Герой кинулся к борту.

– Да ну его! – махнул рукой Сильвер. – Надоел хуже горькой редьки. Киньте ему плот, – распорядился он, – и пусть проваливает!

Юнга тщательно прицелился, и спасательный плотик полетел следом. Теоретик анархизма едва успел увернуться.

– Вы об этом еще пожалеете! – пригрозил он своим бывшим соратникам, заползая на плот. – Я объявляю о создании новой пагтии! Пагтии любителей гома! Вы еще на кагачках пгиползете ко мне, в ногах будете валяться!

Бормоткин отодрал от плотика дощечку и принялся грести в сторону едва виднеющегося на горизонте острова. Отплыть от Тория далеко пиратам не удалось. Флагманский корабль Литлера отличался великолепными мореходными качествами.

Знал бы отец Бимен, насколько успешным окажется внедрение спецагента Дельгийского ордена на Соломею, непременно разбудил бы его для проведения подробного инструктажа! Но он этого не сделал, а Саркат, как правильно заметил отец Наин, был не обычный магистр. Он был философ. Философ с большой буквы.

– О посланец богини, – робко обратилась к нему Алфея, – позвольте предложить вам…

– Ну-ка, ну-ка? – заинтересовался посланец.

В кувшине был виноградный сок. Свежий и вкусный – ничего не скажешь. Саркат вздохнул.

– Над чем вы работаете сейчас, о великий пророк? – благоговейно спросила Пантейя.

Философу отвели лучшие апартаменты во дворце царицы. Пророк сидел в позе лотоса среди гор подушек в окружении гурий, которые оказывали ему все услуги – за исключением самых пикантных. Его амурные поползновения после окончательного протрезвления успеха пока не имели.

– Для серьезной работы, – задумчиво пожевал губами Саркат, – нужно особое состояние души. Она должна оторваться от тела и витать в облаках, общаясь с богами… Слушайте, а в ваших подвалах не найдется такого же вкусного, – философ удрученно тряхнул кувшином, – но не такого свежего?

– Испорченный сок мы обычно выливаем, – удивилась Антиопа.

– Найти! – распорядилась царица.

Расторопные амазонки метнулись исполнять приказание.

– Богиня явила нам свою милость, послав тебя на Соломею, о великий пророк, в канун нашего главного праздника! – торжественно продолжила Пантейя. – Наступает ночь Великой луны. Юные девы будут вызывать единорога. Это ночь посвящения в воины. Ты – единственный мужчина, который удостоится чести присутствовать на этом ритуале.

Саркат посмотрел в окно. На небе уже высыпали первые звезды.

– Да, – ответила на его немой вопрос царица, – скоро взойдет луна. Прости, но мне нужно ненадолго покинуть тебя, чтобы облачиться в ритуальный наряд. Встретимся на поляне. Мои воины отведут тебя туда.

– Нашли! – радостно сообщила запыхавшаяся Алфея, влетая в комнату с двумя кувшинами вина. – Сок, правда, кислый, – доложила она, – но пить можно. – Глаза у амазонки смотрели в разные стороны.

– Нашли! – следом за ней ворвалась не менее радостная и косая Антиопа. – Ну до чего ж оригинальный вкус…

– Девочки, – нахмурилась царица, – отдайте кувшины пророку и марш переодеваться!

Личная охрана пророка, а он уже ею успел обзавестись, не без труда выдрала из рук подружек Пантейи кувшины и выпроводила их за порог. Саркат жадно приник к «испорченному» продукту. Вино было молодое и игристое. Философ начал быстро входить в привычный ритм и так увлекся этим процессом, что не заметил, как его личная охрана надела на себя праздничные наряды. Оставлять пророка без присмотра им было строжайше запрещено, а потому переодевание они устроили прямо в его личных апартаментах.

– Луна уже взошла, о божественный! – промурлыкала Зирка, которую Пантейя назначила начальником охраны. – Пора на священную поляну.

Философ откинул в сторону опустевший кувшин и потянулся за вторым. До нирваны было еще далеко, и пророк не собирался останавливаться на достигнутом.

– Мы возьмем это с собой… – успокоила его амазонка.

Саркат сделал еще один длинный глоток, поднял глаза и чуть не поперхнулся. Праздничный наряд воинственных дев состоял из двух гирлянд пахучих тропических цветов. Один располагался на шее, другой на талии. Было, правда, еще по одному цветочку, кокетливо торчащему в пышных волосах амазонок.

– А-а-а… – только и смог сказать философ, впадая в ступор.

По сану он был, конечно, монах, но по жизни…

– Наш пророк устал! – расстроилась Зирка, неправильно истолковав отвисшую челюсть Сарката. – Девочки…

Ее поняли с полуслова. Философ не успел и глазом моргнуть, как оказался на нежных женских плечиках. Амазонки торжественно внесли офигевшего пророка, судорожно прижимавшего к груди кувшин, на священную поляну. Посланника бога посадили на шелковую подушку под стволом гигантского баобаба и пали ниц перед ним. Саркат боялся вздохнуть. Их было не менее тысячи. Соблазнительные изгибы тел юных красавиц в свете полной луны отливали голубовато-серебряным светом.

– О великий пророк! – склонилась перед ним Пантейя, парадно-ритуальная одежда которой отличалась от наряда ее подданных лишь наличием амулета, пристроившегося в ложбинке меж юных упругих грудей. Он холодно поблескивал в свете полной луны желтоватыми бликами. Изображенный на нем единорог, гордо выгнув шею, в упор смотрел на Сарката. – Кому, как не тебе, посланцу небес, – продолжила царица, – открывать наш праздник. Юные воины ждут единорога.

Царица махнула рукой в сторону пещеры, черневшей на склоне горы, к которой примыкала поляна.

– З-з-зачем? – Саркату все же удалось справиться со своей челюстью, и вопрос был задан достаточно внятно.

– Без него мы не можем приступить к обряду! – Брови Пантейи поползли вверх. – Никто не может считаться воином, пока не прокатится на спине священного животного.

Саркат уставился на черный зев пещеры. Они что, считают его девственником? Философ поднял глаза на царицу. Она стояла перед ним уже во весь рост, и пророк прочел в ее глазах что-то такое, что заставило его оторвать свое седалище от подушки и храбро двинуться на штурм. По дороге к пещере он не единожды прикладывался к кувшину для храбрости и умудрился расхрабриться так, что внутрь вошел уже не по прямой, а по синусоиде. Это его и спасло. Единорог промазал.

Зато не промазал Саркат. Вторая полуволна синусоиды кинула его на круп жеребца. В попытке сохранить равновесие он вцепился в белоснежный хвост. Так они и вылетели на поляну – рвущийся удрать от греха подальше от пьяного философа единорог и пухленький пророк в развевающемся на ветру ночном халате (от юбочки он отказался, а другой одежды для него на Соломее не нашлось).

Посланец богини левой рукой держался за рогатую коняшку, а правой воинственно размахивал кувшином. Он усердно тормозил пятками, ругаясь при этом так виртуозно, что амазонки только ахали в восхищении. Пропахав полполяны, единорог сделал отчаянный рывок, и Саркат плюхнулся на пятую точку с обрывком хвоста в руке. А единорог с разбегу вмазался в дерево и увяз рогом в древесине.

– Карета подана! – торжественно провозгласил пророк и присосался к кувшину, на дне которого еще что-то плескалось.

Амазонки визжали от восторга!

Такого лихого выхода священного животного Соломея еще не видела. Юные девы, пользуюсь бедственным положением жеребца, спешили по очереди запрыгнуть на него, доказав тем самым, что они достойны носить копье и опоясаться мечом. Пантейя в полной растерянности вертела головой, не зная, смеяться ей или сердиться.

Веселящиеся амазонки не подозревали, что над Соломеей сгущаются тучи. Армада Литлера стала на якорь у берегов воинственного острова, и на песок уже высадились первые партии головорезов претендента на мировое господство.

На Соломею Литлер послал ветеранов. Из самых опытных и надежных рубак. Они бесшумно окружили поляну и, глотая слюни, любовались резвящимися девицами. Барон фон Деревоз, командующий войсками, при виде открывшейся перед ним картины впал в ступор покруче, чем Саркат, а потому команда о начале атаки на безоружную армию Пантейи слегка запоздала.