиридовича в его противоборстве с начальником губернского жандармского управления генералом Новицким.
Беспорядки — демонстрация рабочих летом 1903 года в районе киевского вокзала, разогнанная с помощью войск и казаков. Спиридович и Штакельберг были свидетелями этих событий.
«Накричали о болезни» — воспаление легких, перенесенное Спиридовичем, из-за которого он не был вызван в Петербург для назначения на должность начальника Петербургского охранного отделения.
«Шкура» — объект оперативного наблюдения Департамента полиции.
Лущенов — П. А. Лущенков, сотрудник Особого отдела ДП, подчиненный Медникова.
25 сентября 1903 года[126]
«…Благодаря такому у нас веянию, понимаете, какой хаос цепляется у нас в мозгованиях, а кое-кто чувствует неловко, то понятно ощущение отвратительное. Спиридоновичу очень хочется с нами поработать, но не знает, как ему пристроиться, может быть, попадет в Выше, но не хочет быть заведующим или же инспектором полиции, вот скоро выяснится. Только одно я понимаю, это я в данное время для всех без исключения партий представляю мед и снедь! Липнут, как пчелы в голодуху на мед. А я одно твержу: отдайте мне 400 рублей прибавки к пенсии, а там я посмотрю, что надо мне делать. Боюсь, черти мне нагадят, а если дадут мне 400 рублей, тогда у меня пенсия будет 2400 рублей, т. е. по 200 рублей в месяц, то и в деревне мне будет рай, а я этого только и хочу. Слава Богу, поработал прекрасно, пора и пожить по-человечески и поболею. Думаю поступить так, как я думаю, но могут и уговорить остаться на службе.
Говорят, заведующим в Особ, отдел будет Михаил Иванович Гурович, это самая последняя новость, держат в секрете это, но Яша не останется, пожалуй, его назад в отдел не пришлют, но все до А. А., когда он приедет, тогда все разберет по-своему. Напишу как-нибудь, на минутку себя заставлю глаза испортить, а пока всего хорошего Вам, дорогой Александр Иванович, целую. Пошлю Учителю Ваше послание Еремину. Повеселить, что же, ему пора. Ваш весь Е. Медников».
Наш комментарий:
Вместо уволенного на пенсию Зубатова пока никого не назначили, и Медников сообщает в Киев «последние новости» на этот счет.
Спиридонович — А. С. Скандраков.
Гурович Михаил Иванович (Моисей Давидович Гуревич), крещеный еврей, выходец из купеческой семьи, по образованию ветеринар, в молодости «заблуждался» в народниках, был в сургутской ссылке, где от одного народника получил характеристику: «полный невежда по образованию и альфонс по профессии». С 1895 года секретный сотрудник Департамента полиции «Харьковцев», принимал участие в издании журнала «Начало», легально пропагандировавшего идеи марксизма, и выдал Департаменту народовольческую типографию в финском городе Лахти, за что революционеры объявили его провокатором. Для спасения положения Гуровичу решили устроить на квартире обыск, но проводивший операцию жандармский офицер нарушил данные ему инструкции, и Гурович устроил скандал. Жандарм решил отомстить Гуровичу и «по секрету» рассказал хозяину дома, где жил Гурович, кем его жилец являлся на самом деле. Скоро революционеры устроили ему суд и обвинили его в провокаторской деятельности. Гурович, в отличие от Азефа, явился на суд и мужественно выслушал все обвинения. После этого о карьере секретного сотрудника не могло быть и речи и «Харьковцев» 1 января 1903 года перешел на официальную работу в Департамент полиции, где ему поручили руководить департаментскими секретными сотрудниками. Для работы в ДП он не только поменял веру, но и внешность: носил темные очки и из рыжего перекрасился в жгучего брюнета. Небезызвестный ротмистр М. С. Комиссаров, проживая как-то вместе с Гуровичем в гостинице, спросил его: «А что, Михаил Иванович, вы и голову свою выставляете для чистки ежедневно за дверь с сапогами?»
После прокола с Е. Сазоновым Гурович уехал работать начальником канцелярии помощника Кавказского наместника по политической части, в 1906 году вышел в отставку и естественной смертью умер в 1915 году в Крыму.
Яша — Я. Г. Сазонов.
А. А. — директор Департамента полиции А. А. Лопухин.
Учитель — естественно, С. В. Зубатов.
Еремин A. M. — помощник начальника Киевского охранного отделения, потом его начальник, а в 1910–1913 годах — заведующий Особым отделом ДП.
Без даты (ориентировочно сентябрь 1903 года)
«Дорогой Александр Иванович, письма Ваши получил. Что Вы очень волнуетесь, немножко надо крепиться, а там видно, что будет. Алексей Александрович скоро приезжает, тогда будет ясно, что надо делать. Я думаю, будем служить самым преспокойным образом, а что вы скажете, что и как, то отвечу Вам: все пойдет без перемен, никто и никого не тронут, каждый на своем месте, даже вот и Васильев остался на своем месте, не могут с места сдвинуть.
Тут дело ясно: сели не в свои сани, так скажут — вылезай, голубчик, ходя ин приехал, вот что можно сказать в данное время; все хвосты сильно поприжали и ждут суда Божьего, как дети: нашалили и ждут розог. Вот какое настроение, не исключая и набольших самых.
Все откладываю до возвращения Алексея Александровича. Думаю, все обойдется, но не знаю, как поступят с Учителем. Его Орел хотел взять лично к себе чиновником при себе, но это дело не подходящее Учителю после того, что было 19 августа на даче у Орла. Но возможно, что в ноябре большие перемены будут на высших ступенях иерархий, то, конечно, цыплят по осени надо считать, и прокуратуре рано радоваться. Говорят, А. А. по возвращении будет начальником Главного управления по полицейской части, то Вы поймете всю их несостоятельность, и еще не совсем все пропало. А. А. сегодня представляется Государю Императору в Дармштадте, куда дня четыре тому назад посылали мундир ему. Государь лично переговорит с макаронщиками относительно свистков. А Орел его возвращение ждет в Питере, а потом поедет за границу, но чем — это вопрос. Может быть, совсем отдохнуть от трудов праведных. Очень возможно, что Витте будет премьером у нас на православном миру. Это очень желательно — есть основания тогда, что мы поработаем с Учителем, вот штука-то будет очень недурна, вот когда цыплят-то посчитаем, и осень на дворе, и итоги…»
Наш комментарий:
Васильев — очевидно И. П. Васильев, сотрудник Особого отдела Департамента полиции, заведовавший отделом в январе — марте 1903 года (не путать с А. Т. Васильевым, который также заведовал Особым отделом, а потом был последним директором ДП).
После того, что было на даче у Орла: 19 августа 1903 года министр внутренних дел Плеве в здании на Аптекарском острове в присутствии товарища министра внутренних дел командира Отдельного корпуса жандармов генерал-лейтенанта фон Валя принял Зубатова, не подал ему руки и предупредил о том, «что с теми лицами, которым он не верит, он не имеет обыкновения говорить один на один, почему… им приглашен… фон Валь». Плеве предложил Зубатову рассказать историю происхождения «Еврейской независимой рабочей партии», но не дал ему до конца изложить замысел по использованию рабочего движения в интересах борьбы с революцией, перебил его и спросил, проповедовал ли он стачки. После отрицательного ответа Плеве предъявил ему письмо самого Зубатова к его агенту Шаевичу и на основании его содержания обвинил Зубатова в том, что тот «позволил себе сообщить слова Государя об отношении к евреям („Богатого еврейства не распускайте, а бедноте жить давайте“) своему агенту, жидюге Шаевичу, за что я его и предам суду». Затем Плеве заявил, что продолжать службу после всего этого господин Зубатов не может, и обязал его уехать из Петербурга не позже следующего вечера. В этот же день Зубатов отправил Плеве прошение об отставке с так называемой усиленной пенсией и 20 августа выехал в Москву.
