И вдруг летчик, как говорят, «осекся». Он с тревогой взглянул на майора Стрельчукова, который стал делать в блокноте какие–то записи.

— Я ведь ни слова не сказал вам о секретном оружии? — встревожился командир со сбитого корабля.

Опять это секретное оружие? Вот не дает оно ему покоя! И я сказал Вальтеру и Кляйну:

— Успокойте его. Сообщите, что мы можем даже выдать ему справку о том, что он не проболтался… об этом секретном оружии.

А за перегородкой, уже совершенно явственно, не считаясь со своим новым положением, «клиент». Колесника снова затянул песню. Ту самую, которую орали румыны и немцы, наступая на осажденную Одессу:

Унде–й друмул ла Одесс?..

— Ишь как развезло его! — усмехнулся Войцехович. — А ну, спой ему что–нибудь из наших партизанских…

— Не поймет, — ответил Колесник. — Я ему по–румынски ответ сейчас составлю. Только на наш, партизанский лад:

Фрунзе верди де пелин,

Унде–й друмул ла Берлин?..[11]

После небольшой паузы за перегородкой послышалось всхлипывание.

— Что, не нравится? — спросил Колесник своего «клиента» уже по–русски.

Они вышли из–за перегородки.

— Немец, а похож на цыгана, — разглядывая пьяные слезы на лице летнаба, сказал Солдатенко.

— Тироль? — наугад спросил я.

— О я! О я! — забормотал, стирая с лица слезы, летнаб.

Дальше уже не представляло большого труда выяснить, что аэродром, с которого они летали, расположен на южной окраине Бялы Подляской, что охраняется он установками счетверенных зенитных пулеметов, что авиагруппа майора Шмидта ежедневно совершает рейсы в направлениях: Тернополь, Минск, Бобруйск, Львов, Одесса, Рига. Грузы, которые доставляются ими в указанные пункты, — это, главным образом, боеприпасы, запчасти к пулеметам, авиамоторы, а при обратных рейсах — раненые и офицеры–отпускники.

— Надо занести все эти трассы на карту, — шепнул Войцехович. — При составлении маршрутов будем располагать наши стоянки на трассах. Нащелкаем таких вот еще, пока низко летают.

И на столе появилась карта. Пленные сразу прикусили языки.

Я мигнул Колеснику:

— Отвлекай!

— О, донна Клара–а–а!.. — заорал тот во всю глотку. Летчики сначала даже вздрогнули, но сразу заулыбались и подтянули:

Их хаб дих танцен гезеен.

О, донна Клара…

— Подтягивай! — закричал Колесник Вальтеру, который сидел в обнимку с радистом.

А тем временем мы с Журкиным подсели к летнабу и штурману. И снова, уверив их, что не будем допытываться о секретном оружии, стали интересоваться маршрутами. Войцехович быстро наносил трассы на карту. При этом он проявил удивительный такт: не требовал, чтобы летчики сами брали в руки карандаш, ни о чем их не спрашивал. Только чертил.

Пленных, как видно, это вполне устраивало. При такой форме допроса они говорили куда охотнее. Совесть их перед майором Шмидтом и даже перед самим фюрером была чиста. Неважно, что в последующие пятнадцать — двадцать дней на выведанных у них трассах мы сбили еще четыре самолета, в том числе один шестимоторный гигант «Ме–323». Можно было бы и больше, но Федорчук начал ворчать:

— Расход боеприпасов огромный. Ну их к черту, эти самолеты!..

Это было верно. Стоянки на воздушных трассах противника пришлось отменить.

Еле дождались мы двадцать пятого января — срока возвращения всех наших подразделений из засад. Арутюнянцу удалось связаться с Семенюком, и тот сообщил пароли и отзывы еще на два дня. Обещал выполнить и другое наше задание — сеять панику в школе.

— Я говорил вам, парень он свой. Все сделает, — нахваливал Семенюка Арутюнянц, довольный результатами своих переговоров с ним…

Двадцать шестого января в 16.00 мы покинули село Мосур и направились к железной дороге. Южнее села Туропина подошли к переезду. Там оказались два дзота. Их пришлось брать с боем. Дзоты были блокированы партизанской пехотой и быстро разбиты артогнем. Но это не могло не осложнить наших действий. Звуки боя, наверное, насторожили «лесных чертей». На полную внезапность рассчитывать уже трудно. Окружить школу на тесном пятачке вряд ли удастся.

Начштаба подскакал к моей тачанке:

— Какие будут указания?

— «Невод» надо растягивать пошире.

— Значит, и «сетей» надо больше?

— Нет, резервы пока не трогай. Давай, Васыль, вперед кавалерию! Наверное, «черти» шевелятся уже там, в своем болоте…

После перехода железной дороги второй батальон Кульбаки двинулся на Осу и Буду, третий — Брайко — налево, через Турью, а первый батальон с кавэскадроном должен был ударить по школе прямо в лоб.

Успех дела решили кавалеристы. Ленкин столкнулся с разведкой «лисовых чортив». Наши выкрикнули пароль. Те подпустили вплотную, но, увидев звездочки на головных уборах, пытались оказать сопротивление. Несколько бандитов было убито, двое взято в плен. Пленные подтвердили наши предположения: канонада у переезда вызвала тревогу у «лесных чертей». Но с места школа еще не снялась. Семенюк сумел убедить тамошнее начальство, что до возвращения разведки с этим следует повременить.

— Надо действовать молниеносно, — торопил Усача его бравый помощник Семен Тутученко. — Потеря нескольких минут может сорвать дело. Все решает быстрота.

Но Усач и сам отлично понимал это. Сообщив в штаб соединения обстановку и препроводив к нам захваченных разведчиков противника, он на галопе бросил эскадрон вперед. Вслед за эскадроном развернулись стрелковые роты. Для быстроты маневра пехоту пришлось сажать на сани.

И все–таки «лесные черти» успели выскочить из своего логова. Верные девизу Бандеры — предательство, шантаж и провокация, они хватали по хуторам женщин, детей, стариков и бежали, смешавшись с жителями. Это очень затрудняло наши действия: открывать огонь было нельзя.

Разделив эскадрон по взводам, Ленкин скомандовал:

— На галопе обогнать толпу! Дедов и баб не трогать. Вооруженных топтать конями и в клинки!

Таким образом эскадрон Усача, численностью не более восьмидесяти пяти кавалеристов, разогнал и наполовину уничтожил «отборные войска» Бандеры. «Лесные черти», бросая оружие и теряя шапки, не оказав сопротивления, разбегались в разные стороны. Но далеко уйти им не удалось. В дело вовремя вступил пехотный «невод» из второго и третьего батальонов.

Довольный Войцехович потирал руки:

— Чуете? Широкими крыльями охватывает пехота округу от Осы и Буды до Доминополя.

Трескотня винтовочной стрельбы, недовольная воркотня пулеметов и задиристое фырканье автоматов разносились по округе, прижимая к болотам остатки уже переставшей существовать школы «лесных чертей».

Однако к полудню, когда, подытожив донесения комбатов и доклады связных, мы готовы уже были свернуть боевые порядки в походную колонну, где–то в самом центре нашего кольца что–то опять завозилось, заворочалось: над лесом потянулся серпантин трассирующих пуль, поднялись там и сям ракеты, забухал миномет, над хуторами взметнулись языки пламени и черный дым.

— Кажется, кроме «школы покойников», тут еще есть что–то? — спросил я у начштаба. — Немедленно выяснить.

— Связные, галопом вперед! — скомандовал Войцехович. — И сразу же с донесениями обратно. Капе командира через полчаса будет вон на тех хуторах. Волчек называются. А позже — по обстановке.

Только взвились вверх ошметки грязи пополам со снегом. Заекали конские селезенки. Полминуты — и конные связные скрылись: понимают, что в такой момент главное — не терять времени.

Когда штаб развернулся на хуторах Волчек, обстановка уже несколько прояснилась. Оказывается, наш «невод» загреб и другую стаю хищников: кроме офицерской школы «лесных чертей», в кольце оказался весь курень Сосенко (он же Антонюк).

— Состав — семь линейных сотен, одна конная сотня и небольшая группа узбеков, бежавших из немецкого плена. Из узбеков, задержанных насильно, Сосенко пытается создать особые подразделения, — доложил Семенюк, сумевший перебежать к нам где–то на стыке кавэскадрона и батальона Брайко.