– Неужто сторговался? – удивился монах.

Кузьма, довольно потирая руки, вновь взгромоздился на лавку и принялся терпеливо ждать. Через пару минут из той же подсобки показалась вереница официантов с подносами в руках и направилась к столу Кирилла. Освободив подносы от яств, они почтительно поклонились и застыли в ожидании дальнейших распоряжений.

– Можете пока быть свободными, – небрежно махнул рукой Кузьма, – мы позовем на перемену блюд…

Официанты поклонились еще раз и деликатно удалились.

– Гложут меня смутные сомнения, – пробормотал Кирилл, рассматривая заваленный кулинарными изысками стол.

– «Валлонское»… Восемь лет выдержки, – освидетельствовав оттиск на запечатанном кувшине, сообщил Саркат. – Ни один торговец меньше чем за пять сребреников не отдаст.

Уж в этом-то вопросе философ был профессионалом экстра-класса. Все, кроме Дима, уставились на домового. Юный послушник, не теряя времени даром, деловито вскрывал свой кувшин.

– Ты во что нас втравил, растратчик? – в упор спросил Кирилл.

– Какое вино, – выдохнул Дим, ставя заметно полегчавшую емкость на стол, и потянулся к жареной индейке.

Его слова сработали как спусковой крючок. Дружно заработали челюсти. Послышалось бульканье разливаемого по бокалам вина. Постившаяся более суток компания торопливо насыщалась.

– Виват нашему казначею! – выдавил из себя Дим спустя некоторое время. Он отвалился от стола, как насосавшаяся, разбухшая пиявка.

– Я с виватами подожду, – булькнул монах, осиливая свой кувшин «Валлонского», – интуиция меня редко подводит. Бесплатным, как говорит наш шеф, бывает только сыр в мышеловке. А два с половиной сребреника, как я понимаю, до сих пор у Кузьмы в кармане. Верно? – повернулся он к Кузе.

Тот согласно кивнул головой, растянув рот до ушей и забавно моргая глазками. Пили все наравне, но габариты домового значительно уступали комплекции его мускулистых друзей, а потому, в отличие от них, он уже был изрядно навеселе.

Нучард потянулся к меню.

– «Валлонское» – восемь сребреников. А это что? С м. с., без м. с., из. развл… а проценты-то… это что-то новенькое!

– Давай колись, – потребовал Дим, косясь в сторону выхода, – о чем с трактирщиком шептался?

Монах проследил за его взглядом. У двери, переминаясь с ноги на ногу, толпились ражие молодцы, потирая пудовые кулаки, в радостном предвкушении сверля глазами компанию Кирилла.

– Что день грядущий нам готовит? – добродушно посмеиваясь, пропел Кирилл, не заметивший признаков надвигающейся бури.

– В-вот эт-то и готовит, – слегка заикаясь от избытка винных паров, сообщил Кузьма, – я вас… это… как ее… анг-гажировал…

– Уважаемые доны, сеньоры и сеньориты, – раздался с эстрады голос хозяина кабака, прервавшего завывания бардов. Сеньоритами в трактире и не пахло – за исключением нескольких девиц легкого поведения. Последние польщенно захихикали. – Счастлив сообщить вам, что судьба послала нам сегодня изысканное развлечение, столь горячо любимое всеми нами. Впервые за последние два года нашим непревзойденным тенорам – братьям Фальшифьяно брошен вызов. Сейчас перед вами выступит вокальный квартет. Группа… – кабатчик зашуршал бумажкой, – …оберемени… нет… а! Обременительные музыканты! Прошу любить и жаловать!!! – простер он руку в сторону стола Кирилла.

Трактир радостно взревел. Бледные как мел братья Фальшифьяно, дрожа телами, спустились с помоста, где их встретили упитанные молодчики трактирщика.

– Вот это подстава! – ахнул Дим.

– Тебя в детстве часто пороли, Кузя? – в тихом бешенстве прошипел монах.

– Некому было, – пригорюнился домовой, – я без папы рос.

– Это заметно, – хмыкнул Саркат.

– Хочешь, я тебя усыновлю? – Нучард начал расстегивать ремень.

– Да что вы заколготились? – удивился Кирилл. – Давай сбацаем им пару песенок – и все дела.

– Награда проигравшим здесь знаешь какая? – подал голос Нучард.

Кирилл отрицательно качнул головой.

– Их бьют, – лаконично проинформировал шефа Дим. – С нами у них, конечно, этот номер не пройдет, но все равно срам. Я никогда не проигрывал.

– Уважаемые артисты! Прошу на сцену! – надрывался кабатчик.

– Одну минуточку, – поднял руку Кирилл, – уточняем репертуар.

– А почему, собственно, квартет? – хмуро спросил монах. – Нас пятеро.

– Мне нельзя, – пояснил Кузьма, – я – художественный руководитель. Этот… как его… трипер… антрипернер… во!

– Дон Эстебано! – воззвал со сцены трактирщик. – Вы самый уважаемый человек после короля в нашем прекрасном городе. Чувствую, это просто проходимцы, решившие набить себе брюхо за счет моего заведения. Как прикажете поступить с ними?

– Как с проигравшими, – вынес свой приговор худощавый дон. Его подручные в радостном предвкушении вытряхивали из рукавов металлические прутья.

– Ночной правитель Сорвенто, – сообщил монах, – мало не покажется.

– Так! – решительно заявил Кирилл. – Нучард, бери этого трипернера – и все на сцену! Я пою, вы подвываете. Желательно – в припеве.

Почувствовав твердую руководящую руку, ансамблисты дружно встали из-за стола.

– Это не будет нарушением правил? – поинтересовался монах, кивая на Кузьму, которого он деликатно поддерживал под локоток, ибо последнего уже изрядно штормило. – Мы вроде квартет?

– Дирижировать будет, – усмехнулся Кирилл, – он ведь у нас руководитель. Вот пусть и машет.

– А когда награды раздавать начнут… проигравшим, – мстительно добавил Дим, – мы ему все отдадим, домовитому нашему?

– А если выиграем? – трепыхнулся Кузьма.

– Наивный, – хмыкнул монах.

– Шеф! У меня идея, – глаза Дима озорно блеснули, – доверь это дело мне.

– Валяй, если идея хорошая.

Дим вскочил на эстраду, остановив жестом друзей:

– Уважаемая публика! Художественный руководитель нашего квартета изъявил желание лично продемонстрировать свое искусство. Он познакомит вас с лучшими хитами Азора и, возможно, если сочтет аудиторию достойной его офигительного дарования, что и с шедеврами Ничейных Земель. Приветствуем нашего замечательного маэстро Гринева Кузьму Филимоныча!!!

Зал одобрительно зашумел. Рекламная кампания Дима неплохо подогрела жаждущую хлеба и зрелищ аудиторию. Зажав под мышками прутья и дубинки, зрители дружно аплодировали, приветствуя маэстро, чуть не на карачках вползавшего на эстраду.

– Воспитываешь? – хмыкнул Кирилл.

– Как буча начнется, обязательно позволю кому-нибудь хоть раз его по носу щелкнуть! – Дим проверил, как выходит из ножен меч.

– Тихо! Песню петь буду! – объявил маэстро. – Душевную…

Заинтригованные сорвентцы послушно притихли.

Децибелами Кузьма пошел в папашу, и если в обычном состоянии он еще как-то мог их контролировать, то под градусом… Короче, первые же строки душевной песни вдребезги разнесли витраж. Разноцветные осколки, сметенные акустическим ударом, весело звеня, осыпались на булыжную мостовую.

Полупустой кувшин валлонского в руках дона Эстебано треснул. Рубиновая жидкость выплеснулась на каменный пол, забрызгав лакированные туфли ночного правителя славного города Сорвенто. Спасая барабанные перепонки, зрители дружно заткнули уши и застыли с открытыми ртами и выпученными от изумления глазами. Дубинки и прутья полетели на пол. В ожидании команды все уставились на дона Эстебано. Дон команды не дал. Он был в ступоре.

дико ревел меж тем Кузя. Голос офигительного дарования умудрялся проникать даже сквозь плотно прижатые к ушам ладони, и до сорвентцев начало доходить, о чем, собственно говоря, поется в этой песне. Благодаря вентиляции, устроенной маэстро, помещение трактира уже не так резонировало, а потому кое-кто рискнул оставить свои уши в покое.